Человек-луч (илл. Г. Шевякова)

— Со слабой командой здоровенных молодых ребят, которых мы давно разложили бы, как хотели, — сообщил Юра, — если бы не их вратарь…

— Уж не хотите ли вы сказать, что проигрываете из-за меня? — вскинулся вратарь Юриной команды.

Юра поспешил его успокоить.

— Так знайте, мое дитя, — благодушно заявил тогда вратарь, которому совсем недавно исполнилось ровно сто лет, — что впервые в истории не только хоккея, но, что гораздо важнее, в истории кибернетики сегодня на хоккейном поле академического городка против живых людей во всех трех периодах состязания выступают великолепные электронно-счетные машины, оформленные в виде людей…

— Как вы сказали? — тихо переспросил Юра. — Оформленные?…

— Ну да! Говорят, один из канадских учеников Андрюхина, талантливейший Лионель Крэгс, населил в Южных морях чуть ли не три острова сплошь механическими черепахами… Он оформил свои машины в виде черепах. Это не имеет никакого значения!

— Не имеет значения? — повторил Юра.

— Ни малейшего! Важна специализация, то есть то, какая программа машине задана. Любой из игроков, выступавших против нас, способен производить с невероятной быстротой сложнейшие вычисления, заменяя один — тысячу и больше самых квалифицированных вычислителей. Может играть в шахматы, сочинять музыку. Может заменить целую научную библиотеку и выдавать справки по различным отраслям науки. Сегодня они работали по другой программе, играли в хоккей.

— Но как? — закричал Юра, мгновенно переходя от подавленности к крайнему возбуждению. — Как? Я понимаю, что машина может двигаться, может бить клюшкой по шайбе. Но в хоккей необходимо принимать мгновенные решения! И ведь я видел, они, — эти, как вы говорите, «оформленные», — принимали такие решения сами! Сами! Что же — они умеют думать?

— Нет, но Андрюхин сумел составить для них великолепную программу действий, ответных реакций и правил игры в хоккей. Не понимаете? Ну, вам потом объяснят подробнее. А пока поймите только, что любое действие, любую задачу можно расчленить на цепочку простых ответов: «да» или «нет». Машина выбирает эти «да» или «нет» с невероятной быстротой. Каждому «да» или «нет» соответствует электронный импульс в запоминающем устройстве машины. Этот сигнал-импульс и вызывает определенное действие, реакцию машины…

— Все это я знаю! — горячо возразил Юра. — Я сам собирал простые решающие устройства. Но ведь эти «игроки» не отличимы от людей! Они реагируют на всё! Они действуют, как люди, как настоящие хоккеисты…

— Слушайте, я нашел! — вскричал в этот момент тот игрок, который присматривался к Юре с сочувственным интересом и, видимо, тоже не потерял надежду выиграть. — Объяснять некогда, нам пора на поле, но я прошу вас тщательно следить за мной и бросать шайбу в ворота, как только я сделаю обманное движение… На ворота мы идем вместе!

Их встретил веселый, насмешливый шум трибун. Откуда-то появились не только трещотки и губные гармошки, но даже чертики «уйди-уйди», с противным писком встретившие Юрину команду. Когда же на лед выехали игроки команды Андрюхина, их приветствовали аплодисментами и громовым рявканьем двух медных труб, притащенных из клуба веселыми энтузиастами.

— Ничего, ничего, — проворчал Юрин игрок, тот, который что-то придумал, — сейчас мы им докажем, что люди — это, знаете, люди!…

Все-таки, когда началась игра, Юра не мог отделаться от странного и жутковатого чувства. Ведь на него, ловко двигая ногами, размахивая клюшками и глупо улыбаясь, катились не люди, а машины…

— Давай! Давай! — орали с трибун, насмешливо приветствуя Юру и его партнера, которые без особых трудностей прорвались к воротам противника и толклись перед ними, видимо не зная, что же предпринять против непробиваемого вратаря.

Они уже не то четыре, не то пять раз огибали ворота, разыгрывая между собой шайбу, даже пытались ее забросить, но вратарь стоял, как скала.

И вдруг вспыхнула красная лампочка. Трибуны взорвались было смехом, но смех замер: лампочка не гасла! Это был гол, настоящий, полноценный, убедительный, бесспорный, классический и неотразимый гол! И тогда, поняв наконец, что непробиваемый андрюхинский вратарь пробит, трибуны словно сошли с ума. Десятки людей, сбивая друг друга, ринулись на тесное хоккейное поле, смяли и растворили в своей массе игроков, пробились к Юре. И он, не успев еще сам понять, каким образом ему удалось забросить шайбу, оказался в воздухе, подбрасываемый сильными руками.

— Ура! — раздавалось вокруг на этот раз без всякой насмешки. — Ура, Бычок! Ура, Бычок! Вот это был удар!…

Наконец Андрюхину кое-как удалось установить порядок. Он подошел к Юре и, подозрительно глядя на него, спросил:

— Вы забросили шайбу?

— Вроде я… — смущенно улыбнулся Юра.

— Это невозможно! — строго сказал Андрюхин. — Понимаете, это исключено!

Юра растерянно развел руками, оглядываясь на своих игроков и ища поддержки у того, кто вместе с ним был у ворот. Но тот стоял позади всех и, похоже, даже прятался.

Среди общей тишины Андрюхин подошел к своим воротам, где невозмутимо стоял и улыбался только что пропустивший шайбу вратарь, и с расстояния в два — два с половиной метра страшным, кинжальным ударом погнал шайбу в ворота. Вратарь легким движением, словно шутя, спокойно парировал этот смертельный удар. Раз за разом все сильнее, все неожиданнее Андрюхин бросал шайбу, но вратарь не пропустил ни одной…

— Вы видите, что шайбу забросить невозможно! — сказал повеселевший Андрюхин.

— Но я забросил ее, — упрямо возразил Юра, поддержанный одобрительным говором зрителей.

— Судья! — крикнул Андрюхин, слегка хмурясь. — Прошу продолжать игру!

Впрочем, последовавшие тотчас пронзительные свистки были даже излишни: зрители со всех ног убегали с поля, торопясь занять места и смотреть дальше это необыкновенное состязание.

Едва возобновилась игра, как Юра со своим партнером вновь очутились перед воротами противников. Теперь они не крутились у ворот. Юра бросил шайбу в правый угол, но вратарь, который всегда оказывался на месте, на этот раз метнулся почему-то в левый угол… Шайба скользнула в ворота и скромно улеглась в углу, под сеткой… Счет стал три-два!

Музыканты-трубачи ревели что-то оглушительное и дикое, что сами они потом назвали «маршем преисподней». В воздух летели шляпы, кепки, ушанки, кашне. А когда припадок восторга стих, стал слышен негодующий голос Андрюхина:

— Это против правил! Так играть нельзя!… Я все видел!… — Красный, пышущий гневом, он подскочил к Юре: — Благоволите сказать-с — только громко, громко! — что вы бросили в наши ворота?

— Шайбу! — недоумевая, растерянно улыбнулся Юра. Он действительно ничего не понимал, как и большинство зрителей.

— Правильно! Очень хорошо-с! — отчеканил Андрюхин и, неожиданно крутнувшись на коньках, поймал за руку Юриного партнера.

— Ну, а вы, что бросили вы? А? Что вы бросили?

Юрин партнер пробормотал что-то невнятное.

— Громче! Громче! — потребовал Андрюхин. — Все хотят слышать!

Трибуны дружным воплем подтвердили это требование.

— Я просто отбросил ледышку… — выговорил наконец прижатый к стене долголетний.

— Куда вы ее отбросили?

— Право, не знаю…

— Ах, не знаете? Очень хорошо! А при первом голе вы тоже отбрасывали ледышку?

— Может быть…

— И тоже не знаете куда?

Долголетний, пожав плечами, решительно поднял голову и ухмыльнулся, как напроказивший, но упрямый мальчишка:

— Я закинул ее в ворота! И вторую — тоже.

— Правильно! — заорал Андрюхин. хватая его за плечи. — Вы делали это на какую-то долю секунды раньше, чем Бычок метал шайбу! Вратарь, как и положено, отбивал вашу ледышку, а в это время шайба проскакивала в ворота. Гениально придумано! Только это нарушает все правила честной игры!

— Как вы назвали этот выпуск? — спросил упрямый долголетний, кивая на розовощеких атлетов, которые носились по полю, щелкая клюшками.

— Пети, — сказал Андрюхин, — Петрушки.

— В игре с вашими Петрушками старые правила не годятся.