Телечеловек

— ??

— Я имею в виду эволюцию ваших взглядов.

— Моих взглядов?

Нилл явно растерялся, не зная, как реагировать на эти вопросы. С трудом поборов робость, он пытался продолжить прерванную мысль:

— Вашу позицию по вопросу о войне… словом, вы прекрасно понимаете, господин профессор, о чем я говорю…

— Да, да, разумеется, продолжайте, пожалуйста.

— Конечно, вы наживете немало врагов, но я полагаю… нет, пожалуй, это не то слово… я абсолютно уверен, что…

— Нилл, — перебил я, — напомните, пожалуйста, что именно я говорил сегодня вечером о войне?

С этими словами мы вошли в гостиную.

Сквозь плотно обитую дверь не проникало ни малейшего звука. Мягкие, удобные кресла располагали к откровенной, доверительной беседе. Но нам, видимо, недоставало полного взаимопонимания. Разговор не клеился.

Мне не раз доводилось беседовать с Керсеном на самые различные темы. Нилл всегда был со мной откровенен и порой высказывал такие суждения, которые, доведись их слышать кому-нибудь из начальства, могли бы привести к серьезным последствиям. Признаться, воззрения Нилла, по молодости склонного к радикальным, свободолюбивым идеям, обычно не приводили меня в особый восторг. На сей раз я и подавно не испытывал ни малейшего желания вступать в дискуссию по этому поводу.

Мой последний вопрос так поразил Нилла, что он долго не мог прийти в себя.

— А разве вы, господин профессор, забыли…

— Представьте, Нилл, — прервал я его, — решительно ничего не помню. Но зачем же вы-то притворяетесь, будто обо всем забыли?

— Помилуйте, господин профессор…

— Не перебивайте. Дайте мне кончить. Что вы натворили? Отвечайте, где телевизионная установка и что с ней стало?!

Огорошенный Нилл от изумления совершенно лишился дара речи.

— Вы имеете в виду батареи, господин профессор? — запинаясь, выдавил он.

— Нет! Я говорю о моей телевизионной установке!

— Но ведь я уже докладывал вам, господин профессор…

— Когда и кому докладывали?

Нилл побледнел.

— Господин профессор, я вас решительно не понимаю.

— Вы отлично понимаете, о чем идет речь.

— Когда мы вместе с вами вышли из лаборатории, я подробно рассказал вам об обнаруженном дефекте в батарее…

— Погодите. Я же вам сказал, что ничего не помню. Когда вы рассказывали?

— Когда мы вышли из «Дворца».

Я невольно подался вперед. Видимо, в эту минуту у меня был столь угрожающий вид, что Нилл инстинктивно отпрянул назад.

— Имейте в виду, Нилл, все, что вы сейчас говорите, чрезвычайно важно!

— Но, бога ради, что произошло? Скажите же наконец! Умоляю вас…

— Это вы должны обо всем откровенно рассказать! Выкладывайте, что произошло после того, как вы поднялись в лабораторию проверить батареи.

Нилл нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Ну, говорите же.

— Только я собрался доложить вам об обнаруженном дефекте…

— Дальше.

— …Как вы вошли в студию.

— А потом?

— Но ведь, господин профессор…

— Что было потом, я вас спрашиваю?!

— Потом мы отправились в клуб. По дороге я подробно рассказал вам о неисправности…

— Вы не заметили во мне ничего особенного?

— Тогда еще нет.

— Так. Значит, позже все-таки заметили. И когда же?

Нилл покраснел.

— Не стесняйтесь. Тут не до церемоний!

— Если начистоту, — только сейчас, господин профессор.

Сколько раз мне приходилось впоследствии вспоминать об этой беседе!

Нилл в эту минуту был серьезен как никогда, и все-таки я его одернул:

— К черту ваши шутки! Мне сейчас не до них!

Нилл промолчал. Мне вдруг стало жаль его. Я подумал, не проще ли сказать ему прямо: «Нилл, «репродуцированный Бирминг» исчез. Его кто-то похитил. Я подозреваю вас. Что вы можете на это сказать?» Однако какой-то внутренний голос предостерегал меня от этого шага: «Не раскрывай всего Ниллу, ведь если окажется, что твой двойник вовсе не похищен…»

— Нилл, поймите: все, что произошло за последние несколько часов, совершенно изгладилось из моей памяти. Очевидно, я совершил нечто такое, за что теперь должен нести ответственность. Поэтому мне необходимо знать все до мельчайших подробностей — что я говорил и что делал.

— Не хотите ли вы этим сказать, господин профессор, что прочли свою лекцию в невменяемом состоянии?

— Вот именно, Нилл. Продолжайте.

Да, признаться, у Нилла было куда больше оснований отнестись ко мне с неподдельным состраданием. Он испуганно смотрел на меня. Что ж, винить его нельзя, внешне мое поведение не оставляло никаких сомнений в том, что Ниллу приходится иметь дело с умалишенным.

— Господин профессор… Может быть, вы все-таки объясните, что с вами происходит? — с трудом выговорил он.

— Сколько же можно повторять, Нилл: вопросы задаю я, ваше дело отвечать qa них!

— Хорошо, хорошо. Так вот, господин профессор, вы рассказывали о своей юности. Говорили, что люди должны постоянно дерзать, добиваться осуществления своей сокровенной мечты.

— Дальше.

— А потом призывали меня хранить верность идеалам и не соглашаться ни на какие компромиссы.

— Словом, я подстрекал вас к бунту?

— Такого слова произнесено не было, господин профессор, вы лишь сказали, что наука должна способствовать не только техническому, но и общественному прогрессу.

— Как же вы реагировали на это?

— Я был бесконечно счастлив; признаться, для меня явилось полной неожиданностью, что господин профессор столь последовательно разделяет мои взгляды.

— Гм, интересно! Дальше, Нилл, постарайтесь вспомнить все как можно точнее. И что же, мы шли пешком?

— Господину профессору захотелось прогуляться после дождя. Мы решили пройтись по Национальному парку, но затем господин профессор вспомнил, что ему необходимо переодеться.

— Ах, переодеться?

— Да, к лекции.

По мере того как я убеждался в искренности Нилла, во мне нарастало ощущение неотвратимой беды, такое чувство, словно я проваливаюсь в бездонную пропасть. Все мое существо безжалостно сжимали какие-то чудовищные тиски…

— Интересно, где же я переоделся?

— Разумеется, у себя дома.

— На проспекте Крети?

— Да, на вилле.

— Вы проводили меня прямо домой?

— Да.

— А как мы добрались туда?

— Помнится, вы, господин профессор, сказали, что не прочь хоть разок попробовать, как ездят простые смертные…

— Простые смертные?

— Да.

— Стало быть, мы поехали на автобусе?

— Нет, в метро.

— А потом?

— Вы переоделись, а затем мы направились сюда, в клуб.

Мой мозг работал с молниеносной быстротой, и вместе с тем казалось, что в голове не рождается ни одной сколько-нибудь разумной мысли. Так что же, выходит, мой теледвойник является ко мне домой и ведет себя там, как хозяин? В таком случае напасть на его след и задержать несложно. Но насколько все это вероятно? Уму непостижимо…

— Как мы добирались сюда?

— На машине господина профессора.

— Какой именно?

— На синем «Беккере».

— И вы утверждаете, что в клубе я выступил с докладом?

— Разумеется!

— Ну, а потом?

— Незадолго до вашего выступления позвонила госпожа Лиан.

— Не тяните, Нилл.

— Вскоре она приехала сюда; очевидно, вы пригласили ее. После доклада вы вместе с ней сели в машину.

— Куда мы отправились?

— Вы не сказали.

— А с вами мы о чем-нибудь условились?

— Нет. Впрочем, договорились, что завтра утром продолжим эксперименты.

— Где именно?

— В нашей студии, во «Дворце».

— Там, где находился «репродуцированный Бирминг»?

— Да. Дело в том, что тот же дефект может обнаружиться в любой другой батарее…

— В чем же, собственно, заключается этот дефект?

— Происходит самопроизвольный контакт ступени бета-батареи с зоной гамма-лучей и в результате — короткое замыкание. При незначительном изменении конструкции этот недостаток легко устранить.

— Согласен.