Фата-Моргана 1 (Фантастические рассказы и повести)

Риджуэй опять улыбнулся.

— Ну ладно, — сказал он. — Пойду дальше. До свидания, мистер Ноуленд.

Теперь его голос был нормальным, и все было, как положено. Ноуленд кивнул и пошел своей дорогой.

Не ошибся ли он насчет артикуляции Риджуэя? Он был уверен, что нет.

Где же Риджуэй живет? Он остановился, сообразив, что раньше такой вопрос не приходил ему в голову. Должно быть, где-то рядом, ведь они всегда встречаются на этом перекрестке.

Ноуленд оглядел дома: нет, только не здесь. Вокруг все было заброшено, двери кое-как висели на петлях, в окнах выбиты даже рамы, трубы обвалились на голые, без черепицы, крыши. Одним словом, запустение. Но где-то он все-таки живет!

Возможно, в одном из тех домов, что покрепче?.. Ноуленд еще раз огляделся и вдруг увидел дом, который хотя и не подходил для жилья по обычным понятиям, но все же стоял под целой крышей.

Теперь, рассматривая дом внимательней, он удивлялся, почему раньше не замечал его. Стены были такими же землисто-грязными, как и у прочих домов, но дверь и все окна были целые. Он шагнул к дому, затем остановился. Что-то здесь было не так…

Он помнил, что никогда особо пристально не разглядывал эти дома, но не было сомнения, что все они были одинаково дряхлыми. Лишь изредка он поглядывал по сторонам: ведь на улице уже столько лет ничего не менялось.

Но нельзя было отрицать, что этот дом был в порядке.

Он перешел узкую улицу и стал разглядывать дом вблизи.

Теперь было видно, что стекла не только целые, но и чистые. А на окнах… висели занавески!

Грязноватые, наверное, давно не глаженые, но все же занавески. Значит, здесь совсем недавно кто-то жил, а может, живет и теперь. Он посмотрел на дверь: медная ручка блестела, видно, за нее часто держались.

Слегка взволнованный, Ноуленд вцепился в металлическую ограду и приподнялся на цыпочках, пытаясь разглядеть, что делается в комнатах.

Может, это и есть дом Риджуэя? Но было и слабое сомнение. Этот тип всегда ходил с другого конца, с улицы, по которой Ноуленд прогуливался к старому дому Вероники. Риджуэй встречался с ним всегда на одном месте, в одно и то же время. Если он живет в этом доме, то почему его никогда не видно в окне? Ноуленд почти все время проводил у окна, разглядывая два зеленых дерева и три машины. Если бы кто-нибудь, а тем более Риджуэй, которого он знал, прошел бы мимо, он бы заметил.

Разглядывая дом, он замечал все новые подробности. Краски, казалось, стали ярче, из палисадника исчезли камни и сорняки. Ограда, за которую он держался, была гладкой, ржавчина исчезла, как если бы кто-то постоянно подкрашивал металлические прутья.

Но в доме никого не было. Ни души. Здесь не жил ни Риджуэй, ни кто другой. Он был совсем, совсем один. Думать, что здесь кто-то есть, было лишь самообманом, утешительной выдумкой.

Он разжал пальцы и пошел назад, на другую сторону улицы. Старик посмотрел на часы. За это время он успел немного утомиться. Если обойти квартал, минуя старый дом Вероники, и вернуться к себе, он еще успеет приготовить чай перед тем, как лечь спать. Видимо, начинало темнеть. Он взглянул на небо — облака потемнели.

Он поспешил к дому Вероники.

А дом, который он разглядывал, вдруг начал оседать. Потускнели краски, на стенах появился пыльный налет. В палисаднике повылезли сорняки, взгромоздилась куча кирпичных осколков, бутылок, кусков штукатурки. Дверь сорвалась с верхней петли, косяк ввалился в проем, и стал виден темный коридор с коричневыми обшарпанными обоями. На большом окне трещина, она поползла вверх через все стекло, затем вниз. Окно упало на голый пол с ободранным линолеумом. Пластина черепицы съехала по крыше и упала в заросший палисадник, за нею посыпались другие.

А в двух сотнях ярдов звон стекла и треск черепицы были слышны не лучше, чем шепот ветра.

Ноуленд даже не обратил на них внимания.

Доктор Уильям Сэмьюэльсон сидел у окна на винтовом стуле и с высоты двенадцатого этажа глядел на забитую автостоянку. Он глубоко задумался.

В дверь постучали. Вошла сестра Дональдс, его секретарша. Она терпеливо дожидалась, когда он обратит на нее внимание. Наконец он повернулся к ней.

— Тут в приемной мистер Уайлэт, — сказала сестра. — Он говорит, что у него назначена встреча с вами, хотя у меня ничего не записано,…

— Нет, все верно. Пригласите его. Он звонил мне утром.

— Хорошо, доктор.

Она вышла, и из-за двери послышалось:

— Доктор Сэмьюэльсон примет вас.

Через несколько секунд Уайлэт вошел и прикрыл дверь. Он подошел к доктору и протянул ему руку.

— Доброе утро, доктор Сэмьюэльсон. Спасибо, что нашли для меня время.

— Не стоит благодарить, — он указал гостю на кресло.

Тот продолжал, словно Сэмьюэльсон ничего не сказал ему в ответ:

— ОЗД не хочет портить отношения с медиками, поэтому я прошу рассматривать наш сегодняшний разговор как сугубо доверительный. Я уверен, что вы поймете меня правильно. Итак…

— Сигарету, мистер Уайлэт? — он подтолкнул открытую пачку, ловко прерывая этот поток красноречия. Уайлэт взял сигарету и прикурил.

— Так чего же хочет от меня Общество Защиты Доноров? — осторожно спросил он.

Не успел Уайлэт открыть рот, как Сэмьюэльсон резко продолжил:

— Что-нибудь связанное с нашим последним больным?

— Да, доктор.

— Я так и думал. Что ж, продолжайте.

Уайлэт сказал:

— ОЗД, как Вы догадываетесь, представляет интересы родных Майкла Арнсона.

Сэмьюэльсон чинно кивнул.

— Это, во-первых. Во-вторых, ко мне обратилась миссис Ноуленд, поскольку, как она говорит, у нее никого больше нет. Миссис Ноуленд была в отчаянии, вы сами представляете…

— Я видел ее на прошлой неделе. Она очень горевала.

— Э… да. Итак, миссис Ноуленд сама член ОЗД, и она надеется, что мы ей как-нибудь поможем.

Сэмьюэльсон поглядел на своего собеседника. Это было не первое его столкновение с ОЗД, благотворительной организацией, которая ставила целью защитить своих членов от безответственного и ненужного использования их органов, если несчастный случай ставил их между жизнью и смертью.

На этот раз дело было очень серьезным. Общество не поддерживалось законом, который недвусмысленно гласил, что если наступила клиническая смерть, то нет юридических препятствий для пересадки органов с целью спасения другой человеческой жизни, но, тем не менее, общественное мнение склонялось, скорее, на сторону ОЗД. Этот случай с сердечником Артуром Ноулендом мог получить превратное освещение в прессе, и по всей стране практика пересадки человеческих органов могла оказаться под угрозой.

— Вы сами проводили операцию?

— Нет, но я отдал распоряжение на ее проведение и наблюдал за ее ходом. Оперировал доктор Дженнсер, один из лучших хирургов-кардиологов. В необходимости операции не было никакого сомнения.

— Конечно, — заторопился Уайлэт, будто боясь, что сказал бестактность. — Человек был так болен… И никто не говорит, будто ваши врачи некомпетентны…

— Тогда давайте перейдем к сути дела. Я верю в вашу искренность, но сейчас у меня очень мало времени.

Уайлэт раскрыл черную папку, лежавшую у него на коленях.

— О сути дела, как вы изволили выразиться, вы, наверное, сами догадывались. У Майкла Арнсона, нашего подопечного, был удален жизненно важный орган, а именно — сердце, вопреки его желанию, которое было выражено в его заявлении, хранящемся в Обществе. Вот фотокопия этого документа.

Он передал снимок Сэмьюэльсону.

— Согласно Хартии нашего Общества, это деяние оценивается как завладение чужим имуществом и нарушение права собственности.

Во-вторых, другая наша подопечная, миссис Вероника Ноуленд, подала жалобу на несоответствующее лечение ее покойного мужа.

Доктор Сэмьюэльсон внимательно посмотрел на фотокопию, хотя видел ее не в первый раз. Это было подписанное и заверенное заявление, касающееся останков тела. Поименованные в списке органы объявлялись частной собственностью человека, подписавшего заявление. Сердце, почки, легкие, печень, роговые оболочки глаз, некоторые железы и другие менее значительные органы подлежали, как и все тело в целом, кремации по наступлении смерти.