Журнал «Если», 2005 № 03

Беллвит застонал, и Марк рванулся к нему. Все тело несчастного было покрыто укусами муравьев, воспаленными, красными и, видимо, болезненными. Битва была жестокой. Сотни раздавленных муравьев лежали вокруг поверженного профессора.

Осознавая, что говорит явную глупость, Марк спросил:

— С вами все в порядке?

Беллвит насмешливо взглянул на коллегу:

— Все отлично. Просто замечательно.

Марк помог ему сесть. Беллвит задыхался от боли при каждом движении.

Дверь распахнулась, и вбежал Роджер с сахарной смесью. Он поставил канистру у стены и бросился к дисплейному столу.

— Вот это да!

Вдвоем Марк и Роджер подняли Беллвита и усадили на стул.

— Они пытались убить меня, — Беллвит затрясся. — Если бы вы не пришли, я бы уже умер.

— Не думаю, — Марк склонился над дисплеем и задумчиво принялся расставлять шахматы из фольги. — Здесь работают интеллигенты.

Роджер вскинул голову и прищурился.

— Думаю, они не собирались вас убивать, — Марк указал на крупные красные пятна. — Укусов полно по всему телу, но они не опасны. А листорезы действительно могут угрожать жизни. Думаю, они вас просто проучили.

— За что это? — удивился Беллвит.

— Они знают, что такое награда. Почему бы им не понять, что такое наказание? Думаю, они применили именно наказание за то, что вы возвратили ход.

Беллвит фыркнул:

— Я им что, малолетний растяпа?

— Может, для них мы все такие.

Беллвит коснулся одного из укусов на ноге, скривился от боли и отдернул руку.

— Просто звериная жестокость. Сверхмуравьи…

— Может быть. Роджер, проводи профессора Беллвита в свой трейлер, чтобы он привел себя в порядок. Нехорошо получится, если в раны попадет инфекция.

— Да, конечно.

— А после возьми «лендровер» и отвези профессора обратно в институт. Мне надо тут кое-что обдумать.

Аспирант кивнул и помог Беллвиту подняться на ноги.

— До свидания, Кеннет, — сказал Марк, провожая Беллвита к двери. — Мне действительно очень жаль, что так получилось. И с шахматами, и с Хогартом. Не знаю, смогу ли помочь, но я позвоню им и постараюсь замолвить за вас словечко. — Он придержал дверь. — Простите.

Когда они ушли, Марк подмел ковер, потом налил себе стакан чая со льдом. Он сделал большой глоток и стал беспокойно расхаживать по лаборатории. Все время он считал листорезов своими маленькими друзьями, и его тщеславие и самомнение не позволяли даже допустить мысли, что они — нечто иное, гораздо большее. Марк остановился и посмотрел вниз, на пустынную шахматную доску.

Они — нечто большее.

Можно ли с ними общаться. Можно ли общаться с НИМ.

Марк снял очки и задумчиво погрыз дужку: «Что мне действительно надо, это старая добрая партия в шахматы».

Он сел, сделал большой глоток чая, потом потянулся к зеленой кнопке, мгновение поколебался и — нажал.

Перевела с английского Татьяна МУРИНА

© Carl Frederick. The Study of Ants. 2003. Публикуется с разрешения автора. Первое издание — журнал «Analog», 2003.

Николай Теллалов

Корона империи

Стояла ранняя весна. За окном гостиной высились панельные дома, но душа просила иной картинки. Поэтому я решил выйти на кухонный балкон. Здесь, под облачным небом, Город оставался по другую сторону дома. К тому же панельная махина поглощала уличные шумы — вой троллейбусов, скрежет трамваев, гул и рокот машин. Обычно после обеда поле оглашалось криками детей, но в тот день ребята еще не вернулись из школы, и было тихо, то есть достаточно тихо, чтобы погрузиться в собственный мир, отрешившись от прелестей цивилизации. Я отдыхал, покуривая сигарету. Что-то защекотало мне руку, я даже вздрогнул — настолько глубоко ушел в себя.

Муравей. Точнее, крылатая принцесса своей крошечной расы. Я стал разглядывать ее. После утомительного полета она приводила себя в порядок — подергивала усиками, отряхивала пыль с головки, расправляла крылышки. Я поднес кисть руки почти вплотную к глазам. Букашка была тоненькая, изящная, черная, как капелька смолы, а на крыльях у нее переливалась радуга, хотя солнца не было и в помине.

Я посмотрел, уж не сломала ли она крылышки, и вдруг мелькнула мысль: что за судьба ждет это маленькое создание? Ведь ее может склевать птица или растоптать чей-нибудь башмак, она может утонуть в луже с разводами от бензина и машинного масла. Но если все эти неприятности обойдут ее стороной, то эта принцесса сможет, пожалуй, создать свое маленькое королевство, которое со временем превратится в великую муравьиную империю… Я рассматривал ее, такую маленькую, хрупкую, беззащитную, размышляя о том, что, в сущности, природа довольно беспощадна и равнодушна к своим чадам. Хотя у этой шестиногой крылатой принцессы есть шанс сделать то, что и людям-то редко под силу… иначе империи и великие державы росли бы, как грибы после дождя… Дождь… вот он сейчас, наверное, стал бы для нее катастрофой. И мне вдруг захотелось, чтобы именно эта крошка — и никакая другая из миллионов ее сестер — выжила и смогла осуществить то, ради чего взлетела — первый и последний раз в жизни.

И тогда она взглянула на меня.

Да, принцесса повернула головку, и черные бусинки ее глаз остановились на моем лице. Я понимал, что это полная чушь, что эти кругляшки совершенно не похожи на человеческие глаза, но не мог отделаться от ощущения, что в этот момент она меня разглядывала… и даже оценивала.

И наконец сделала выбор… и позвала за собой.

Я стоял среди леса, среди невиданно могучих деревьев, корни которых вздымались над землей, как гигантские щупальца, покрытые грубой и сморщенной кожей. Кроны взлетали на головокружительную высоту, а внизу простирались целые лабиринты пещер, состоящие из земли и огромных корней со свисающими мхами.

Честно говоря, я обратил внимание на эти деревянные чудовища гораздо позже, потому что первое, что захватило меня целиком и полностью, была она. Королева.

Я окрестил ее так сразу же, едва увидев. Никакое другое слово — да и это слишком бледное — не соответствовало гордой осанке, величественно вскинутому подбородку и сиянию абсолютной власти, исходящему от нее.

Длинные смоляные волосы, ниспадая, почти полностью скрывали ее фигуру, однако под черным шелком все же угадывалась причудливая ткань ее одежды. Потом я понял, что это не ткань, а прошлогодний лист, черно-коричневый, еще влажный. Кожа у Королевы была смугловатой, но на фоне волос и листа вся она светилась, как восковая. Более стройной девушки мне не приходилось встречать. Более красивого лица, хотя несколько холодноватого и сдержанного, я еще не видел. Оно было жестким и нежным, суровым и мягким… Неописуемым.

У нее были настолько черные глаза, что граница между зрачком и радужкой не обозначалась. Глаз — сплошной огромный зрачок. Белки голубые. Брови, ресницы, скулы, нос, губы — особенно губы — были просто пугающе красивы.

Она смотрела внимательно, не улыбаясь, не морщась. А я уставился на нее и слова не мог вымолвить, сбитый с толку, смущенный ее спокойствием, и сам казался себе недотепой, простаком. Она была настолько недоступной и далекой, словно нас разделяли миллионы световых лет. Я сжался от одной мысли, что прикоснуться к такой женщине возможно только в мечтах. Смотреть на нее было невыносимо, но не смотреть — просто нельзя.

Внезапно Королева что-то заметила за моей спиной, мне показалось, что от страха глаза стали еще больше. Но я не оборачивался до тех пор, пока она жестом не приказала мне сделать это.

В животе похолодело, а сердце заколотилось, готовое выпрыгнуть из грудной клетки. У меня был Соперник.

Он походил на гладиатора и был примерно на голову выше меня. Гора мускулов, мощный торс. Чресла опоясаны набедренной повязкой из крупных опавших листьев, на ногах — сандалии из сплетенных корешков. Он сжимал короткий, отполированный до синевы меч. Его плечи и грудь, живот и колени украшали коричневатые накладки. Приглядевшись, я понял, что это не доспехи. Просто кожа в этих местах затвердела и ороговела, как панцирь у жука. Я видел шрамы на его теле, вздутые вены — от них веяло смертью. Голову Соперника венчало нечто похожее на шлем — огромная скорлупка грецкого ореха, украшенная рогами. Рога потемнели, очевидно, от крови противников. В прорезях шлема я увидел черные холодные глаза воина. Они имели удивительное сходство с ясными очами Королевы… В них, как и в ее глазах, я не заметил ни задумчивости, ни волнения.