Одинокие боги Вселенной

Утром, собираясь на работу, я на всякий случай оделся по-праздничному, сунул во внутренний карман пиджака паспорт, в другой — пачку денег. Шел, ощущая непонятную дрожь в каждой клеточке тела. Людмила тоже явилась в нарядном платье. Сердце мое екнуло. Минут через десять после начала работы она подошла к моему столу.

— Здравствуйте, Юра. Вот ваша рукопись. Спасибо.

— Паспорт взяли? — почему-то шепотом спросил я.

Она кивнула, и мир сразу же расцвел для меня всеми цветами радуги.

— К концу работы, — поспешил я ее проинформировать, — за нами заедет мой самый лучший друг и отвезет нас. Потом, наверное, в кабак?

Она пожала плечами:

— Как скажете.

— Люда, давайте перейдем на «ты», хорошо?

— Как скажешь.

— Ты делаешь меня счастливым, скорее бы рабочий день кончался!

— Может быть, мы зря торопимся?

— Нет, не зря. Мы оба будем счастливы. — Я произнес это как заклинание.

На следующий день Люда из общежития перешла жить ко мне. Так началась наша семейная жизнь. Сейчас я не могу вспомнить без смеха, как мы, оба новичка, погружались в мир секса. Помню, на вторую ночь, лежа подо мной, она вдруг закатила глаза, застонала и стала мотать головой из стороны в сторону. Я испугался, думая, что с ней произошел припадок, вроде эпилептического. Еще мелькнула мысль, что я действительно зря не познакомился с ней поближе. Не зная, что предпринять, я стал хлестать ее ладонями по щекам, стараясь привести в чувство. Наконец она посмотрела на меня осмысленным взглядом и спросила:

— Ты что?

— У тебя припадок! — сказал я.

— Дурак! — услышал я в ответ. — Мне просто хорошо. А что я делала?

— Ты стала мотать головой, вот так, — сказал я. — А глаза — вот так, и я испугался, что тебе стало плохо.

— У тебя действительно до меня не было женщин? Приближаясь к оргазму, так, наверное, делает каждая.

И я вспомнил, что изредка рассказывал мне Мишка, и, хлопнув себя по лбу, расхохотался!

— Ну и дурак же я! Прости меня, Людмилушка, как говорится, первый блин — комом. Просто я не знал, что тебя это так захватит!

Действительно, откуда мне было знать? Сам я никогда не терял над, собой контроля, и так было всю оставшуюся жизнь. Но, в общем, дело житейское, поправимое, хотя Люда мне напоминала об этом эпизоде еще долго.

Регистрацию мы прошли 28 июня, тогда сыграли и свадьбу, а затем потекли семейные будни, которые мне ужасно нравились. Мишка все допытывался у моей жены, нет ли у нее сестры или подруги с такой же фигурой, он бы, мол, тоже женился. Я предлагал ему устроиться на работу к нам в «Сельхозтехпроект», где незамужних девчат было полным-полно, авось кого-нибудь и подберет. Но он отнекивался, говоря, что пенсию ему будут платить до Нового года и раньше он хомут на себя надевать не собирается, а сейчас у него каникулы, причитающиеся ему за выполнение интернационального долга. И вообще, он собирается поступить в институт, чего и мне желает. Мишка действительно обзавелся кучей литературы для абитуриентов и, видимо, усердно готовился к вступительным экзаменам. Я как-то полистал его пособия и подумал, что сдал бы эти экзамены без всякой подготовки.

Мама, узнав о том, что я собрался жениться, и познакомившись с Людмилой, вздохнула, но выбор мой одобрила, и с моей женой они ладили потом прекрасно. Сама Людмила родом была из станицы Новотроицкой, где жили ее родители и многочисленная родня. Все они приезжали на свадьбу на колхозном автобусе «КАВЗ», гуляли по-деревенски, с ряжеными, потом увезли нас с Людой в Новотроицкую и резвились еще там.

Я был до безумия рад, когда все кончилось и мы остались одни. Через три месяца жена обрадовала меня тем, что вскоре я стану отцом. Мы оба были счастливы, и я считал, что обязан своим счастьем Ивану Ивановичу. Поэтому мы с женой сообща выбирали имя будущему ребенку, решив, что он непременно будет нашей с Людой огненной стихии. Сына решили назвать Алексеем, а дочь — Ириной.

Мишка между тем сдал вступительные экзамены в Ставропольский политехнический институт, пообещав, что через шесть лет он непременно станет обладателем инженерного диплома.

— «Инженер-электронщик» — звучит? — спрашивал он.

— Звучит, — соглашался я. — Теперь главное — выдержать эти шесть лет.

— Ошибаешься, главным для меня было поступить, а теперь… Вот по утрам важно что? Влезть в троллейбус, а там хоть до конечной езжай, так и здесь.

В ноябре мы с Людмилой смотрели по телевизору похороны любимого вождя и генсека Леонида Ильича Брежнева. Я с невольным злорадством наблюдал, как двое дюжих молодцов, не выдержав тяжести, упустили гроб в яму.

— Ну, тебе лично что он плохого сделал? — спрашивала меня жена.

— Мне лично Леонид Ильич не сделал ничего плохого, как в равной степени и хорошего.

— Знаешь, Юра, это плохая примета. У нас вот так же хоронили председателя колхоза и тоже неаккуратно гроб в яму опустили. Пьяные были все. Так потом три председателя один за другим сменились, а последнего мало что с должности сняли, еще и колхоз расформировали и присоединили к соседнему. Как бы с нашим государством того же не стало.

— А к кому нас присоединять будут? — спросил я легкомысленно. — Держава-то огромная. Впрочем, если к Аляске, то я «за». Мы тех фермеров быстренько в колхозы загоним. А то распустились без руководящей и направляющей. Нехорошо… — говорил я, слушая квартет альтистов — больше по телевизору ничего не показывали. — Ладно, женушка, Бог с ними со всеми, лучше займемся телом. Ты Рембрандта читала?

Эта фраза была взята нами на вооружение после того, как Мишка рассказал анекдот. Мол, жена недовольно говорит мужу: «Ты совершенно со мной не разговариваешь. Приходишь с работы и командуешь: в койку, и все». «А о чем с тобой разговаривать?» — удивляется муж. «Ну, хотя бы об искусстве», — отвечает жена. На следующий день муж, придя с работы и поужинав, спрашивает: «Жена, ты Рембрандта читала?» «Нет», — отвечает та растерянно. «Тогда — в койку!» Так что мы с Людмилой стали довольно часто использовать эту кодовую фразу.

Между тем время даже не шло, а летело. За столь захватывающей семейной жизнью я и думать забыл о дурмашине. Приближался март — время родов. Алешка, или Иринка, так пинался изнутри Людиного живота, что мне за нее порой было страшно. И вообще, сколько я ни пытался представить себя в роли отца, у меня это совершенно, не получалось. Я просто ждал, и все. Мишка учился в институте, у него началась совсем другая жизнь, к нам он теперь заглядывал лишь время от времени. Но нас, в частности меня, это даже устраивало: я жил Людмилой. Сейчас я вспоминаю о том периоде жизни со светлой грустью, ибо тогда я был по-настоящему счастлив. Как жаль, что со временем все проходит. А возможно, человеку и не положено быть постоянно счастливым? Может быть, земное существование и придумано для того, чтобы быть отдушиной от бесконечного счастья, начинающегося тогда, когда Бог приютит наконец грешную душу и окружит ее неземным блаженством?

Десятого марта 1983 года Людмила родила мне дочь Ирину. Поначалу я не испытывал никаких отцовских чувств, даже немного ревновал жену к этому появившемуся так внезапно комочку жизни, отбиравшему у меня процентов восемьдесят былого внимания и любви моей Людмилы. Но время шло и все расставляло по своим местам. Желудочек у Иринки не справлялся даже с маминым молоком, девочка плохо спала, а то и во весь голос жаловалась на дискомфорт. Людмила недосыпала, мне было безумно жалко жену, и я старался, как мог, облегчить ей жизнь. Обычно Люда с утра, выпроводив меня на работу, спешила переделать все домашние дела, заключавшиеся в стирке, уборке и готовке пищи, ну и, естественно, в занятиях с Иринкой. К моему приходу она обычно успевала справиться со всем, и тогда я забирал у нее дочку. Моя задача состояла в том, чтобы как можно дольше дать Людмиле отдохнуть, поспать. Я научился перепеленывать девочку не хуже мамы, кормить ее из бутылочки, качать и баюкать, словом, делать все от меня зависящее, чтобы Иринка не нарушала в квартире тишину. Порой даже я выкатывал во двор коляску и гулял с малышкой, пока не надоедало. К одиннадцати вечера Люда успевала выспаться и даже уделить мне оставшийся до полуночи час.