Игла

Пять лет скитаний и борьбы за выживание смирили его с неизбежностью смерти в полном одиночестве и забвении. Он полностью разучился говорить, так как ему некому и нечего было сказать. А с самим собой болтать для поддержания навыков речи, чтобы не превратиться в бессловесную скотину, считал излишним. Не видел в этом смысла, поскольку понимал безысходность и беспросветность в этом тупом и никчемном существовании ради самого существования.

Войэр понял свою заброшенность в этом погибшем мире и стремился к скорейшей своей гибели. Но он не допускал никакого самоубийства, а принять смерть от рук этих безмозглых тварей, которых уже научился легко и равнодушно убивать, считал унизительным и противным. Вот если только гибель в настоящем мужском поединке, сражении с воинами. А такое уже невозможно из-за отсутствия на этой разгромленной планете иных субъектов, кроме зомби.

И вот, когда на его пути возникли существа в защитных космических костюмах, он вдруг несказанно обрадовался, восприняв их, как избавление от многолетних кошмаров и окончание его бесплодных скитаний. Наконец-то Центр вспомнил об этой планете и осмелился прислать экспедицию, чтобы наяву убедиться в страшных последствиях космической катастрофы. А эти явились сюда, чтобы спасти его. Он радостно бросился к ним навстречу, чтобы выразить свои чувства, но те неожиданно повели себя странно и агрессивно, набросив на него плотную прочную сетку, ослепили, оглушили и обездвижили.

Ему хотелось кричать и плакать от досады, громко и внятно объяснить их ошибку. И только сейчас он понял, как был неправ, что отказался в свое время тренировать речь, разговаривая с самим собой. Тем самым он разучился говорить вообще, и не сумел произнести даже простые слова, которыми сейчас можно было сказать о себе своим спасителям. Доказать, что он совсем не похож на тех, в которые превратились все жители погибшей планеты.

Поначалу, успокоившись, Войэр решил попозже, когда они немного успокоятся и поймут свою ошибку сами, каким-нибудь способом сумеет объяснить им, кто он, и что из себя представляет. Он ведь и разговаривать научится. Не сразу, не так скоро, но не насовсем же превратился в немое существо. Не словом, так через приборы, через компьютер. Да какая разница, как! Его просто немного надо попробовать понять и пообщаться, как с человеком, а не со скотом.

Но его долго держали взаперти, в клетке, потом изучали, словно подопытный образец для исследования, пичкали какими-то сонными успокоительными препаратами. Потом было жесткое решение комиссии. Он так и не сумел доказать им, что остался среди этого мертвого звериного царства человеком. Им или не хотелось, слушать этого молодого непонятного парня, или не могли принять такого положения, что еще могло сохраниться что-то правильное и понятное среди всего этого хаоса. А может проще записать в общую строку и списать заедино со всеми?

Потом после отчаяния пришла ненависть, злость на своих спасителей, а затем безразличие и апатия. Ему уже не хотелось даже пытаться общаться и искать общий язык с ними. Они презирали его, считая обезумившим и одичавшим зверем. Он ответит им взаимностью. И даже с неким злорадством наблюдал их неумелые попытки поисков причины катастрофы. Пусть теперь сами, и какими хотят методами изучают и анализируют. А он порадуется их ошибкам.

Злорадство еще подстрекала мысль, что он понял простую истину. Когда уже столкнулся со своими сокамерниками, то после общения выявил интересное и любопытное открытие. Даже два. Во-первых, он понял истинную причину такого неприемлемого отношения к его обиженной персоне членов комиссии. Те четверо попались в их плен в числе первых. И уже о Войэре и о его психики судили по их поведению, считая таким же опасным зверем, не способным к диалогу и пониманию.

А во-вторых, он единственный из выживших после этого апокалипсиса, кто владеет информацией об истинной причине трагедии. Но у него уже пропало желание объясняться с ними и разговаривать на любые темы. Не хотели сразу понять и принять таким, как есть, так пусть и ломают свои мозги. Он им не помощник. В нем еще сохранились такие чувства, как самоуважение и себялюбие. А еще гордость, которая должна переболеть, прежде чем задуматься о прощении.

Постепенно, общаясь с сокамерниками, или, как он решил их называть, друзьями по несчастью, он научился говорить, внимательно слушать и вступать в дискуссии. Им проще. Они не были свидетелями самой катастрофы и не успели понять причин трагедии планеты и своего сумасшествия. Они просто одичали, озверели, разучились контролировать эмоции, когда тело опережает разум. И сейчас во всех своих бедах винили управление планеты, считая, что те допустили грубую ошибку или просчет в каком-либо эксперименте.

Сначала на Войэра давило знание истинного виновника — той желтой кометы с ее ядовитым газом. Но доводить до сведения и объясняться перед товарищами не хотелось. Скорее всего, понимал бессмысленность такого шага, если не опасность. Еще неизвестно, как они отреагируют на эту информацию. А вдруг не поймут, да еще примут за личное оскорбление признание их свихнутыми. Пусть уж все протекает, как оно есть. Тем более, что после пяти лет скитаний среди разрушения и кровавых разборок, сейчас жизнь приобрела некий определенный смысл. У него есть дело и мирные собеседники.

Мирные они по иным причинам, что у Войэра. Если бы не постоянные препараты в воде и пищи, то трудно предугадать бы последствия их психики. И не только с ним, но и самими собой, скорее всего, уже разделались бы. Они и живы лишь потому, что бродили по мертвой планете врозь. И все пятеро встретились впервые уже здесь. Здесь и познакомились, и немного рассказали о себе, чтобы общение стало хоть немного приятным и желанным после длительных молчаний.

Войэр не просто догадывался, но и уже понимал и знал, что Центр Управления постоянно контролирует их с места своего постоянного базирования. Каждое движение, слово, шаг, кроме мыслей. Поэтому, находясь в одиночестве в своей комнате, он иногда хотел признаться им в своих истинных чувствах, сообщить хозяевам правду о трагедии на Зване. Но, вспоминая свои первые попытки и их пренебрежения к нему, как к личности, этого временное желание исчезало. Обида и злость глушили благородные порывы. И здесь не спасали успокоительные препараты. Видно, что действовали они на больных. А он здоров, потому и не чувствует, как его соседи, тех изменения и успокоения.

Он сама себя загонял в тупик. Выхода нет, и он его не видит. Вот потому он сейчас даже здорово удивился впервые за долгие месяцы заключения, увидев всю четверку в своей камере без оков и без контролеров-роботов. По всем правилам они все, как и Войэр, должны были поодиночке, находится в своих комнатах-камерах пристегнутыми наглухо к креслам. Сам факт такого положения контролировался не только роботами-надзирателями и диспетчерами из Центра, но и всеми системами безопасностями, запрограммированными на данную ситуацию.

Пока не завершатся ремонтные работы, и не произойдет расстыковка очередного корабля, системы их удержания выполняют охранную функцию. Их появление в свободном положении давно зафиксировано, и сей факт, передан в Центр диспетчеру. С первой секунды, с первого несанкционированного движения. Там сразу все службы подняты по тревоге, и самое скорое через пятьсот часов на станции появятся вооруженные сотрудники службы безопасности, перед которыми стоит единственная задача — устранить ошибку в охране станции. И если ошибка не подчинится, то они просто ее нейтрализуют. А по-простому — убьют.

— Мы пришли узнать у тебя — с кем ты? С нами или против нас? — спросил Войэра Полт, в прошлой жизни выпускник школы астронавтов полетов близких орбит. То есть, специалист по полетам на малых кораблях на незначительные расстояния.

— Можно конкретных объяснений? Мне не совсем ясна ваша цель и задача. Я думаю, что у вас найдется лишняя минута для обзора своих планов, и что требуется лично от меня. Если ваши замыслы совпадут с моими, то я занимаю вашу сторону.