Дар Каиссы (сборник)

Гусаков и турист в плаще с декоративными матерчатыми погончиками некоторое время стояли молча.

– Я хотел бы вам рассказать. – предложил турист, – если вы ничего не имеете против, об одном случае в американском провинциальном кинематографе.

Гусаков молча кивнул.

– Во время фильмования в кинозале вдруг зажегся свет.

Перед экраном появился администратор и вежливо сообщил публике, что у них в театре происходит сегодня учебная тревога, позволяющая проверить, как быстро зрители могут быть эвакуированы в убежище. (В ту пору в Америке часто пугали советской угрозой.) Только следует прихватить с собою стулья для продолжения сеанса в бомбоубежище. Все посетители кинематографа не слеша, без всякой толкотни стали выходить со стульями на улицу, и только там замечали, что здание снаружи объято огнем. Так были спасены все люди… и стулья.

– Почему вы мне это рассказали? – осведомился Гусаков.

– Так. Для аналогии. Версия о смене кабеля могла предотвратить панику. Не так ли?

Гусаков не ответил, только чуть неприязненно взглянул на туриста.

Турист распрощался. Лицо его снова стало серьезно надменным.

Глава 2.Трудное задание

Инженер ван дер Ланге впервые приехал как турист в Советскую Россию, идя навстречу желаниям матери и расчетам отца. Его мать, Марину Макарову, во время второй мировой войны гитлеровцы вывезли из Смоленска в Германию, силой заставив работать на рейх вместе с другими иностранными рабочими.

Там она и встретилась с веселым, предприимчивым великаном Максом ван дер Ланге, электромонтером. Был он младшим сыном фермера из Арнема и в детстве помогал отцу выращивать тюльпаны. Макс и Марина поженились еще в лагере для подневольных рабочих. После же освобождения английскими войсками Лахена, близ которого находились концлагеря, супруги перебрались в Голландию. Там тюльпанами вместо отца теперь занимался скупой и расчетливый Ян ван дер Ланге. Помощи брата, умудрившегося жениться даже в плену, ему не требовалось. Голландия издревле поставляла здоровых и трудолюбивых мужчин во все страны света. Недаром даже город Нью-Йорк был назван его основателями Нью-Амстердам. И Макс ван дер Ланге с женой и двумя дочерьми отправились за океан, в Канаду.

Маленький Саша, как звала его мать, родился в Монреале.

Мать, как и дочерей, выучила его русскому языку, на котором говорили в семье все, даже Макс, которого Марине все же не удалось уговорить отправиться по примеру других голландских семей, где жены были русские, в Советский Союз. Макс ссылался на то, что кто-то вернулся оттуда обратно, и для неги этого достаточно, чтобы не рисковать. К тому же в Канаде ему повезло, и он даже сумел открыть собственную контору по продаже электрических бытовых приборов. И дело расцветет, когда вырастет сын. Пять дочерей не в счет.

Саша ван дер Ланге рос в Канаде, имея о России очень смутное представление. Он совершенствовал свой русский язык в колледже и в русских семьях. Отец считал, что знание языка – это капитал, который со временем надо пустить в дело. И когда Александр ван дер Ланге по окончании политехнического института получил диплом инженера, отец собрал денег для его туристской поездки в Россию. Эту мысль Макс ван дер Ланге вынашивал еще с Монреальской международной выставки, показывая там сынишке удивительные достижения заокеанской страны, где сумели и переломить хребет немецкому фашизму, и первыми взлететь в космос, и покорить атомную энергию. «От них всего можно ожидать», – вразумлял сына Макс.

У молодого инженера ван дер Ланге был к Советской России еще и особый интерес – как к шахматному Эльдорадо, родине шахматных корифеев, перед которыми преклонялся любитель шахмат Саша ван дер Ланге.

Однако когда иностранный турист из Канады Александр ван дер Ланге предпринял энергичную попытку отыскать «шахматного маэстро», случайного соседа по ресторанному столику, то справедливости ради надо сказать, что им руководила не только любовь к шахматам.

Где же искать шахматиста, как не в Центральном шахматном клубе? И Александр ван дер Ланге направился в привлекательный особняк на Гоголевском бульваре.

Во всяком бизнесе должно быть везение, иначе нет бизнеса!

В большом, со вкусом отделанном зале клуба проходил решающий тур какого-то турнира. И одну из центральных партий, которая демонстрировалась на доске с магнитными фигурами, играл знакомый «маэстро».

Инженер ван дер Ланге осторожно сел на свободный стул в одном из последних рядов. Велико же было его изумление и даже, пожалуй, радость, когда он увидел рядом с собой «заслуженную артистку республики из театра Сатиры», с которой обедал на московской высоте. Он расплылся в почтительной улыбке.

– Вот и хорошо, что вы здесь, – сказала Вика. – Будете мне объяснять, что там происходит, – и она кивнула на доску. – А то все ахают и охают, а я… – и она выразительно боднула крутым своим лбом воздух.

– О, непременно! С большой охотой. Зовите меня Александром Максимовичем, пожалуйста.

Ему очень хотелось спросить у своей случайной знакомой, что привело ее сюда, если она далека от шахмат, но он, с присущим ему тактом, сдержался, решив, что полезнее самому делать выводы из всего, что удается наблюдать.

Александр Максимович изучающе посмотрел на демонстрационную доску. В зале слышался шорох. Зрители вполголоса обсуждали положение в партии. Иностранцу захотелось посмотреть на неравнодушных зрителей, и он сразу увидел впереди себя того самого седого человека, которому маэстро показывал свой этюд со взапмопатом. Александр Максимович наклонился к «артистке»:

– Вам не хочется подсесть вон к тому господину? Он был тогда с нами «на высоте».

Иван Тимофеевич Гусаков решил перед отъездом отыскать здесь, в клубе, Костю Куликова и проститься с ним. Он сразу узнал и Вику, и иностранного туриста и недовольно хмыкнул в седые усы. При этом подвинулся, чтобы те могли сесть рядом.

– Что вы скажете? Как у него? – кивнула на демонстрационную доску Вика.

Там стояла вот такая позиция. Черными играл Куликов.

– Мне кажется положение черных безнадежным, – заметил Александр Максимович. – К тому же оба в цейтноте. Не осталось времени на обдумывание ходов. А вы как полагаете? – обратился он к Гусакову.

Иван Тимофеевич молчал, только сопел.

– Ну! – требовательно произнесла Вика и даже толкнула своего пожилого соседа локтем. – Ну же!

– Не понимаю, что тут думать, – размышлял вслух иностранец, – Ведь надо успеть сделать пять ходов. Однако белая пешка неудержимо проходит в королевы.

– В ферзи, – недовольно поправил Гусаков.

– Это даже я вижу, – призналась Вика. – И королю ее не догнать?

Костя Куликов сидел откинувшись на стуле и смотрел куда-то поверх головы противника, который при острой нехватке времени загадочно задумался над очевидным, казалось бы, ходом. Это был очень полный человек с красивыми чертами холеного лица и огненными цыганскими глазами. Из таблички, приколотой к столику, зрители знали, что это мастер Сергей Верейский, партии которого были знакомы Александру Максимовичу по шахматным журналам еще в Канаде.

Вика с трудом сидела на месте.

– Почему он не ходит пешкой? – все спрашивала она.

И противник Кости Куликова наконец сделал ход, щелкнув кнопкой шахматных часов: 35. h4. Вздох облегчения, а может быть, тревоги пронесся по залу. Куликов сразу ответил 35… Kb3 и тоже щелкнул кнопкой часов.

– Извините, тут еще покумекать надо, – глубокомысленно заметил Гусаков.

Мастер Верейский небрежно подвинул короля к своей пешке – 36. Kc1 – и так же небрежно потянулся к часам.

– Ага! – торжествующе процедил сквозь зубы Гусаков. – Страшно стало? Мы своего ферзя с шахом бы поставили. Но… как это наш Костя доигрался до этакого?

– Ну нет! Позиция еще не труп. Уверен, наш этюдист найдет что-нибудь изобрести.

– Изобрести? – повторил Гусаков и покосился на соседа.

– Посмотрите, извольте посмотреть! – зашептал тот.