Звездный бумеранг

Или человек может быть еще лучше? Если руководствоваться общим законом — все течет, все изменяется — и применить его к оценке этических качеств человека, то уамляне тоже не предел.

— За что же наказала себя эта женщина? — спросил я Лию, когда мы поднялись с места.

— Не знаю. Видимо, за недобросовестное отношение к работе.

Глава семнадцатая ХУДОЖНИК И КОММЕРСАНТ

Встретились они случайно, на улице. Встретились землянин Паркер и уамлянин Ме. Уамлянин прогуливался по аллее деревьев-цветов, Паркер тоже вышел совершить утренний моцион. Они несколько раз прошли один мимо другого, серьезные и неприступные. Скучающие глаза уамлянина, его ленивая походка, высокомерные взгляды, которые он бросал по сторонам, заинтересовали Паркера, и он, не долго думая, решил свести знакомство.

— Хелло, молодой человек! Не согласитесь ли вы мерить эту аллею вместе со мной, в одном направлении?

Уамлянин остановился, посмотрел на переводной аппарат, висевший у Паркера через плечо на ремне, смерил землянина взглядом с ног до головы, и на его полных губах дрогнула мимолетная улыбка.

— Не возражаю. С человеком Земли, если не ошибаюсь, весьма приятно поговорить. Познакомимся: свободный художник Ме. — И он склонил голову.

— Свободный коммерсант Паркер. — Ответный поклон.

Теперь они прогуливались рядом: оба солидные, чем-то озабоченные.

Нельзя сказать, что у них был деловой вид, скорее они походили на курортников, давно страдающих несварением желудка.

— Вы, господин Ме, совершаете утреннюю прогулку? — спросил Паркер.

— Нет. Просто мне захотелось побродить по улице. От безделья. Я сейчас наказан.

— Что это за наказание и за какие грехи?

— Месяц безделья. Причина? Я наказал себя, конечно, по совету соотечественников, за недобросовестное отношение к делу. Я выбрал самое суровое наказание. Пусть люди не думают обо мне, как об отщепенце.

— Безделье — наказанье? — Паркер расхохотался.

— Да. И, повторяю, самое суровое. Увы, наше человечество еще в такоммладенческом возрасте, что не может из-за недостатка высокой культуры заглянуть в душу каждого человека, распознать ее и удовлетворить желания человека полностью. Меня называют человеком прошлой эры, эры раздробленных частиц. А я говорю: наоборот, я из будущего потока частиц, я из такой эры, когда не только всеобщее сознание чести и совести будет руководить человечеством, но и учет особенностей каждого человека будет налажен строго научным образом. Я написал книгу, но меня не поняли, меня высмеяли…

— Это бесчеловечно! — патетически воскликнул Паркер. — В подобных случаях мы, земляне, употребляем зелье, проще говоря, виски, чтобы заглушить обиду на всю вселенную. На вашей планете есть не менее приятные напитки, и, я думаю, мы неплохо посидим за столиком. Вы назвали себя художником. Смею заверить вас, что художники слова, кисти и мелодий во всей вселенной любят возбуждать себя…

— Какое прекрасное совпадение мыслей! Я вижу, у вас звездный взгляд, душа — космическая, сердце — солнечное. Мы разделим пополам бремя радости и удовольствий, и нам позавидуют меланхолики всей планеты.

Они свернули в ближайшую столовую и заняли столик в дальнем углу, чтобы не привлекать к себе внимания посетителей. Так пожелал Паркер.

Вначале Ме воспротивился, он как раз хотел, чтобы к нему обращались все взгляды, люди оценивали его поступки, брали пример с человека будущего. Но ради уважения к гостю он на этот раз пренебрег своими желаниями.

Они заказали ту самую возбуждающую жидкость, которую Паркер уже пробовал на звездолете. Выпив по бокалу, вновь испеченные друзья еще больше прониклись друг к другу симпатией и стали весьма откровенно изливать свои взгляды на жизнь.

— Почему у вас нельзя напиться пьяным? Почему вино усыпляет? — назойливо допытывался Паркер, покручивая в пальцах зеленую ягоду. — Мне нравится состояние опьянения, когда, как говорят русские, и море по колено, а как говорят мои соотечественники, деловой мир превращается в миф.

— Я вас вполне понимаю! — поднял руку Ме, — Я выступал против введения снотворного в возбуждающую жидкость, или, как вы называете, вино. Однако мы, любители острых ощущений, оказались в меньшинстве. Естественно, среди нас были люди с отсталыми взглядами, я это хорошо понимаю, их надо было поправить, убедить, но среди нас, на мой взгляд, немало было и людей будущего, людей непрерывного творческого процесса; эти люди не знают отдыха, они в постоянном горении, им хоть раз в неделю надо оторваться от всего, забыть о том, кто ты есть, чем занимаешься, кого любишь, кого ненавидишь.

— Прелестно, очень прелестно, — подхватил Паркер. — Любить и ненавидеть! Божественное наитие!

— Да, да! Кого я люблю? Женщин. Кого ненавижу? Всех членов своего клуба, всех тех, кто пытается меня ограничить, кто не понимает, что есть люди, у которых душа широка и раздольна, и всякие препоны ей вредны, они лишь понижают творческую деятельность.

Ме остановился, поднял глаза к потолку и застыл. Паркер подумал, что его новый знакомый сейчас начнет читать стихи, и, морщась, привалился к стене и прикрыл глаза: "Ладно, мол, я добрый, все стерплю". Но Ме вдруг вскочил, сказал: "Я сейчас"- и бросился к выходу, озабоченно хмыкая. Через несколько минут он явился возбужденный, сел за стол, глубоко вздохнул и тогда сказал, подвинувшись к Паркеру вплотную:

— Хочу проделать один эксперимент. Я могу заручиться вашей поддержкой? Не понимаете? Объясню. Несколько дней назад я попросил одного знакомого биофизика изготовить мне возбуждающие таблетки, разгоняющие сон.

Меня начала одолевать сонливость. И вот таблетки у меня. — Ме показал стеклянную трубочку с прозрачными капсулами. — Десять минут назад мне в голову пришла гениальная мысль: а что случится, если капсулу растворить в возбуждающей жидкости? Две силы противоположных знаков — усыпляющая и возбуждающая — должны в сумме дать ноль, взаимно исключиться, и тогда останется действие только спирта и его вкусовых компонентов. Вы согласны на такой эксперимент, дружище?

— Давай! — сказал Паркер, подумав: "Риск — благородное дело, как говорят русские. У этих уамлян врачи, наверное, мастаки, все равно вылечат".

Торжественно растворяли капсулы, помешивая возбуждающую жидкость ложечками. Пили медленно, поглядывая друг на друга с усмешкой. Паркер косил глаза на дверь, надеясь, что кто-нибудь войдет и, если с ними что-либо случится, вызовет "Скорую помощь". Выпив, сидели молча и ждали.

Иногда Паркер бледнел. К горлу подступала тошнота, и он уже собирался вскочить и бежать на улицу, но неприятное ощущение проходило, и голову затуманивало обычное опьянение.

Эксперимент удался. Друзья, теперь уже закадычные, сидели в обнимку и говорили одновременно:

— Что такое жизнь? — вопрошал Паркер. — Это бизнес.

— Жизнь? — недоумевал Ме. — Жизнь — это сплошное творчество, удовлетворение всех потребностей человека без ограничений. Что моей душе нравится. Ясно?

— Хелло! — подхватывал Паркер. — Это я понимаю, это по мне. И корень всему — деньги, на них можно купить любую жизнь.

— Деньги? У нас их нет, и мы ничего не покупаем. Но это не меняет принципа: мы живем для того, чтобы радоваться и радовать…

Паркер неистовствовал — здесь, на далекой планете, он нашел единомышленника. Правда, он улавливал какую-то разницу во взглядах, но, с точки зрения Паркера, это было несущественно.

Они обняли друг друга за плечи.

— Искусство владеет людьми! — доказывал Ме, размахивая свободной рукойВеликий кудесник может привести людей к совершенству…

— Если им владеют свободные художники, не зависимые ни от обстоятельств, ни от людей, — подхватил Паркер.

— Независимые? Недоразумение. У картин и скульптур должны быть зрители, и их мнение для художника небезразлично. А это уже зависимость.