Мутант

Он послал свою мысль вперед.

«Зеленый Человек уже почти достиг вершины горы. Мохнатые гномы мчались за ним по пятам, тщетно стараясь поразить его сверкающими огненными вспышками, но Зеленый Человек ловко уворачивался от них. Скалы наклонялись…»

— Эл!

«…внутрь, подталкиваемые гномами, готовые…»

— Эл! — Беркхальтер послал свою мысль вместе со словом, встряхнувшим сознание мальчика. К такому методу он прибегал очень редко, потому что ребенок практически беззащитен перед таким вторжением.

— Привет, папа, — сказал Эл. Он был ничуть не обеспокоен. — Что случилось?

— Сообщение от твоего учителя.

— Я ничего не делал.

— Он мне все объяснил. Послушай, малыш. Не забивай себе голову всяческими нелепостями.

— Я не забиваю.

— Не думаешь ли ты, что Болди лучше или хуже, чем все остальные?

Эл неловко пошевелил ногами. Он молчал.

— Ладно, — сказал Беркхальтер, — ответ таков: и то, и другое, и ничего. И вот почему. Болди может общаться мысленно, но он живет в мире, где большинство людей этого не могут.

— Они немые, — высказал свое мнение Эл.

— Не такие уж немые, если сумели приспособиться к своему миру лучше, чем ты. Ты с таким же успехом мог сказать, что лягушка лучше рыба, потому что она амфибия. — Беркхальтер перевел сказанное на лаконичный язык телепатии и усилил понятия.

— Ладно, я понял… все в порядке.

— Возможно, — тихо сказал Беркхальтер, — тебе просто нужен хороший шлепок. А та мысль была не нова. Что же это все-таки было?

Эл попытался скрыть это, очищая сознание. Беркхальтер начал было поднимать барьер, что было для него совсем несложно, но внезапно остановился. Эл воспринимал своего отца совсем не по-сыновнему фактически, что-то вроде лишенной костей рыбы. Это было очевидно.

— Если ты настолько эгоист, — заметил Беркхальтер, — то, может быть, тебе следует посмотреть на дело вот с какой стороны. Как ты думаешь, почему Болди не занимают ключевых постов?

— Конечно, я это знаю, — выпалил Эл, — потому что они боятся.

— Если так, то чего же?

— Не… — картина была настолько любопытной, смесь чего-то смутно знакомого Беркхальтеру. — Не-Болди…

— Да, если мы займем положение, где сможем воспользоваться преимуществом наших телепатических способностей, обычные люди будут нам страшно завидовать — особенно, если мы добьемся успеха. Если бы Болди даже просто изобрел лучшую мышеловку, то люди сказали бы, что он украл идею из сознания какого-нибудь человека. Тебе понятна мысль?

— Да, папа.

Но это было не так. Беркхальтер вздохнул и отвел взгляд. Он узнал одну из дочерей Шейна, одиноко сидящую на ближнем склоне возле валуна. Там виднелись и другие одинокие фигуры. Далеко на востоке покрытые снегом гряды Скалистых гор прочерчивали голубое небо неровными штрихами.

— Эл, — сказал Беркхальтер, — я не хочу, чтобы ты всегда был готов к драке. Это чудесный, превосходный мир, и люди, живущие в нем, в общем-то довольно милые. Существует закон среднего. И с нашей стороны слишком неразумно стремиться к большему богатству или власти, потому что настроит людей против нас, что нам совсем не нужно. Никто из нас не беден. Мы находим себе работу, мы выполняем ее, мы довольно счастливы. У нас есть преимущества, которых нет у обычных людей; возьми например, брак. Психическая близость почти столь же важна, как и физическая. Но я не хочу, чтобы ты считал, будто то, что ты Болди, делает тебя богом. Это не так. Я могу, — задумчиво добавил он, — просто выбить это из тебя, в случае если ты сейчас надеешься развить в своем сознании эту мысль.

Эл сглотнул и поспешно отступил:

— Прости. Я больше не буду этого делать.

— И, кстати, носи парик. Не снимай его в классе. Пользуйся клеем в туалете.

— Да, но… мистер Веннер не носит парик.

— Напомни мне, мы вместе с тобой изучили историю носителей длинных пиджаков и узких брюк, — сказал Беркхальтер. — То, что мистер Веннер не носит парик, возможно, его единственное достоинство, если ты это таковым считаешь.

— Он делает деньги.

— Любой бы делал их в таком универсальном магазине. Но, заметь, люди, не покупают у него, если могут обойтись без этого. Именно это я и имел в виду, когда говорил о постоянной готовности к драке. У него она есть. Имеются Болди, подобные Веннеру, Эл, но что бы он ответил тебе, если бы ты мог спросить у него, счастлив ли он? К твоему сведению, я счастлив. Во всяком случае, больше, чем Веннер. Понял?

— Да, папа.

Эл казался покорным, но не более того. Беркхальтер, по-прежнему взволнованный, кивнул и пошел прочь. Проходя мимо валуна, за которым сидела дочь Шейна, он уловил обрывок мысли:

«…на вершине Стеклянной горы, скатывая на гномов обломки скал, пока…»

Он мысленно отпрянул. То была бессознательная привычка прикасаться к чувствительному разуму. Но с детьми это было в высшей степени нечестно. В общении со взрослыми Болди такой прием означал обычное приветствие, как если бы ты прикасался к шляпе: другой мог ответить, а мог и нет.

И мог быть установлен барьер, и могла быть пустота, или же навстречу посылалась сильная и ясная мысль.

С юга появился вертолет с цепочкой грузовых планеров с замороженными продуктами из Южной Америки, судя по маркировке груза. Беркхальтер отметил для себя, что нужно заехать за аргентинским мясом. Он получил новый рецепт и хотел его опробовать — мясо, жареное на углях с особым соусом. Это должно было быть приятным разнообразием после мяса из волновой печи, которым они питались всю неделю. Помидоры, перец… м-м-м… что же еще? Ах, да. Дуэль с Рейли. Беркхальтер рассеянно коснулся рукоятки кинжала и насмешливо фыркнул. Наверное, он от природы был пацифистом. Было довольно трудно всерьез думать о дуэли, несмотря даже на то, что именно так о ней думают остальные, когда в голове у него крутились мысли о мясе, которое жарится на решетке над углями.

Вот так оно и бывает. Потоки цивилизаций катили свои волны-столетия через континенты, и каждая волна, невзирая на свою долю в общем потоке, была озабочена мыслями о еде. Пусть даже ваш рост равняется тысяче футов, пусть у вас разум бога и такая же долгая жизнь — какая разница? Люди допускают много промахов — люди, подобно Веннеру, у которого, конечно, не все дома, однако не настолько, чтобы он мог сделаться пациентом психиатрической лечебницы. Но потенциальным параноиком он, несомненно, был. Отказ человека носить парик характеризовал его не только как индивидуалиста, но и как эксгибициониста. Если он не чувствовал стыда за свой голый череп, то с чего бы ему ее демонстрировать? Кроме того, у этого человека плохой характер, и если окружающие пинают его, то это потому, что он сам напрашивается на пинки.

«Что касается Эла, то мальчик идет по пути начинающего правонарушителя. Такое развитие не может быть нормальным для ребенка,» подумал Беркхальтер. Он не претендовал на роль эксперта, однако был сам достаточно молод, чтобы помнить годы своего взросления, и в его жизни было больше препятствий, чем в жизни Эла. В те времена Болди были еще большей новостью и казались еще уродливее. Не один и не два человека высказывались за то, что мутантов следует изолировать, стерилизовать или даже уничтожить.

Беркхальтер вздохнул. Если бы он родился до Взрыва, все могло бы быть иначе. Но можно ли об этом говорить? Можно читать об истории, но пережить ее нельзя. В будущем, возможно, будут созданы телепатические библиотеки, в которых подобное станет возможным. Да, возможностей так много — но как мало таких, которые мир уже готов воспринять! Конечно, со временем на Болди перестанут смотреть, как на уродов, и тогда станет возможным настоящий прогресс.

«Но люди не делают историю, — подумал Беркхальтер. — Ее делают народы. Не личность.»

Он остановился у дома Рейли, и на этот раз тот был дома. Он оказался кряжистым, веснушчатым, парнем со злым лицом, огромными ручищами и, как отметил Беркхальтер, прекрасной мускульной координацией. Не снимая руки с голландской дверки, он кивнул.