Миры Клиффорда Саймака. Книга 1

Он полез в другой карман и вытащил пистолет. Саттон взял его и положил на стол.

— Довольно дурацкая штуковина, — сказал он, разглядывая оружие.

Геркаймер слегка смутился.

— Стандартный, — сказал он. — Самый лучший. 45-го калибра. Пристрелян на пятьдесят футов.

— Вот тут потянуть? — ткнул пальцем Саттон. Геркаймер кивнул:

— Это пусковой крючок, сэр. Только его не тянут, как вы сказали, а нажимают.

— Послушайте, если не секрет, а почему мистер Бентон меня вызывает? Чем я ему не угодил, ведь я его ни разу в жизни не видел?

— Зато вы очень знамениты, сэр!

— Ну, это сомнительно…

— Нет-нет, что вы! Вас все знают. Вы — космонавт-исследователь, вернулись на Землю из долгой экспедиции. Еще у вас с собой загадочный портфель. А внизу, сэр, вас ожидают репортеры.

— Ага, я, кажется, начинаю понимать — ваш мистер Бентон предпочитает приканчивать знаменитостей.

— Да, это его больше устраивает. Шумиха, разговоры…

— Но я не знаком с вашим мистером Бентоном! Должен же я, черт подери, хотя бы знать, с кем я, в конце концов, стреляюсь.

— Я вам покажу его, — сказал Геркаймер дрожащим от испуга голосом. — Вот… сейчас… вы его увидите.

Он подошел к видеофону, набрал на панели номер и отошел в сторону.

— Вот он, сэр!

На экране возник мужчина, сидевший в позе глубокой задумчивости за шахматным столиком. Партия была разыграна наполовину. С противоположной стороны столика разместился довольно симпатичный робот. Мужчина взял слона, повертел его, сделал ход. Робот заворчал, защелкал и пошел пешкой. Бентон ссутулился, склонился над доской, поскреб затылок волосатой пятерней.

— Оскар огорчил его, — хихикнул Геркаймер. — Всегда так. Все время огорчает мистера Бентона. Бедняга, ни одной партии не выиграл за десять лет!

— Зачем же он играет?

— Упрямый, — ответил Геркаймер. — И Оскар упрямый. Хотя… машины и должны быть упрямее людей. Так устроены.

— Следовательно, ваш хозяин заранее знал, что Оскар всегда будет выигрывать. Человек просто не способен обыграть робота-профессионала!

— Знать-то он знал, да не поверил. Сам хотел убедиться.

— Самовлюбленный маньяк! — процедил Саттон. Геркаймер внимательно посмотрел на него.

— Пожалуй, вы правы, сэр, — сказал он осторожно. — Признаться честно, я и сам иногда так думаю.

Саттон снова взглянул на Бентона. Тот продолжал сидеть, склонившись над доской, подперев кулаком массивный подбородок. Обрюзгшее лицо его было покрыто тонкой сетью расширенных кровеносных сосудов, взгляд был тупой, почти бессмысленный.

— Ну, сэр, будем считать, познакомились? — спросил Геркаймер.

Саттон кивнул:

— Да, пожалуй, при встрече я его узнаю. Честно говоря, он не кажется мне таким уж страшным.

— Он убил уже шестнадцать человек, — холодно сказал Геркаймер. — Дал обет двадцать пять убить, тогда успокоиться.

Посмотрев Саттону прямо в глаза, он добавил тихо:

— Вы семнадцатый.

— Постараюсь облегчить его задачу, — обреченно ответил Саттон.

— Как вы предпочитаете драться, сэр? Я имею в виду — официально или нет?

— Знаете что? Меня бы устроило что-то вроде кетча.

Геркаймер был явно недоволен.

— Но… существуют определенные правила…

— Можете передать мистеру Бентону, что засаду я устраивать не собираюсь.

Геркаймер повертел в руках кепку, надел ее.

— Желаю удачи, сэр, — сказал он.

— Ну, спасибо, Геркаймер, — с усмешкой ответил Саттон.

Когда за андроидом закрылась дверь, Саттон еще раз взглянул на экран. Бентон сделал рокировку. Оскар защелкал, замигал, передвинул слона на две клетки и объявил шах королю Бентона.

Саттон выключил видеофон.

Потирая ладонью гладко выбритый подбородок, он размышлял: совпадение или нет? Пока трудно понять…

Одна из русалок забралась на бордюр фонтана, и, балансируя трехдюймовым тельцем, что-то просвистела. Саттон оглянулся.

Русалка нырнула и стала плавать кругами, подмигивая весьма недвусмысленно. Пожав плечами, Саттон дотянулся до панели видеофона, вытащил справочник, быстро перелистал страницы…

И подзаголовки:

Ага, вот это то, что надо. Ритуалы. Он отыскал слово «Дуэль», набрал номер. Переключил рычажок на прямую связь. На экране возникла бесстрастная физиономия робота.

— К вашим услугам, сэр, — произнес робот.

— Видишь ли, тут такое дело… Меня вызвали на дуэль.

Робот ожидал вопроса.

— А я не хочу драться, — сказал Саттон. — Нет ли какого-нибудь хитрого юридического хода, чтобы отказаться поизящнее? Можно что-нибудь придумать?

— Нельзя, — отрезал робот.

— Что, прямо-таки никак нельзя?

— Вы моложе ста лет? — спросил робот.

— Да.

— Вы здоровы и в трезвом уме?

— Ну… думаю, что да.

— Точнее. Да или нет?

— Да.

— Не принадлежите ли вы к какой-нибудь религиозной секте, где убийство запрещено?

— Вообще-то я всю жизнь считал себя христианином. А в христианстве есть заповедь «Не убий».

Робот покачал головой:

— Это не считается.

— Но сказано же четко и ясно, — заспорил Саттон. — «Не убий!»

— Сказано-то оно сказано, — ответил робот, — но заповедь дискредитирована. Вами же, людьми, между прочим. Вы, по существу, никогда ее и не исполняли. То есть вы вольны как исполнять ее, так и наоборот, разрушать. Это та вещь, которую вы забываете на вдохе, а на выдохе вспоминаете, образно говоря.

— Тогда я, пожалуй, пропал, — произнес Саттон.

— В соответствии с пересмотром от 7990 года, — продолжал робот официальным тоном, — принят закон, что всякий мужчина моложе ста лет, здоровый умственно и физически и свободный от религиозных установок (если таковые имеются, он должен обратиться в апелляционную комиссию), получив вызов, обязан драться на дуэли.

— Понятно, — обреченно проговорил Саттон.

— История дуэлей, — продолжал робот более оживленно, — весьма интересна и увлекательна.

— Что может быть увлекательного? Варварство одно, — пробурчал Саттон.

— Возможно. — В голосе робота появились менторские нотки. — Но людям оно свойственно до сих пор и не только в этом аспекте.

— А ты, однако, наглец! — отметил Саттон.

— А надоело мне все, — признался робот. — Чертовски устал я от вашего человеческого самодовольства. Вот вы говорите, что отменили войны, а что на деле? Вы просто все устроили так, что другие не осмеливаются напасть на вас. Говорите, что покончили с преступностью. Покончили, конечно. С чьей угодно, только не с собственной. Причем, честно признаться, та преступность, с которой покончено, по человеческим-то меркам, и не преступность вовсе. Так, детские шалости.

— Послушай, дружище, — доверительно сказал Саттон. — А ты не рискуешь, произнося подобные речи?

— А вы можете выключить меня, когда надоест, — ответил робот. — Моя жизнь немного стоит, так же, как и моя работа. — Поймав взгляд Саттона, он заторопился: — Постараюсь объяснить, сэр, а вы послушайте… На протяжении всей своей истории человек был убийцей. С самого начала своего существования он был хитер и жесток, хотя слаб и уязвим, вот он и научился пользоваться дубинкой и камнями. Вначале были твари, которых он не умел убивать. Убивать могли они. Но человек был хитер, дубинкой и каменным топором он стал убивать мамонтов и саблезубых тигров, которых голыми руками не возьмешь. Так он обрел власть над животными, и истребил всех, кроме тех, которым милостиво позволил служить себе. Но уже тогда, когда он дрался с животными, он дрался и с себе подобными. Животные были побеждены, но продолжались другие битвы — человека с человеком, народа с народом.

— Все это в прошлом, — возразил Саттон. — Уже более тысячи лет назад войны прекратились. Теперь людям нет нужды убивать.

— Вот в этом-то и загвоздка, — сказал робот. — Действительно, теперь как будто нет нужды ни сражаться, ни убивать. О, ну разве только в исключительных случаях, где-нибудь на далеких планетах, где иной раз приходится кого-нибудь прикончить из соображений самозащиты, или, как у вас говорится, для поддержания торжества власти человечества. Но по большому счету необходимость в убийстве действительно отпала. И все же вы убиваете. Вы без этого просто не можете! Древняя жестокость сидит в вас Вы упиваетесь властью, а убийство — одно из проявлений власти. У вас это в крови. Вы вынесли это из пещер. Теперь вам осталось одно — убивать друг друга, чем вы и занимаетесь, сочинив для этого красивое название — «дуэль». В общем-то, вы понимаете, что это нехорошо, но вы — лицемеры, и поэтому разработали целую систему понятий, чтобы вся эта мерзость выглядела прилично, даже благородно. Вы называете это ритуалом, рыцарством или, по крайней мере, стараетесь думать, что это так. Вы одеваете убийство в блестящие одежды вашего порочного прошлого, укутываете его в пелену красивых слов, но слова — чушь. Король-то голый!