После нас - хоть потом

Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.

- Вежливый, уважительный… - задумчиво продолжала мать. Потом обулась и посмотрела на меня строго. - Дать бы тебе по затылку, - сказала она, - чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.

5

Во дворе шевелили ветками бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.

Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошел вокруг замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чем-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) все в порядке, не спеша прошествовал к будке и улегся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведерка в миску.

И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причем ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал свое место в природе, псина.

Дождавшись возвращения Гриши, я зловеще спросил его:

- А чему ты все время радуешься?

Действительно, стоило Грише чуть отдохнуть, и лицо его немедленно украшалось тихой счастливой улыбкой. Как сейчас.

На секунду Гриша задумался, потом поднял на меня серьезные глаза и произнес негромко:

- Свободе.

- Какой свободе, Гриша? Ты же за калитку не выходишь!

- Выхожу, - быстро возразил он.

- Если мать за хлебом пошлет, - сказал я. - Слушай, чего ты вообще хочешь?

Гриша растерялся.

- Вот… Мухтара покормил… - как всегда, невпопад ответил он.

- Молодец, - сказал я. - Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!

- Я объясню, - сказал Гриша. - Можно?

- Валяй, - хмуро разрешил я.

Глаза б мои на него не глядели! Дома - Гриша, на работе - Гриша. И мать, главное, взяла в привычку чуть что в пример мне его ставить: и домосед он, и не грубит никогда, и что попросишь - все сделает…

- Скажи, пожалуйста, - начал Гриша, - есть такое наказание, чтобы человека лишали возможности двигаться?

- Нет такого наказания, - сердито сказал я. - Это только в сумасшедших домах смирительные рубашки надевают. На буйных.

- Ну вот, - обрадовался Гриша. - Представь: человека поместили в камеру и надели на него такую рубашку. Год он лежал без движения, представляешь?

- Не представляю, - сказал я. - У него за год все мышцы отомрут.

- Ну пусть не год! Пусть меньше!.. А потом сняли с него рубашку. И вот он может пройти по камере, может встать, сесть, выглянуть в окно… Он свободен, понимаешь?

- В камере? - уточнил я.

- В камере! - подтвердил Гриша. - Ему достаточно этой свободы!..

И такие вот разговоры - каждый день.

Привязался однажды: можно ли найти человека, если известны паспортные данные? Я ответил: можно - через горсправку. А если не знаешь, в каком он городе живет? Ну, тут уж я задумался. Не перебирать же, в самом деле, все города по очереди - так и жизни не хватит.

- А кого ты искать собрался, Гриша?

- Я?.. Никого… Я - так… из любопытства…

Да о чем говорить - одна та история с «Витязем» чего стоит!.. Рассказал Сталевару - тот вылупил на меня совиные свои глаза и радостно предположил: «Так они ж это… коктейли-то, видать, на сырой воде разводят… А Гриньке, стало быть, только кипяченую можно. Вот он и окосел…» Но шутки шутками, а Гриша-то ведь и впрямь трезвенником оказался! То есть вообще ни-ни. Ни капли…

Хотя была однажды ложная тревога. Я сидел в кухне на своей скамеечке и курил в печку, а Гриша с матерью разговаривали в большой комнате. Что-то мне в их беседе показалось странным. Мать молчала, говорил один Гриша. Я вслушался.

- …а жители той планеты, - печально излагал наш особо опасный преступник, - понятия об этом не имели. Вообще считалось, что это варварская, зашедшая в тупик цивилизация…

И что самое удивительное - вязальные спицы в руках матери постукивали мерно, спокойно, словно речь шла о чем-то самом обыкновенном.

- …он знал, что на этой планете ему не выжить, а он и не хотел… Собственно, это был даже не побег, а скорее форма самоубийства…

Я швырнул окурок в печку и направился в большую комнату. Гриша сидел напротив матери и сматывал шерсть в клубок. Глаза - ясные, голос - ровный.

- О чем это вы тут разговариваете?

- А это мне Гришенька фантазию рассказывает, - с добрым вздохом отвечала мать. - В книжке прочел…

Вечером, дождавшись, когда Григорий ляжет спать, я снова подошел к матери.

- Слушай, мать… Я, конечно, понимаю: квартирант у нас хороший, лучше не бывает… Но скажи мне честно, мать: тебя в нем ничего не беспокоит?

Она отложила вязанье, сняла очки и долго молчала.

- Ну, странный он, конечно… - нехотя согласилась она. - Но ведь в детдоме рос - без матери, без отца…

- Детдом - ладно, - сказал я. - А вот насчет других планет - это он как? Часто?

- Да пусть его… - мягко сказала она.

6

- А что это нашего квартиранта не видать?

Швейная машинка ответила мне длинной яростной речью, мать же ограничилась тем, что оделила меня сердитым взглядом искоса.

- Не понял, - уже тревожась, сказал я. - Где Гриша?

За окнами было черным-черно. Часы на серванте показывали половину двенадцатого.

- Да не стучи ты, мать, своей машинкой! Он что, не приходил еще?

- Почему… - сухо и не сразу ответила она. - Приходил. Потом снова ушел. Да он уж третий вечер так…

- Третий вечер? - изумился я. - Гриша? Вот не знал…

- Откуда ж тебе знать? - вспылила она. - Ты сам-то в последнее время дома вечерами бываешь?

Я смущенно почесал в затылке и, прихватив сигареты, вышел из дому.

Наш переулок, опыленный светом желтеньких безмозглых лампочек на далеко разнесенных друг от друга столбах, был весь розово-бел от цветущих деревьев. Я постоял, прислушиваясь.

Минуты две было тихо. И вдруг где-то возле новостройки взвыли собаки. Лай начал приближаться, откочевал вправо, причем из него все явственней проступали выкрики и топот бегущих ног.

- Что-то слышится родное… - озадаченно пробормотал я.

В частном секторе теперь было шумно, и ядро этого шума катилось прямиком ко мне. Первым из-за угла выскочил высокий широкоплечий парень и припустился наискосок к нашей калитке. Увидев огонек моей сигареты, шарахнулся и принял оборонительную позу.

- А ну быстро в дом! - негромко скомандовал я. - Быстро в дом, я сказал. Без тебя разберемся…

И растерянный Гриша Прахов молча скользнул мимо меня во двор. Навстречу ему, угрожающе клокоча горлом, двинулся спущенный на ночь с цепи Мухтар, но Гриша был настолько взволнован, что просто перешагнул через пса и заторопился по кирпичной дорожке к дому. Ошарашенный таким пренебрежением, Мухтар сел на хвост и, до отказа вывернув голову, уставился вслед. Я прикрыл калитку.

Тут из-за угла заскочили еще двое. Точно так же метнулись на огонек моей сигареты, а потом с ними произошло то же, что и с Гришей, - только узнали они меня быстрее и шарахнулись не так далеко.

- Да это же Минька! - растерянно сказал тот, что повыше. Зовут Славкой, фамилии не знаю, живет в Нижнем поселке.

А кто второй? Второму фонарь светил в спину, лица не разглядишь. Выдал оскал - широкий, наглый, в тридцать два зуба… Бехтерь.

Со стороны котлована под собачий аккомпанемент подбежал третий. Задохнулся и перешел на тяжелую трусцу… А намного их Гриша обставил. Молодец, бегать умеет. Хотя с чего ему не уметь - ноги длинные, голова легкая…