Королева и ее слуги (Летописи святых земель - 1)

- Иди к дьяволу!

- Ваше величество, - Ниссагль склонил голову, - это надо пережить. И как ваш раб, готовый за вас умереть, я бы очень вам советовал не отступать. Он все равно сегодня умрет и больше никогда не будет вам докучать. Никогда. Но так он умрет спокойнее. Мне очень не хотелось бы вырывать ему язык, если он вздумает порочить вас с эшафота.

Беатрикс тут же сникла.

- Да-да. Ладно, открывай. Ах, как все это...

Она вошла.

В холодную, залитую солнечным светом камеру она внесла свое хрупкое тепло, тающее облако приторных ароматов. Солнце искрилось на сбившихся в прядки волосах, синие тени проступали в широченных рукавах измятой ночной сорочки. Только что из спальни. Только что от любовника.

- Вичи, - он схватился рукой за горло, - моя Вичи... Ты пришла, пришла ко мне...

- Пришла. - Лицо ее было грустным, но во взгляде читалось равнодушие, и все приготовленные деловитые вопросы о ходе судебного разбирательства и якобы шутливые, а на самом деле преисполненные отчаяния мольбы остались невысказанными.

- Вичи, почему ты молчишь? Почему ты так смотришь? - Алли медленно приподнялся, взял ее, подошедшую, за плечи, тщась поймать ее взгляд и теряясь в холодных пустых зрачках. Лицо его исказилось: - Да что ж ты молчишь?! - тряхнул он ее. - Пришла сюда молчать, да? Молчать? О, неужели ты сердишься из-за той девчонки? Вичи! - Алли разрыдался и ткнулся лицом в ее колени.

Потом он ползал за ней по камере, хватался за ее рубашку, прижимался лицом к ее сафьяновым туфлям, распластывался у ее ног, целуя щербатый пол, и молил, Молил, молил:

- Не отнимай у меня жизнь, Вичи, не отнимай у меня жизнь, умоляю тебя, не убивай меня, не убивай, не убивай, только не убивай, Вичи, Вичи, если бы ты только знала, как я хочу жить, если бы ты только знала!

Беатрикс забилась в угол, обуреваемая смешанными чувствами жалости и омерзения. Все же омерзение перевешивало.

- Перестань, - рот ее кривился, - перестань! Нет! Я сказала "нет", губы ее против воли растягивались в косую ухмылку, - нет же, нет, нет, нет!!!

- Сука! - выкрикнул он неожиданно, и она отшатнулась, как от удара. Вичи, ты сука! - В лице его не было ни кровинки, глаза полыхнули сухо и яростно. - Вичи! - Он протянул правую руку, словно удерживая королеву на невидимом тяже. - Однажды с тобой будет то же самое! Слушай меня, Вичи! Однажды утром, солнечным прекрасным утром, когда все вокруг так красиво, тебе тоже скрутят руки за спиной. Тебя схватят за волосы и отрежут их кинжалом! Тебя пригнут к земле... А потом - ох, что будет потом! Я тебе этого желаю, Вичи. Я этого тебе желаю. Это мое последнее желание, и оно должно исполниться!

На скулах Беатрикс пятнами проступала краска. Потом она вдруг резко наклонилась, поцеловала его и бросилась вон.

- Вичи! - услышала она за спиной рыдание. Лязгнули дверные засовы. Алли бился о дверь, хрипя, задыхаясь, стеная без слез.

Беатрикс двумя пальцами крепко сжала переносицу. Лицо ее медленно наливалось багрянцем, губы дрожали, руки тоже.

- Чертово утро. Чертово утро. Чертово утро. Распрекрасно начался денек, ничего не могу сказать. Ничего не могу сказать. Прорва вас всех сожри! - Ниссагль потерянно молчал, вертя в руках ключ от узилища.

Глава четырнадцатая

БОГ РАСПОЛАГАЕТ

- Эй! Ты что, сдурел? А ну, вставай! Сегодня канцлера вешаем, а ты храпишь, как барсук! Канц подпрыгнул на постели:

- Ох ты, Господи! - Прямо в глаза ему светило утреннее солнце. По горнице сновал Мох, подручный.

- А где Зих?

- Уже лошадь запрягает.

- Дак что же - и пожрать не успеем?

- Какое жрать! Одевайся живей, пока нас Ниссагль за шкирку не выволок отсюда. На! - В Канца полетел черно-красный фестончатый ворох.

Через минуту мастер и подмастерье скатились вниз, Канц - наматывая на локоть прихваченную на ходу веревку, которую еще предстояло закрепить на огайльской иве.

Они успели вовремя. Преступника еще не привезли. Вельт, видимо только что прискакавший с Огайли, пил из запрокинутого кувшина воду - светлые капли бежали по многочисленным затейливым экривиссам его одеяния, - он был головой городской стражи. Допив, он не глядя бросил кувшин поджидавшему денщику и подмигнул мастерам:

- Ну, почтенные, не оплошайте. У вас сегодня большой выход. Народу набежало - страшное дело! У всех баб в подолах тухлятина, мужичье булыжников наковыряло из улицы - так что моя кобыла наступила в яму и чуть не грохнулась. Песни горланят! Гогочут! Орут! Уж вы ублаготворите народ. А то такого шума со времен коронации ее величества не было.

- Эльсе перед порогом белых цветов насыпали - это значит, что девушка она, - осклабился один из слоняющихся вокруг сервайрских лучников, - и, говорят, белое платье повесили на окно. Белое. Как будто она дворянка.

- Может статься, она и будет дворянкой. А ее драгоценного недоноска Лореля сделают подтиральщиком дворцовых нужников. Чем не счастье. Подъедать говно из-под королевы куда лучше, чем выгребать его с улиц, едко вступил еще чей-то голос.

- Ты не любишь королеву, Глонни? - поинтересовался Вельт.

Конюх в бесформенном вонючем балахоне, взмахнув конским скребком, фыркнул, изображая смех, и проговорил раздельно:

- Я никогда никого не люблю с похмелья.

- Напрасно ты рассчитываешь на похмелье. Помнишь формулировку: "Да не отговорится опьянением и безумием..."

- Я не дворянин, чтоб до меня это касалось. И вообще, лошади лучше, чем люди. Не терплю людскую породу. Это ведь люди подсылают друг другу маленькие пакетики, из-за которых рубят руки и вешают. А еще они любят красивые звания, особенно бабская порода сильна по этой части. Иная готова сама себе разодрать между ног пальцем чего надо, лишь бы ее пожалели да наградили. Была в моей жизни одна нормальная баба, да и ту имел я только раз в темной клетушке и даже лица не видел. Она не хвасталась, что подтирает королеве задницу. Уж вот ей бы я все рассказал про пакетики и отрубленные руки. А так никто не знает, чего я думаю и чего видел. - Судя по блуждающему взгляду и беспорядочной речи, конюх был слегка тронутый, и Вельт, поняв, что разговор затрагивает опасную тему, поторопился его прогнать:

- Иди, иди к своим лошадям, Глонни. Господин Ниссагль развесил уши на каждом углу, смотри, оторвет тебе язык за эту околесицу.