БСФ. Том 5-й дополнительный. Параллели

Не успел Бруно зашнуровать ботинки, как опять, чего он и ждал, погас свет. У него была наготове зажигалка. За дни одиночества его чувство уверенности и собственного достоинства окрепло. Пусть этот странный профессор думает и делает, что хочет. В конце концов, война кончилась, и никто не имел права задерживать его здесь.

Прошла четверть часа. Во всем здании царила мертвая тишина. Он раскрыл карманный нож. Этот практичный инструмент имел, кроме двух лезвий, еще кое-что из полезных предметов: пилочку для ногтей и отвертку. Стараясь не шуметь, он принялся за работу, отвинтил без труда крышку дверного замка и попытался оттянуть ригель. Но, не имея опыта в подобных вещах, он не заметил, что снаружи в замке торчал ключ. Еще немного — и ключ с шумом упал на пол.

От испуга он замер. Но все оставалось без движения. Очевидно, профессор и его охранник продолжали спать. Бруно решил все-таки попытать счастья: согнув отвертку, он сделал из нее отмычку, которой стал наугад вращать в замке, пока случай не пришел к нему на помощь. Ригель отошел, и дверь бесшумно отворилась. Он выждал. Вокруг была тишина, нигде ни проблеска света. Несмотря на это, он еще не осмеливался воспользоваться зажигалкой и осторожно делал шаги, вытянув перед собой руки как слепой. После нескольких шагов его руки коснулись чего-то. Он чувствовал под пальцами материю и чуть было не упал в обморок, когда ощупывая, повял, что перед ним человеческое тело. Дрожа, он отпрянул назад, прося угасающим голосом извинения. Молчание. Тело не двигалось. Наконец он осмелился и щелкнул зажигалкой. В мерцающем свете Бруно увидел манекен.

Беглец находился в большом вестибюле, где обнаружил несколько дверей, а в нескольких метрах перед собою лестницу, ведущую вниз. Быстрого обзора было достаточно. Он погасил зажигалку и подождал, пока глаза немного привыкли к темноте. Затем ощупью стал продвигаться к лестнице. Дойдя до первой ступеньки, он заметил внизу тонкую полоску света. Бруно подошел на цыпочках к лестничным перилам и стал всматриваться вниз. В полутьме угадывался большой зал. Стены, насколько он смог разглядеть со своего места, были заставлены книжными полками. Прямо около нижней ступеньки лестницы он обнаружил узкую дверь, оклеенную обоями. Может, это и есть путь к свободе? В нерешительности Бруно простоял некоторое время на одном месте. Шуршание бумаги и энергичное откашливание говорили о том, что всякая возможность ускользнуть незамеченным исключается. В углу зала, который был вне поля зрения Бруно, наверняка сидел и работал профессор.

Это открытие привело его к сознанию безвыходности положения, ибо теперь он не мог отступить без объяснений — он не был способен вновь собрать дверной замок. Дверь, оклеенная обоями? Мог ли видеть ее профессор со своего места и была ли она вообще открыта?

В то время как он размышлял, пытаясь найти выход из этой гибельной ситуации, где-то хлопнула дверь. Вскоре до него донесся неясный голос. Он был неподражаем: лишь сторож Карамаллум обладал таким фальцетом. Несколько секунд царила тишина. А потом неожиданно крик, пронизывающий до мозга костей, раздался во всем доме. Этот крик донесся определенно со стороны двери, оклеенной обоями. Через несколько секунд повторился уже беспомощный стон, перешедший затем в хрип, который постепенно замер. Потом послышался опять писклявый голос Карамаллума. Он пел песню.

От страха Бруно почти потерял сознание. Профессор наверняка слышал ужасные крики — почему же он не реагировал на них? Что произошло за маленькой дверью? Раздались тяжелые приближающиеся шаги охранника. Открылась дверь, оклеенная обоями. Бруно увидел запачканный китель Карамаллума. Этому Самсону пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь. Он нес эмалированное ведро, наполненное до краев темной жидкостью. В нос ударил отвратительный запах, запах, который Бруно хорошо узнал за годы войны. Кровь. Этох страшный человек только что кого-то убил.

Карамаллум поставил ведро около двери, чтобы закрыть ее на замок и на засов. Из угла послышался голос профессора:

— Я передумал, Карамаллум. Дай напиться только Титусу и Вампусу. Рохуса сегодня кормить не будем, во всяком случае, не этим эрзацем.

— Но Рохус уже несколько дней питается консервами, господин профессор, — возразил Карамаллум. — Вы знаете, как я люблю Рохуса. И он так благодарен, когда ему дают свежую кровь.

— Ты оглох? — раздалось из угла. — Что мне делать с тобой? Содрать с тебя шкуру или опять сделать укол?

Карамаллум покорился, его распухшее лицо исказилось от страха. Он заверил, что сделает все, что требует от него господин профессор.

— Рохус получит сегодня то, о чем он мечтает с самого раннего детства, — заявил деловито фон Пу-лекс. — Слишком долго лишали мы его настоящего нектара, но это скоро изменится. Сегодня он вдоволь попьет из нашего гостя. Зачем же мы его выхаживаем? — Последовал истерический смех. — Малютка у материнской груди, ха-ха-ха… Этот Плат, однако, тертый калач, и намного хитрее, чем мы предполагали. Полчаса назад ему удалось взломать дверь. Решил от нас удрать: глупо с его стороны. Верно?

— Очень глупо, — оскалился великан.

— И теперь стоит, сосиска, наверху у лестницы и не знает, куда деваться. Включи свет, Карамаллум, и взгляни на него. Он дрожит как осиновый лист.

Карамаллум потянулся к стене. Вспыхнувший яркий свет ослепил Бруно. Голиаф испустил пронзительный крик и потребовал визжащим голосом, чтобы Бруно немедленно сошел вниз, иначе он сам достанет его.

Лестница закружилась перед глазами Бруно. Отпустив перила, он рухнул вниз. Спасительный обморок избавил его от ощущения боли. Карамаллум, ошарашенный быстрым появлением своего пациента, отскочил в сторону. Бруно ударился о ведро, содержимое которого разлилось по паркету.

Обморок был кратковременным. Очнулся он в кожаном кресле и тут же увидел прямо перед собой толстые стекла очков.

— Наконец-то, мой друг, — услышал он голос профессора. — А вы откалываете интересные номера, господин Плат. Не верится, что вы были солдатом. Ни с того ни с сего падаете в обморок. Посмотрите на ваше свинство. Вы пролили, по крайней мере, восемь литров крови!

Фон Пулекс отступил назад, прислонился к письменному столу и пристально смотрел на Бруно. Тот еще не совсем пришел в себя. Он заметил, что Карамаллум стоял на коленях в полуосвещенном зале и вытирал пол. «Не бред ли это? Может быть, я еще в Сталинграде?» — пронеслось у него в голове. Но, повернув лицо к профессору, он сделал открытие, которое его окончательно сбило с толку. Под распахнувшимся халатом фон Пулекса он совершенно отчетливо увидел черную форму. На петлицах сверкали серебряные черепа.

Он вспомнил о портрете. Обстановка прояснялась с каждой минутой. Это здание было тайным бастионом фанатиков, продолжавших воевать на свой страх и риск. Убежище было хорошо замаскировано, в противном случае его бы давно обнаружили. Но чем все-таки занимались эти люди?

Карамаллум закончил вытирать пол.

— Готово! — доложил он. — Что мне делать дальше, господин профессор? Я бы охотно пустил ему кровь.

Бруно почувствовал вновь, что колени перестали его слушаться и начали дрожать. Он вспомнил о предсмертных криках.

— Господин профессор, — сказал он, запинаясь, — у меня два ранения, и я был награжден Железным крестом… Я всегда выполнял свой долг… Я был на всех фронтах…

— Погромче, — прервал сто фон Пулекс, — я не понимаю ни одного слова из вашего бормотания. Плат, приятель, возьмите же себя в руки! Мужчина-немец, голубые глаза, белокурый — и такой жалкий вид! Итак, что за крест?

Бруно повторил свою мольбу.

— Постараюсь это учесть, — сказал профессор. — А почему вы не пошли выше ефрейтора?

Бруно повел виновато плечами:

— Я держался до самого конца, честное слово. Но, когда прорвались американцы и Иван уже прошел через Берлин…

Он замолк. Карамаллум подошел к нему, широко расставив ноги.

— Кто прошел через Берлин и что ты сказал про американцев? — осведомился он угрожающим тоном.