Орион и завоеватель (Орион - 4)

- Ты должен помочь Гере! Понимаешь? Необходимо, чтобы ты помог Гере!

- Но она хочет заставить меня убить Филиппа, - возразил я.

- Не время для споров и рассуждений, Орион. Сейчас все зависит от Геры, а она нуждается в твоей помощи.

Я еще не видел Аню такой встревоженной, не видел такого испуга в ее прекрасных, широко открытых глазах.

- Помоги Гере! - повторила она.

- Когда мы будем вместе? - спросил я.

- Орион, не время торговаться. Ты должен сделать то, что тебе приказано!

Я заглянул в глубокие серые глаза Ани. Прежде они всегда были спокойными, я черпал в них мудрость и утешение. Но теперь в них читалась паника. И они были не серыми, а желтыми, как у змеи.

- Прекрати этот маскарад, - сказал я.

Аня от неожиданности открыла рот. А потом черты ее лица расплылись, подобно тягучей лаве, что все еще бурлила подо мной, и она приняла облик насмешливой Геры.

- Отлично, Орион! Просто молодец! Ты умнеешь на глазах.

- Ты ведьма! - сказал я. - Демоница и чародейка!

Хрустнул ледяной смешок:

- Жаль, что ты не видел собственной физиономии, пока считал, что это твоя бесценная Аня решила наконец появиться перед тобой.

- Итак, ее явление было иллюзией?

Океан кипящей магмы исчез, бриллианты созвездий померкли. Мы стояли на Анатолийской равнине во мраке безлунной ночи. Неподалеку в лагере спали Кету и воины. Двое стражей расхаживали возле угасавшего костра, кутаясь в плащи. Они не видели нас.

Костюм, казавшийся на Ане серебряным, на Гере стал медно-красным. Ее пламенные волосы рассыпались по плечам.

- В видении этом было больше иллюзии, Орион, - сказала мне Гера, - но и без капли истины не обошлось. И ты действительно должен помочь мне, если хочешь когда-нибудь увидеть свою обожаемую Аню.

- Ты говорила, что континууму угрожает гибель?

- Это не твое дело, тварь. Ты попал в это время и пространство, чтобы выполнить мое повеление. И не надейся, что приказ Филиппа, выславшего тебя из Пеллы, помешает мне немедленно вернуть тебя туда.

- Значит, Аня в опасности?

- Не только она, но и все мы, - отрезала Гера. - А самая худшая участь угрожает тебе, если ты посмеешь противиться мне.

Я опустил глаза:

- Что же мне следует делать?

- Я дам тебе знать, когда придет нужный момент, - сказала она надменным тоном.

- Но как...

Гера исчезла. Я остался один в холодной ночи, вдали волк выл на только что поднявшуюся луну.

Чем больше я узнавал от Кету о пути Будды, тем больше эта философия привлекала меня и отталкивала одновременно.

- Ключом к нирване является избавление от страстей, - твердил он мне снова и снова. - Откажись от всех желаний. Ничего не проси, все приемли. В мире действительно существует лишь круг бесконечных страданий, в это нетрудно поверить. Будда учил, что человек в страдании проводит жизнь за жизнью, вновь и вновь возрождаясь к новой и новой боли, до тех пор, пока не найдет дорогу к забвению. Медитируй, размышляя над этой истиной, наставлял меня Кету, - представь себе, что все вокруг - нирвана. Умей видеть Будду во всех созданиях. Воспринимай все звуки вокруг как священные мантры.

Медитации у меня не получилось. И многое из того, что Кету казалось идеально ясным и очевидным, мне виделось загадочным и непонятным. Признаюсь, окончательный уход в ничто, избавление от мук новой жизни искушали меня. Но смерть страшила. Я хотел прекратить не собственное существование, а лишь страдания.

Кету только качал головой в ответ на такие слова.

- Мой друг, жизнь и страдания неразрывно связаны, они переплетены, как нити в канате. Жить - значит страдать; если ты чувствуешь боль, то живешь. Нельзя покончить с чем-то одним, при этом не избавившись от другого.

- Но я не хочу, чтобы я перестал ощущать все, - признавался я. - Сердце мое не хочет забвения.

- Нирвана не забвение, - терпеливо объяснял Кету. - Нет-нет! Нирвана не сулит полного уничтожения, все гибнет лишь в жизни, которую ведет эгоистичный человек, не познавший истины. Истина же неуничтожима, ею и проникается достигший нирваны.

Подобные абстракции были мне недоступны.

- Считай, что в нирване дух твой безгранично расширится. Через нирвану ты сумеешь вступить в общение со всей вселенной. Но не как капля воды, упавшая в океан. Наоборот - как если бы все океаны мира влились в единую каплю воды.

Кету несомненно верил во все это и радовался. А я никак не мог справиться с сомнениями, которые терзали меня. Оказавшись в этом самом "ничто", я более не увижу Аню. Навсегда забуду ее любовь. К тому же, придя к последнему забвению, я никогда не сумею помочь ей, а, судя по словам Геры, моя любимая отчаянно нуждалась в моей помощи. И все же Гера скрывала ее от меня, и я не мог прорваться через поставленные коварной богиней преграды...

Тут я осознал, что весьма и весьма далек от вожделенного, с точки зрения Кету, бесстрастия.

Самого же индуса по-прежнему завораживала моя способность помнить что-то из прежних жизней. И я вспоминал отдельные эпизоды: воинов, певших возле костра, огромное облако пыли над выступившей в поход монгольской ордой, ярость пламени ядерного реактора.

Однажды на рассвете, после бессонной ночи, полной неясных страхов и смутных воспоминаний, я вдыхал аромат ветерка, налетавшего с северо-запада; люди тем временем готовили еду. Мы остановились среди бурых невысоких кустарников на открытом месте возле Царской дороги, по которой уже катились повозки путников.

- Этот ветер дует от озера Ван, - указал я Кету, - оно лежит вон там, а за ним - Арарат.

Большие глаза индуса округлились:

- Ты слышал про Священную гору?

- Когда-то мне довелось жить возле нее среди охотников... - начал я, но замолчал, потому что помнил только увенчанную снегом гору, столб дыма над одной из двух вершин, закрывшие небо облака.

- Каких охотников? - спросил он.

- Это было давным-давно.

Я потратил весь день, стараясь вспомнить подробности, но память моя оставалась словно бы запертой на замок. Я помнил только, что к тому же племени принадлежала и Аня, но знал - там был кто-то еще. Человек, вождь племени. И Ариман! От которого исходила неотступная мрачная опасность.

Неделю спустя пришли новые воспоминания. Я находился возле руин древней Ниневии, столицы Ассирии, где некогда высились прекрасные храмы Иштар и Шамаша. Там правил могучий Синнахериб, считавший себя изобретателем самого мучительного способа казни - распятия. Я вспомнил вереницы крестов по обе стороны дороги, по которой шагал к его дворцу. Он считал, что более величественного сооружения еще не возводили. Такие вот воспоминания приходили мне по ночам... Я много раз посещал эту древнюю исстрадавшуюся землю и жил на ней много раз. Воспоминания приходили словно древние призраки, переменчивые и непонятные, жуткие и манящие. И всегда я жертвовал собой ради Ани. Богиня вновь и вновь принимала человеческое обличье ради меня... она стремилась быть со мной, потому что любила меня. Неужели она и сейчас пытается сказать мне хоть слово... сломать в моем разуме стену, разделявшую нас!