Земля горит

— А на бiс менi ваш автомобиль? Не пiду. Ось туточки жив, тут i в домовину ляжу.

Так и ушли городские ни с чем.

Но после их отъезда крепко задумался Панас. И на другой день неожиданно для всех запряг своего конька, взял ковригу хлеба и уехал со двора неизвестно куда.

Приехал он к Волге, пришел на стройку. Народу видимо — невидимо. Через Волгу мост, машины, грохот, суета. Между быками рабочие прилаживают железные щиты. Опустят щиты — и готова запруда. Запрудят Волгу, потечет в степи — больше воде деваться некуда.

Панас пошел на фабрику — кухню, откуда видна вся стройка. Просидел у окна молча весь день и выпил несметное количество чаю. А когда вечерние огни залили стройку и шум работ не убавился, старик проговорил глухо в седые усы:

— Так вони, сучi дiти, паки потоплят нас. — И трудно было понять, чего больше в его словах — порицания или хвалы.

Приехал Панас домой и три дня из хаты не выходил. Уж думали, не занемог ли с дороги.

А потом вышел и начал говорить на сходе такое, что суходольцы даже рты пооткрывали. Не бывало еще у «Каптажа Волги» такого агитатора.

И дружно потянулись на горку суходольцы, а за ними и соседние деревни.

— Бей в мою голову! — Кондрат Семеныч стукнул огромным кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. Председатель правления «Каптажа Волги», товарищ Марков, вздрогнул и поправил очки..

— Ну, однако ж, вы того… не слишком, — сказал он, щуря подслеповатые глаза.

— Что того? Это вы того, — не унимался Кондрат Семеныч, и он вдруг поднялся во весь рост, словно готовясь к бою. Его рыжие волосы растрепались, глаза метали искры. Огромное лицо было багровым, словно он сошел с банного полка. — Не дам тронуть совхоз. А вы бы побывали в «Красных зорях» да сами посмотрели, что у меня там наворочено. Одна силосная башня чего стоит! — Кондрат Семеныч загнул толстый палец. — Из цемента. Красота! Ее не перенесешь. Так, значит, и бросить? Будет стоять среди озера, как маяк. А эмтеэс, — загнул второй палец. — Такой машинно — тракторной станции во всей округе не сыщешь. Каменное, капитальное сооружение. Элеватор, ремонтная мастерская, электростанция, конюшни, хлева, сыроварни, маслобойни… Все перечислять — пальцев не хватит. Все это под воду.

Пред «Каптажа» снова поправил очки и мягко сказал:

— Но ведь вы знаете, что Волга потечет самотеком. Нивелировка же показывает, что «Красные зори» лежат на пути разлива и будут залиты без малого на метр.

— Значит, не надо пускать Волгу самотеком. Возводите плотины, стройте обводные каналы.

— Если рыть каналы да возводить плотины, то весь план работ изменится, — возразил Марков. — Это будет стоить огромных денег.

Секретарь ячейки Туляк, небольшого роста, коренастый, в старенькой кожаной тужурке, усмехнулся, поднялся и, глядя прямо в глаза Кондрату Семенычу, заговорил ровным металлическим голосом:

— Никто не сомневается, товарищ, в том, что вы крепко любите «Красные зори». Вы — прекрасный хозяйственник. Но и у прекрасных хозяйственников бывает свой недостаток. Даже порок: делячество. Нельзя смотреть только со своей колокольни. Мы не можем ломать план работы. Вопрос обсуждался специалистами и здесь и в центре и изменен быть не может.

Хотите вы этого или не хотите, а «Красные зори» будут перенесены.

— Не хочу.

— Тогда вас придется убрать с дороги.

Кондрат Семеныч сразу даже не понял. Потом его толстые пальцы дрогнули, а лицо побледнело.

— Меня… убрать… Меня, который создал этот образцовый совхоз. Меня…

— Да, вас. Потому что вы не умеете подчиняться директивам. На фронте стройки должна быть такая же железная дисциплина, как и на войне, а вы сами бывали на фронте и должны знать, что такое дисциплина. Повторяю: мы очень ценим ваши хозяйственные и организаторские способности. Поэтому я и даю вам добрый совет: одумайтесь и не упрямьтесь. Мы умеем ценить людей. Но тот, кто станет нам на пути, будет снят, какие бы заслуги за ним ни были.

Кондрат Семеныч грузно опустился на стул.

Сел и Туляк.

Наступило напряженное молчание. Все внимательно наблюдали за Кондратом Семенычем. Глубокие складки на его лбу и переносье говорили о тяжелой внутренней борьбе.

— Ладно, — наконец буркнул он угрюмо, сорвался с места, крикнул: — Пока, — и убежал.

Все вздохнули с облегчением.

— С ним было труднее справиться, чем со старым Панасом, — улыбаясь, сказал Марков Маришкину. — А все — таки понял его Туляк.

— Еще бы. Легче, как говорится, душе с телом расстаться, чем Кондрату Семенычу с «Зорями».

Еще юношей, не боясь пуль, ломал Валькирный хребты колчаковцам. Побывал и под стенами Варшавы. Везде удивлял железной волей и характером. Покончил с гражданской, осел в заволжских степях и занялся хозяйственной деятельностью. «Красные зори» — один из первых больших совхозов, возникших в Заволжье. Немало пришлось подраться Валькирному и за «Красные зори», за племенной скот, за машины, за каждый трактор. Подобрались ребята подходящие и сделали большое дело. И теперь тем приказывают разрыть все до основания своими руками.

— Пош — шел! — гневно кричит Валькирный и бьет по бокам сытых совхозных лошадок.

Холодно… Жгучий восточный ветер обжигает лицо, поднимает с земли мелкий, сухой снег с пылью. Бесснежная зима. Как бы не повредила озимым… Местами ветер сдул снег с дороги, и под железными полозьями саней трещит и шипит песок. Кондрат Семеныч нахлобучивает покрепче финку и стегает лошадей…

— Пош — шел!..

Приехал на заре, разбудил конюха, сам распряг лошадей, поставил в стойла…

— Чего — то как будто невесел, Кондрат Семеныч? — спросил конюх, зевая и почесываясь.

— Черт борова на осине, повесил, оттого и невесел, — сердито ответил Валькирный и быстро вышел из конюшни.

При свете занимавшейся зари Валькирный побрел по поселку. Здесь каждый кирпич, каждое бревнышко рассказывали ему свою историю.

Постоял перед силосом. Хороша башня. Выше пожарной каланчи. Сто лет простоит… Глянул на электростанцию, на скотные дворы… защемило сердце.

Через четыре дня Валькирный неожиданно явился в ремонтную мастерскую.

— Сколько у вас тракторов не отремонтировано?

Мастер Шароков посмотрел на Валькирного и ответил весело:

— Шестерка, Кондрат Семеныч. К тому времени, как земля оттает, все будут в исправности.

— Значит, шестьдесят шесть. Ладно.

С этого дня Валькирный пришел в себя.

Стал разговорчивым, деятельным по — прежнему. Как будто гора с плеч у него свалилась или разрешил он трудную задачу. А когда сошел снег и веселые ручьи зажурчали по склонам, собрал Кондрат Семеныч правление и обратился к нему с такой речью:

— Вот что, ребята. Получил я бумагу из Камышина. Первого мая запрудят Волгу, и потечет она в наши степи. Один из потоков пойдет прямо на «Красные зори», но только краешком заденет. Чтобы не переносить «Зори» на новое место, довольно нам сделать небольшую плотину в двести пятьдесят метров длины и более метра вышины, и вода обойдет нас и потечет на юг.

— А вдруг затопит?

— Не затопит. Я все сам вымерял. Вода у нас будет стоять только на шестьдесят сантиметров над уровнем «Зорь» — а мы сделаем плотину в метр, ну, даже в полтора метра.

— А сделать — то как? — спросил Грачев.

— И очень просто. Тракторы есть, сделаем в наших мастерских лемехи побольше, пустим наши «танки» — и они мигом отворотят нужный пласт земли. Мерекаете?

Кое — кто еще не мерекал, и Валькирный, как всегда, терпеливо и обстоятельно разъяснял.

Закипела работа. Грачев был «маленько изобретатель» и с жаром взялся за проектирование «траншейной машины». Сделал не очень аккуратный, но толковый чертеж. Валькирный одобрил, кузнецы принялись за изготовление лемехов, трактористы приводили в порядок машины.

— Так, так, ребята. Жарьте так, чтобы небу жарко стало, чтоб искры летели, — подбадривал Кондрат. Он опять чувствовал себя как на фронте. Был одушевлен, подвижен, весел, ел за троих и работал за десятерых.