Искатель. 2013. Выпуск №1

Мы с Лорой получили столик где-то в середине зала, и он был чуть больше других — на него предстояло поставить две сферы. Внешне сохраняя спокойствие, я медленно листал материалы своего доклада: вступительное слово, описание изделия, ответы на возможные вопросы.

Когда настало время расчехлить продукт, Гоби все еще не было. Я надеялся на то, что он появится раньше, чем настанет наша очередь выступать, но наше детище сразу же привлекло внимание своей возней. Услышав его звонкое тявканье, Хранители, обычно начинавшие осмотр с первого ряда, прямиком направились к нам. Каблуки их гулко и торопливо застучали по залу, и дурное предчувствие захватило меня. Главный, уже знакомый нам, кинул быстрый взгляд на сферу и, как мне показалось, с трудом сдерживая досаду, посмотрел на нас с Лорой.

— Замкнутая биологическая система с неконтролируемыми реакциями, — он обернулся к Совету и понимающе покачал головой, будто приглашая согласиться с его формулировкой, — это идея Ирагобия?

Хранитель переводил взгляд с меня на Лору, нащупывая более слабого, чтобы напасть на него. Для человека, отлично владеющего собой, он слишком нервничал, а значит, на самом деле его эмоции зашкаливали. Остальные члены жюри встали полукругом у нашего столика и недобро переглядывались. Мастера с любопытством рассматривали сферу и с еще большим любопытством ожидали развития диалога.

— Ирагобий тут ни при чем, — невозмутимо произнесла Лора.

— Ирагобий тут ни при чем, — эхом повторил я.

До меня постепенно начал доходить смысл происходящего: неконтролируемые сферы, вот в чем дело. Мы создали существо, от которого можно ожидать чего угодно — оно может запищать и запрыгать, когда захочет, и успокоится, лишь когда захочет само. Оно самостоятельно, а это Хранителям не угодно, так же как и самостоятельный творец. Слишком яркий полет фантазии опасен для спокойствия мира — он угрожает его цельности и может привести к хаосу. Мастера уже давно опутаны незримыми сетями правил, штампуют безделушки и не замечают, что их произведения едва отличаются. И каждый выскочка, который смеет делать открытие, получает по носу. Наверняка у них есть целый список идей, которые затрагивать нельзя. Интересно, а сколько таких же, осужденных на творческую повинность, как Гоби? А сколько мастеров покончили с собой?

Словно откликнувшись на свое имя, появился Гоби. Он кивнул нам в знак приветствия, привычным движением установил сферу на столик и начал расчехлять ее. При этом он внимательно изучал наше творение, и в легкой улыбке, блуждавшей на его лице, я угадывал одобрение. Может быть, и правда Гоби внушил нам идею самостоятельного организма? Вложил ее в наше подсознание или своим раскрепощенным мозгом расширил границы нашего мышления? Мне хотелось надеяться, что это наша собственная мысль, потому что чем больше я думал о перспективах нашего творения, тем больше оно мне нравилось — я мог бы добавить ему искусственный интеллект, нервную систему, память… Тут я перевел взгляд на сферу Гоби и хмыкнул — на подсфернике полированным мрамором блестел простой белый шар. Я посмотрел на Лору — та с наигранной укоризной взирала на Гоби. Первой моей реакцией было удивление — что за чушь? Потом возмущение — какого черта он притащил сюда кусок камня? Но, осмыслив содержание творения, я пришел в восхищение. Ему удаются и неповторимые шедевры, и элегантная насмешка над сильными мира сего. Все-таки этот человек — гений. Конечно, с такой альтернативной сферой мы не выиграем, но эти закостенелые умы будут долго возмущаться нашей славной выходкой. Ничего, эмоции — это полезно.

— Возможно, вы хотите представить свою сферу, Ирагобий? — преувеличенно будничным голосом предложил Старший Хранитель. — Какую идею вы вкладываете в свое творение?

Он только того и ждал.

— Хранитель, это модель нашего мира. Шар — это самая экономная форма с точки зрения сохранения энергии. Камень, скатившись с горы и потеряв у ее подножия всю свою энергию, приобретает форму, близкую к шару. Белый цвет, пропущенный через хрустальную призму, рождает все краски мира, но в цельном виде цвета не имеет. Таков наш мир — сильный, с огромным потенциалом, но близорукий и слабовольный, чтобы реализовать его.

Гоби слегка поклонился, дав понять, что его речь закончена.

Наша триада не попала даже в десятку. Однако созданные нами сферы были самыми удивительными из всех, какие мне до сих пор довелось видеть. Я грустил, но не от проигрыша, а от того, что мы не были поняты. После конкурса нас троих пригласили на воспитательную беседу, в которой долго разъясняли то, что мы уже и так понимали. Нельзя нарушить тонкое равновесие существующего мира: если творить без оглядки, то можно случайно выпустить демонов, что разрушат размеренную жизнь обывателей. Я оказался прав: у Хранителей имелся целый набор правил, в рамках которых следовало творить, но оглашались они авторам приватно только в случае невольного их нарушения. Мы наткнулись на «биологическую систему с неконтролируемыми реакциями». По правилам, такая сфера должна быть уничтожена.

Я и Лора получили предупреждение — все наши работы следующего года будут регулярно проверяться Хранителями. Гоби выдали тему для очередной сферы, и мы разошлись. Но история на этом не закончилась.

В тот вечер я второй раз в жизни видел, как плачет Лора. Я провожал ее от библиотеки до дома, и всю дорогу из глаз ее лились слезы. Мы шли молча, и ее редкие всхлипывания отдавались у меня в сердце саднящей раной. Вдруг она остановилась и угрюмо произнесла:

— Хорошо, что мы не успели придумать ему имя.

Это было уже слишком. Я начал объяснять ей, что это был всего лишь робот и что мы идем впереди времени; возможно, на следующий год или чуть позже мы сможем объяснить Хранителям, что от таких сфер опасности нет. Но перед глазами вновь и вновь возникал наш маленький питомец, которого мы так беспечно создали и не смогли защитить, и я уже слабо верил в то, что говорил. Лору нельзя было оставлять одну в таком состоянии, да и самому мне было не по себе, поэтому мы решили прогуляться. Бесцельно слоняясь по городу, мы неожиданно оказались перед домом Гоби.

Не сговариваясь, мы подошли к двери и подняли руки, чтобы постучаться, но не успели — дверь распахнулась сама. На пороге стоял Гоби — он быстро махнул нам, чтобы мы заходили, и резко захлопнул за собой дверь.

— Я ждал вас! — В голосе его звучало торжество. — Я знал, что вы придете! Я согласился работать с вами, потому что в вас обоих есть внутренняя свобода, а это самое главное. Я был готов дойти с вами до конкурса, но потом побоялся за вас. Ко мне приходил Хранитель и намекнул, что не стоит юным друзьям повторять мою судьбу. Я решил не морочить вам голову своими идеями и вышел из триады.

— Но ты каким-то образом внушил нам идею с самостоятельной системой?

— Нет! Это вы сами, и я горжусь вами! А теперь я должен вам кое-что показать.

Гоби провел нас в комнату, взял с полки одну из сфер и поставил ее на столик. Он быстро снял чехол и подкатил к столу большой громоздкий микроскоп. С виду сфера ничего особенного собой не представляла — сгусток вещества в форме шара неоднородной структуры, но, заглянув в микроскоп, я обомлел.

В сфере кипела жизнь! Разнообразные биологические организмы сновали туда и сюда. На каждом кусочке поверхности разные климатические условия и рельефы, море растительности, буйство красок. А главное — я увидел человека: он вышел из уютного, украшенного резьбой деревянного домика и каким-то орудием труда начал обрабатывать землю.

— Это… это то, что уничтожил Совет? — от потрясения я слегка заикался. — Ты воспроизвел ее?

— Нет, — успокаивающе похлопал меня по плечу Гоби. — Совет уничтожил макет, я вовремя подменил сферы.

Когда от микроскопа оторвалась Лора, ее глаза блестели немым восторгом.

— Что это? — с перехваченным дыханием прошептала она.

— Планета Земля, — с улыбкой ответил мастер сфер.

Владимир ЛЕБЕДЕВ.

ЛЕНЬКА ПАНТЕЛЕЕВ — БАНДИТ ИЛИ ЧЕКИСТ?

Ленька Пантелеев (он же Леонид Иванович Пантёлкин) прославлен в криминальном мире (кличка Фартовый), в литературе и кино. Ему посвящена даже поэма Е. Полонской «В петле»; известный в свое время следователь Л. Шейнин написал рассказ, правда, сильно приукрасив своего героя и исказив факты; о Леньке снят фильм и даже поются песни в жанре «русский шансон». А ведь в разгар своей славы ему исполнились всего двадцать с небольшим лет. В глазах петроградской блатной шушеры он был удачливым налетчиком; обыватели видели в нем благородного Робин Гуда, грабившего нэпманов; чекисты ловили Пантелеева, как бандита.