Проект «Миссури»

Еще один быстрый взгляд на часы.

— Нет… То есть, конечно, в тот день да, мы еще все вместе отмечали… Ник ведь из нашей компании один поступил. И тут же их увезли сюда, на базу. Я и не знала, где это. А уже потом выяснилось, что у них какие-то сборы, сессия триместровая… в общем, никого не пускали. Вот только теперь.

Снова глянула на часы — и замерла, подавшись вперед, будто взлетающая птица на мгновенном люкс-визиоснимке.

С монитора убрали рекламные кадры. Теперь там высветилась картинка узкого дворика: с одной стороны чугунный забор, с другой — склон горы сплошной стеной, с третьей — выход из низкого корпуса, в проеме которого секунду назад показалась колонна курсантов. Колонна — до тех пор, пока последний юноша не очутился за пределами элемент-системы; затем строй распался, превратившись в шумную толпу.

Звенислава сразу узнала Никиту Солнцева. Юного, смеющегося, лохматого— странно, что в полувоенном заведении их не стригут коротко… В общем, точно такого же. Кажется, даже с колечком серьги в левом ухе.

Мила тоже увидела его. Вскочила. Вспышка, целый сноп слепящих солнечных лучей!.. А потом искоса, словно виновато посмотрела на Звениславу.

И та поняла:

— Знаешь, я сейчас не буду подходить к нему. Мы ведь, в сущности, даже незнакомы… я потом объясню. Только у меня к тебе одна просьба.

Взгляд-вопрос. Ясный, отчетливый. Этой девушке можно было бы вообще не учиться говорить.

Ей, Звениславе, гораздо труднее. Высказать, сформулировать, найти слова… Потому что это действительно важно. Собственно, именно ради этого — в первую очередь — она сюда и приехала. Но не зная человека, практически невозможно почувствовать, отследить… Девушка Мила очень кстати появилась тут.

— Хочу попросить тебя… Ты его любишь, поэтому заметишь сразу. Если он… изменился. Конечно, люди вообще меняются, особенно если не видеться долго, — но я не о том. Если вдруг он стал… НЕ ТАКИМ. Понимаешь?.. То скажи мне. Да или нет. Я найду тебя вечером…

Конечно, вышло глупо, сумбурно, неубедительно. Но как — по-другому?..

Повторила совсем тихо:

— Я очень тебя прошу.

И Мила не задала ни единого вопроса. Даже взглядом.

— Хорошо.

Листья пружинили под ногами широченной ковровой дорожкой, мягко скрадывающей уступы, камни и расщелины горного склона. Спускаться вниз было легко и весело, а вернуться, она узнавала, можно будет лыжным подъемником со стороны трассы — тут недалеко. И Звенислава, раскинув руки, перелетала от одного ствола вековой лиственницы к другому. Смеялась, задыхаясь от полета. И все равно никак не могла догнать Златку, которая вечно оказывалась на ствол ниже по склону. Да еще и пряталась за деревом:

— Мама! Ку-ку!.. Я — кукушка!

— А я — большая-пребольшая ворона… Вот я тебя сейчас!..

Златка первый раз в жизни была в горах. Сама Звенислава— второй: когда-то именно в этих местах снимали один из ее самых кассовых клипов. Только тогда была зима. Горные вершины, тяжелые ветви лиственниц и снег на непокрытых черных косах — супер, снято! И сразу же громадная шуба и мерзкий горячий бальзам: звезда ни в коем случае не должна простудиться. За температуру бальзама, кажется, отвечала специальная девочка…

Тогда было все: от профессиональной творческой команды и крепких специалистов по шоу-бизнесу — до свиты на побегушках. Была жива мама, которая не только умела все и всех замечательно организовывать, но и временами понимала свою дочь. Была всенародная слава, армия поклонников — они бы с восторгом приняли все, что бы ни исходило от их звезды. Почему же у нее не нашлось то ли сил, то ли смелости, то ли желания — взбунтоваться? Петь НАСТОЯЩУЮ музыку?!.

Сознательный и единственно правильный выбор? Абсолютный тропизм? Чепуха. Все происходило само собой, она просто плыла по течению. Иначе в какой-то момент не оказалась бы никому не нужна, не потерпела бы полного краха.

А сейчас у нее нет никакого начального капитала, не считая, может быть, случайно завалявшихся у кого-то воспоминаний. И песен лохматого мальчика, которых она не слышала… и еще неизвестно…

— Мама! Смотри!

— Стой! Нельзя так быстро бежать!

— Я тебя подожду-у!

Сбегая за дочкой по склону, Звенислава угодила ногой в невидимую выбоину и подвернула щиколотку — несильно, даже почти не больно; но заволновалась. Действительно, это все-таки горы. И что она за мать, если не учит своего ребенка элементарной осторожности?..

К счастью, Златка уже, кажется, набегалась. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами, с растрепанными косичками из-под желтой шапочки, устроилась, как синичка, на толстенной поваленной лиственнице. Перегнувшись через ствол, на всякий случай разворошила бугорок слежавшейся листвы: искала грибы. Грибов не было, это они с дочкой уже успели выяснить, но Златка не собиралась мириться с подобной несправедливостью.

— Нету, — разочарованно сообщила она, когда Звенислава, чуть прихрамывая, наконец спустилась и тоже присела на ствол. — Почему?

— Не выросли, я же тебе говорила. Наверное, долго не было дождя.

— А почему дерево упало?

— От старости. Или от сильного ветра…

— Расскажи про него сказку.

— Про дерево?

— Да. И про принцессу.

Солнце опустилось довольно низко, постреливая лучами из-за деревьев. Звенислава посмотрела на часы. Ровно в восемь, указывалось в расписании, курсанты уйдут на ужин, а затем на ежедневный тренинг перед сном. Девушка Мила вернется в гостиницу для посетителей базы. К тому времени она уже будет ЗНАТЬ…

У них со Златкой оставалось почти три часа на то, чтобы поаккуратнее— вот-вот начнет темнеть— спуститься к подножию горы, отыскать подъемник, добраться до гостиницы и тоже поужинать. И, пожалуй, несколько минут на коротенькую сказку.

Про принцессу. Златка не понимала сказок не про принцесс.

— Однажды на старом-престаром упавшем дереве сидела одинокая принцесса…

— Почему одинокая?

— Ее принца заколдовали — давным-давно. Превратили в… кого-то совсем другого. И она его не узнала. Она испугалась. А настоящие принцессы, Златка, никогда ничего не боятся…

— Значит, она была ненастоящая?

— Значит. Она еще могла его спасти — потом. Когда он однажды вернулся к ней из далеких стран. Она бы непременно его расколдовала — если бы догадалась поцеловать или, что еще вернее, спеть ему по-настоящему красивую песню. Но принцесса опять испугалась— и заколдованный принц снова ушел от нее. Потом он стал королем…

— Злым?

— Не злым и не добрым. Никаким… а это хуже всего. Но, может быть, принцесса его еще расколдует. В сказках ведь, ты знаешь, все бывает по три раза. И если она не испугается в третий раз, а сделает то, что ДОЛЖНА сделать…

— Поцелует его?

— Нет, для этого она уже… и потом, они скорее всего больше не встретятся. Но она все-таки споет ему песню. Очень-очень красивую…

— Такую, как ты мне поешь перед сном?

— Нет, маленькая, намного красивее… может быть. То есть нет, у нее обязательно получится. Что это за сказка — одинокая принцесса, да еще и на поваленном дереве?

— То есть как это опечатали? Почему?!

Портье, развернувший к ней монитор на электронную подпись, пожал плечами: мол, я человек маленький. Лично мне ваш телепорткатер даром не нужен, но…

— Государственная необходимость. Временная. Вы не волнуйтесь, госпожа, вас обязательно доставят домой наземным транспортом. Куда вы пожелаете.

— Наземным? Здесь же нет дороги.

— До станции флай-платформой, — очень терпеливо объяснил портье. — Не волнуйтесь, госпожа. Главное, что вы успели навестить вашего мальчика…

А ведь действительно, подумала Звенислава, могла бы не успеть. Если бы этот идиотский приказ о запрете на телепорт-транспорт вышел всего лишь днем раньше. Но зачем?.. Совершеннейший абсурд.

Впрочем, входя в лифт-капсулу, она уже перестала думать об этом.