Звездный скиталец (С иллюстрациями)

— Верди? Вы еще спрашиваете, сударыня! Как же можно не боготворить этого чародея?

— И хотели бы его послушать?

«Хотел бы я знать, как ты это сделаешь?» — Симмонс пристально наблюдал за супругой. Длинноволосому Пете-радиотехнику было строго-настрого приказано держать язык за зубами. Перед началом бала он собственноручно запер патлатого в дискотеке. Единственный ключ от двери лежал в кармане Симмонса. Он незаметно опустил руку: ключ был на месте.

— Теперь?

— Зачем же откладывать?

«Однако! — поразился Симмонс. — Неужели Петя всетаки проболтался? Когда же он успел? Если так, то все ясно: сейчас она пойдет и скажет ему через дверь, какую кассету поставить».

— Ну, знаете ли, сударыня! — всплеснул руками полковник. — То, что вы нам преподнесли сегодня, это, конечно, волшебная сказка…

— Вы еще недостаточно знаете Симмонсов, господин полковник.

— Вы хотите сказать, что пригласили в Ново-Ургенч оркестр Венской оперы? — съехидничал Облысевич. — А заодно и всю оперную труппу?

— А почему бы и нет? — улыбнулась Эльсинора. — Симмонсы все могут.

Это уже переходило всякие границы. Надо было чтото решать, решать быстро. Необходимо было остановить Эльсинору, свести все к шутке, к розыгрышу. Но как это сделать, не уронив ее достоинства, не обидев гостей? Симмонс почувствовал, как лоб покрывается испариной, достал платок, машинально провел по лицу…

— Успокойся, Эрнст.

Он взглянул на нее дикими глазами: она улыбалась как ни в чем не бывало! Подняла руку. Он, словно завороженный, уставился на ее раскрытую ладонь.

Эльсинора звонко, словно кастаньетами, щелкнула пальцами.

— Смотрите, господа!

Там, куда она указывала, над черными купами деревьев мирно мерцали звезды в темно-фиолетовом небе. Но вот небо приобрело светлый оттенок, заклубилось молочно-белым туманом и из него, отчетливее с каждой секундой, стали проступать очертания театральной сцены, складки занавеса, озаренная приглушенным светом яма оркестра, темный силуэт дирижера…

Дирижер взмахнул палочкой, и зазвучала увертюра.

— «Аида»! — ахнул Облысевич шепотом.

— «Аида», — как ни в чем не бывало подтвердила Эльсинора. — Нравится исполнение?

— Но ведь это же… — полковник задохнулся.

— Венская опера, — снисходительно усмехнулась она. — Вы сами высказали желание.

— Да, но…

— Никаких «но», полковник. Я вас предупреждала: Симмонсы могут все. Не правда ли, дорогой? — обернулась она к мужу. Симмонс, пораженный не меньше Облысевича, сидел с разинутым от удивления ртом, напрасно пытаясь осмыслить происходящее.

«Что это? — металось в его сознании. — Массовый гипноз? Галлюцинации? Чепуха! Галлюцинации индивидуальны, а здесь…» Он зажмурился и решительно встряхнул головой, отгоняя наваждение. Но наваждение не проходило: оркестр продолжал играть, на сцене вовсю шла опера.

В принципе ничего невозможного в этом не было: в его, симмоносовской реальности объемные изображения с помощью голограмм были обычным делом. Но чтобы вот так, без специальной аппаратуры, не вставая с места… Да и вообще, с каких это пор Эльсинора интересуется голограммами?

Симмонс смотрел на жену и видел ее в каком-то новом, доселе незнакомом свете. Она, правда, всегда оставалась для него в какой-то мере загадкой, но именно лишь в какой-то, незначительной мере, а теперь эта незначительная часть ее «я» разрослась до таких фантастических размеров, что у него кружилась голова и перехватывало дыхание. Страха не было, было безмерное, жгучее удивление, к которому примешивалось чувство восхищения и гордости и еще чего-то такого, чему он отчаянно и тщетно пытался найти определение.

— Люси, — начал он негромко.

— Нам совершенно необходимо поговорить, — докончила она за него и улыбнулась. — Ты это хотел сказать?

— Да, — растерянно согласился он.

— А что если попозже? Ну, скажем, после бала?

— Не смейся надо мной, Люси.

— С чего ты взял?

— Это дураку ясно.

— На то он и дурак! — рассмеялась она. — Дуракам всегда все ясно.

Она наклонилась к мужу и поцеловала в щеку. Мимолетное прикосновение губ взметнуло в нем такой ймерч эмоций, что он закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Знобящий холодок и ласковое, всепроникающее тепло, саднящая, боль и ощущение глубокого покоя, умиротворения и радости заполнили все его существо, всколыхнули волну неизъяснимой нежности.

Никем не замеченные, они выбрались из-за стола и медленно зашагали по аллее, освещенной гирляндами разноцветных китайских фонариков. Отголоски оперных партий доносились и сюда, приглушенные расстоянием, но достаточно четкие. Внезапно над аллеей что-то громко щелкнуло и в то же мгновенье в сад ворвалась оглушительная какофония звуков.

«Петька старается, — с досадой подумал Симмонс. — Не дождался моего сигнала, решил рискнуть, прохвост. Остановить…» Додумать он не успел: какофония оборвалась так же внезапно, как началась.

Симмонс покосился на Эльсинору, и она, почувствовав его взгляд, улыбнулась, не поворачивая головы. На какое-то мгновенье ему стало не по себе: казалось, она читала его мысли, предупреждала желания. Но неприятное ощущение «было мимолетным и скоро прошло. «Чепуха, — подумал он с удивившим его самого спокойствием. — Этого не может быть. Ну, а если даже и так, то что в этом страшного? На то она и жена». Мысль была явно сумасбродная, но почему-то не казалась абсурдной. По крайней мере в эту минуту.

Он обнял Эльсинору за талию, она доверчиво и нежно прильнула к нему и они молча пошли дальше по безлюдной, причудливо освещенной аллее. Сомнения, тревоги, гнетущее беспокойство — все отодвинулось куда-то далеко-далеко, перестало существовать. Симмонсу было легко и спокойно. Ни о чем не хотелось думать, ни о чем не хотелось говорить…

Все так же молча они дошли до ограды и остановились возле калитки. В темном зеркале искусственного озерца покачивались отражения звезд. Над деревьями противоположного берега медленно занималось красноватое зарево: всходила луна. Было пустынно и тихо. Негромко звенели цикады. Умолкли. И в тишине, где-то совсем рядом прозвучал глухой, прерывистый стон.

— Кто здесь? — резко окликнул Симмонс.

Чья-то взлохмаченная тень скользнула вдоль ограды, покачнувшись, остановилась по ту сторону у калитки.

— Джума? — ахнула Эльсинора. — Что с тобой, мальчик?

Джума был без шапки, истерзанная одежда свисала клочьями. Он тяжело, со всхлипом вздохнул и ухватился руками за прутья калитки.

— Беда, ханум. — Голос срывался на хрип и свистящий шепот. — Гюль убили… Отца убили… Мать затоптали насмерть… Сожгли дом…

— Кто? — отрывисто спросил Симмонс.

— Нукеры. — Джума всхлипнул. — Бек Нураддин приказал. Будь они все прокляты!

— Успокойся. — Эльсинора шагнула к калитке, опустила ладони на вцепившиеся в прутья пальцы Джумы. — Расскажи все по порядку.

— Оставь его, Люси. Что он может рассказать сейчас? — Симмонс щелкнул задвижкой и распахнул калитку. — Войди.

Джума машинально повиновался.

— Ступай во флигель. Умойся, смени одежду, жди нас там.

— Гюль… — застонал Джума.

— Я сказал, ступай! — повысил голос Симмонс. Джума опустил голову, провел ладонью по лицу, качнулся вперед.

— Не туда! — остановил его Симмонс. — Вдоль ограды иди!

— Эрнст!..

— Помолчи, Люси.

Он подождал, пока затихнут удаляющиеся шаги Джумы, и повернулся к супруге.

— Я тебя предупреждал, Люси. Помнишь?

— Помню. — Голос ее был глух и бесцветен. — Ты оказался прав. Что же теперь делать?

— Что делать? — Симмонс задумался. — Что делать… Что делать…

Эльсинора не сводила с него выжидающего взгляда.

— Я, кажется, придумал… Предоставь это мне.

— Я должна, знать все.

— Ты и будешь знать. Только не вмешивайся и не мешай.

— Но…

— Давай без «но». — Он бережно взял в ладони ее лицо, притянул к себе, поцеловал ласково, едва прикасаясь губами. — Положись на меня, Люси. Все будет, как надо. Договорились?