Предел бесконечности (сборник)

Алексей Андреевич хмыкнул.

— Уж не Антон ли тебя надоумил? Полчаса назад он твердил мне то же самое.

— Ну вот! Так что тебе мешает?

Анне показалось, что отец готов согласиться.

— Нет, дочка, — прозвучал уверенный ответ. — Глеб скоро уедет, чтобы жить у людей, которым он нужен.

Девочка поджала губы.

— Пап, но он мне тоже нужен.

— Анюта, мы уже это обсуждали. Ты должна стать хорошим специалистом, неважно, какую сферу деятельности ты изберешь. У тебя будут верные друзья, умные коллеги, любящий муж. Все в твоих руках. Индивид тебе не поможет.

— Но я хочу, чтобы у меня был настоящий друг!

Жулавский остановился.

— Анна, индивид и человек — принципиально разные существа.

— Тогда зачем ты их делаешь?

— Чтобы люди использовали их, любовались ими. Это искусство, детка. Искусство созидания.

— Тогда я хочу научиться этому искусству! Давай, я буду тебе помогать.

Отец в первый миг растерялся.

— Ты еще слишком… юная.

— Маленькая, ты хотел сказать? Папа, ты забыл? Мне скоро шестнадцать лет! Я поступлю в университет, как Филипп. Ты думаешь, я неспособная? Думаешь, только парни могут стать настоящими биологами?

— Ну что ты, что ты, — спокойствие давалось Жулавскому с большим трудом. — Твой брат выбрал науку. Это верно. Он сделает неплохую карьеру. Но я не ученый, я творец. И вот этого как раз Филипп не понимает.

— Поэтому вы поссорились?

— Почему ты считаешь, что мы поссорились? — в голосе отца появился холодок.

— Ну… он тогда так спешно уехал. Я решила, что вы поругались. И Антон сказал, что Филипп сделал что-то очень нехорошее, а ты его вздрючил.

— Антон слишком много говорит. Да, Анна, Филипп сделал нечто плохое. Он украл у меня одно из моих творений.

— Индивида?!

— Хм… не совсем. Он взял основную,… как бы попроще выразиться,… главную часть будущего индивида.

— Чтобы сделать своего? И сделал? — глаза девочки загорелись азартом.

— Нет. Он не знает, как я создаю альтернативную жизнь.

— А мне ты расскажешь?

— Потом. Анюта, я тебя очень люблю. Обещаю, когда ты вырастешь и выучишься, я обязательно открою тебе эту тайну. А ты обещай, что никогда, никому не будешь рассказывать о моей работе.

— Да я давно обещала, — фыркнула Анна. — И между прочим, никому ничего не говорила. Даже Олегу.

— Ты у меня умница.

Жулавский чмокнул дочку в лоб. Этот дежурный поцелуй девочку раздражал, однако она мило улыбнулась и доверительно прижалась к отцовской руке.

Глава 2. Крах

«В холода, в холода от насиженных мест нас другие зовут города, — Будь то Минск, будь то Брест, — в холода, в холода…» Старая запись, восстановленная на самом совершенном оборудовании, которым располагали люди, потрескивала и сипела. Хриплый мужской голос казался далеким и все же живым. Баллада впитывалась в сознание и прорастала спонтанными ассоциациями. Глаза закрыты. Картины всплывают и уходят, возвращаются и вновь уходят. Дороги, уводящие в неизвестность. Как ни старался Глеб отогнать этот образ, дороги появлялись снова и снова. Он увидел себя стоящим под железнодорожной насыпью. Приближался поезд. Огромный черный паровоз, существующий ныне разве что в музее, грохотал над головой. Дым тянулся над вагонами сизым шлейфом, опускался на землю, и полевые цветы ложились под тяжелым горячим воздухом.

Внешний сигнал. Еще раз. Глеб очнулся. Кто-то стучал в дверь. Сев на кровати, он выключил проигрыватель.

— Войдите.

Анна заглянула в комнату.

— Привет.

Глеб поднялся навстречу.

— Добрый вечер, Аня.

— Слушаешь музыку? — она с любопытством оглядела полупустое, похожее на чулан, помещение, где кроме низкой тахты, стола со стулом и одинокой книжной полки не было никаких предметов.

— Песни. Алексей Андреевич позволил мне пользоваться аудиоархивом.

— А-а, — девочка изобразила участие и для порядка повертела в руках коробку от музыкального минидиска, на котором стояла пометка «В.В., том № 2». — Я попрощаться пришла. Завтра уезжаю в колледж.

— Начало занятий перенесено на более ранний срок?

— Не, просто Антон сказал, что у отца какие-то незапланированные дела. Лучше мне быть в городе. Ты не знаешь, что происходит?

Глеб не знал. После гибели лаборанта он несколько дней провел в своей комнатушке. Решение не представлялось логичным с точки зрения рассудка. Но нечто иное, до сих пор известное ему как «ассоциативная база», настойчиво требовало уединения.

— И я не знаю, — вздохнула Анна. — Я беспокоюсь за отца. Антон торчит за своим компьютером, читает все, что появляется в сети. Зачем? — И не получив ответа, продолжала. — Отец сказал, что за тобой человек приедет буквально на днях. Раньше, чем договаривались. Мы, наверное, никогда больше не увидимся. Я желаю тебе удачи. Будешь меня помнить?

— Да. Обязательно. Оставайся такой, как ты сейчас.

— Как это? — девочка удивленно улыбнулась.

— Доброй, искренней.

— Постараюсь. Ну… пока, — она протянула индивиду руку.

Глеб аккуратно пожал девичью ладонь.

— Пока.

Плотно закрыв за собой дверь, Анна глубоко вздохнула. Что-то произойдет, — упорно твердило шестое чувство. Под ложечкой опять противно сосало. «Все как всегда и не как у людей! А я ничего, ничегошеньки не знаю. Олег поднимет меня на смех, если я поделюсь с ним своими тревогами. Отец — отшельник. Меня никто не понимает. Ну и судьба мне выпала!» От жалости к себе к горлу подкатил тугой комок. Чтобы отвлечься, она опять подумала о пареньке, который ей нравился. Не так, что очень, но все-таки нравился. И это делало ее похожей на всех остальных. Приятельницы в колледже поменяли в ее годы не одного кавалера. Что ж, у нее еще все впереди.

В кабинете отца горела единственная настольная лампа.

— Папа, ты опять портишь глаза в потемках! — заявила Анна, встав за спиной у Жулавского.

Тот вздрогнул: не расслышал ее шагов.

— Анюта? Фу-ты, егоза. Когда ты вошла?

— Только что, — Анна с подозрением покосилась на большой микроскоп, стоящий перед отцом. — Па, я с просьбой.

— Конечно, конечно, — Жулавский отложил иглу, которой ковырял что-то темное на лабораторном стекле под линзой, и отодвинул в сторону папку. Анна прекрасно знала эту папку: в ней хранились рисунки матери — странные разноцветные узоры, составленные из прямых и ломаных линий, углов и точек.

— Пап, подари мне одну вещь.

— Какую, милая?

Анна замялась. Отец выжидающе смотрел в ее юное, уже недетское лицо.

— Диск с данными о Глебе.

Резко скрипнул отодвинутый стул.

— Зачем тебе? — Алексей Андреевич поднялся над дочерью. — Там просто набор фактов, которые нужны мне для анализа.

— Ну… ты же говорил, что Глеб как бы мой.

— Я создавал его, думая о тебе, дорогая.

— Да, знаю. Но раз ты отдаешь Глеба другим, оставь мне хотя бы память о нем. Просто память, пап.

Жулавский направился к шкафу. Медленно, будто сомнения пудовыми гирями отягощали каждый его шаг.

— Аня, я подарю тебе диск, но, пожалуйста, никому его не показывай.

— Я буду беречь его, как зеницу ока!

— Это часть тайны. Помнишь?

Анна помнила, как в детстве, когда мама еще была с ними, они играли в Тайну — говорили шепотом, ходили на цыпочках, хранили Тишину, пока папа работал. Мама придавала Тайне какое-то особое значение. Анне казалось поначалу, что Антон и Тайна одно и то же. В речах матери, обращенных к индивиду, звучало нечто возвышенное, ласковое и божественное. «Мама любит Антона больше, чем меня», — как-то раз пожаловалась девочка брату. Филипп посмеялся над ней и заявил: «А что ты хочешь? Антон — совершенное творение, а ты обычная сопливая девчонка». Теперь детские обиды представлялись несуразными выдумками, намешанными в голову вместе с бестолковыми мультяшками. Никто не любил Анну так, как любила мать. Сколько удивительных стихов услышала она от мамы, сколько прекрасных снов было навеяно чудным мелодичным голосом. Ни один стандартный «чмок» в лоб, которым отец выражал свою любовь к дочке, не мог сравниться с искренним небесным теплом материнского поцелуя.