Подобно войне за веру

Обведя сад еще одним коротким взглядом, Тристин постучал в дверь и подождал. Постучал снова. Дубовая дверь открылась. Белокурая женщина в форме Службы улыбнулась Тристину.

– Салья? Это на тебя отец намекал в послании? А я так беспокоился.

– Дурачок! – Сестра обняла его, прежде чем он успел войти, его мешки рассыпались по камням, когда и он стиснул ее в объятиях. Затем она отстранилась и поглядела на его парадную зеленую форму Службы.

– Ты этого и впрямь добился. Офицер, пилот Десолл.

– Я всегда говорил, что так и будет, – заметил Элсин из прихожей.

Тристин насмешливо сверкнул глазами.

– Ну и встревожил же ты меня своим посланием.

– А ты всех нас встревожил своей пилотской подготовкой, – заявила сестра.

– Дайте человеку войти, – предложила Нинка. – Вы разбросали его имущество по всему парадному крыльцу.

Тристин подобрал наплечную и полетную сумки, а Салья подняла вещмешок и последовала за братом в нижнюю спальню, ту, что за кабинетом.

– Не могу поверить, что ты здесь, – сказал он сестре, ставя свои пожитки у дверей чулана.

– А я, что ты здесь. – Ее темно-синие глаза изучали его. – Мой брат. И уже не братец-малыш.

– Я все еще твой младший братишка.

– Спасибо.

Они внимательно глядели друг на друга.

– Думаю, у мамы припасены кое-какие лакомства. И ждут уже день-другой. – Салья вышла из комнаты и поднялась на полмарша по ступеням. Тристин задержал взгляд на обстановке. Узкая кровать, чуть пыльная деревянная модель древнего корвета, висящая над столом, где когда-то стояла его школьная консоль. Наконец он насытился созерцанием прошедшего детства и последовал за Сальей.

Когда они добрались до большой комнаты, мать поставила поднос с пирожными-малютками на стол, где уже красовались дымящиеся чайнички как с зеленым, так и с черным чаем на старых резных деревянных подставках.

– Приятно выглядит, – заметил Тристин.

– Было еще лучше. Твоя мать почти весь прошлый день провела, выпекая, начиняя, поправляя и нарезая.

– Я чуток помогла, – добавила Салья.

– И съела не меньше, чем сделала, – глаза Нинки блеснули.

– Я по себе знаю, как она по такому истосковалась, – вмешался Тристин, взяв чайник с зеленым чаем и наполнив тяжелую зеленую кружку. – Не могу себе представить, чтобы пища на станции Хелконьи шла в какое-то сравнение с той, что готовят у нас на кухне. – Он обернулся к сестре. – Зеленого или черного?

– Зеленого.

Наполнив кружку сестры, он посмотрел на отца.

– А тебе налить?

– Да, черного.

После этого Тристин налил чаю и для матери. Она никогда не любила черный чай и называла его пахучей водицей.

– Пожалуйста.

– Он все еще сперва наливает чай себе, но хотя бы научился наливать всем другим, прежде чем проглотит свой, – ухмыльнулась Салья.

– Я тоже тебя люблю.

Они сидели вчетвером на капитанских стульях вокруг стола светлого дерева. Элсин поглядел на сына.

– Как чувствуешь себя, став дипломированным пилотом?

Тристин дожевал шоколадный кекс с орехами и пригубил чаю, приподняв руку.

– Да пусть он сперва немного поест, дорогой. Он ведь не исчезнет завтра.

– С этой Службой никогда не знаешь. – Салья бросила взгляд на полуоткрытую скользящую дверь в средний сад, вобрав глазами быстро движущиеся за деревьями облака.

– Чувство как чувство, ничего особенного, разве что оглядываешься на прошлое и понимаешь, что делаешь нечто такое, чего раньше себе и представить не мог.

– Например?

– Ставишь две сотни тонн пластика, металла и композита у никелево-железного астероида и паришь там во тьме при нескольких градусах выше абсолютного нуля. – Тристин вновь отпил чаю и задержал чашку у носа, дабы пар обволок лицо. Вдыхая аромат, закрыл на миг глаза.

Салья подняла пирожное с лимонным кремом.

– Вот эти хороши.

– Не ешь слишком много, – предупредил Элсин, – у меня в запасе особенный обед.

– Мы поедим позже. Как всегда.

Элсин тихо поднялся и, подхватив оба чайника, с зеленым чаем и черным, понес их обратно на кухню.

– Как я понимаю, нам нужен еще чай.

– Как твои проекты? – Тристин попивал черный чай.

– Продвигаются, – Салья помедлила и пригубила из кружки. – Воздушные споры превзошли все ожидания, они начинают достигать верхних слоев тропосферы, разве что в действительности ее нельзя так назвать. И мы добиваемся некоторого охлаждения с помощью водяных комет, хотя прямо сейчас все, что остается после их переправки, просто испаряется. И все-таки количество пара иногда превышает абсорбирующую способность поверхности. А высокотемпературные жучки, которых мы распространяем по скалам, начинают выдавать свободный кислород и снижать уровень угарного газа…

– Когда там можно будет жить?

– Эта программа долгосрочная. Буквально долгосрочная. Скажем, через восемьсот лет, если повезет.

Мать покачала головой.

– Не так худо, – заметила дочь. – Прежде всего, Хелконья высоко стерильная планета. То есть, все, что мы делаем, не создает непредвиденных экологических узлов. Вдобавок, есть этические соображения…

Тристин кивнул.

– Ты имеешь в виду старые споры о том, что если бы мы не формировали новую среду, в прежней со временем развилась бы своя разумная жизнь?

– Именно, – сестра потянулась за новым лимонным пирожком, затем вернула руку на колени и другой подняла свою кружку.

– Вот. – Почти совсем седой мужчина поставил оба чайника обратно на подставки. – Я немного отложил обед. Ты имеешь в виду, что мне не предложат развивать там интегрированные биосистемы?

– При твоей жизни до этого не дойдет, отец. Если только ты не бессмертный, который это от нас скрывал.

Элсин пробежал рукой по редким волосам.

– Эта растительность похожа на гриву бессмертного?

Его сын и дочь дружно прыснули.

– Куда ты отправляешься? – Мать поглядела на Тристина.

– Не знаю. – Он на миг взболтнул руками в воздухе. – Меня назначили на легкий крейсер. «Уиллис». И я должен явиться на орбитальную станцию Перльи по истечении отпуска. Не позднее тридцатого этого месяца.

– Тебе дали три недели, – заметил отец.

– Еще мне предстоит медосмотр в главном медцентре пятнадцатого, но это всего на полдня.

– А разве тебя не осматривали при выпуске? – нахмурилась Салья.

– Я вызвался добровольцем по программе наблюдения за молодыми офицерами, – Тристин улыбнулся. – Там платят кое-какой бонус.

– Наш Тристин любит легкие денежки, – и сестра покачала головой.

– Не так уж это и худо. Просто дополнительный осмотр каждые два года или вроде того, а затем собеседование. Вдобавок, папа говорил, что деньги мне пригодятся, если я собираюсь стать офицером-пилотом.

– Психологи! – фыркнула Салья. – Я им сказала: «Нет, спасибочко». Мне совсем ни к чему их заметки в моем послужном списке, даже за их денежки. Будь осторожен, когда им что-то говоришь.

Тристин вспомнил о своих мучениях с этическими составляющими воровства.

– Я пытался быть осторожным. – И взял еще одно пирожное.

– Они большие хитрюги, – Салья воззрилась, затем наконец взяла еще один квадратик с лимоном. – На сегодня – мой последний.

– Да кто считает? – Тристин улыбнулся сестре. – Чувство вины? Или боишься, что кто-то увидит, как у тебя подрос животик? – И с удовольствием наблюдал, как она краснеет. Она всегда легко краснела.

– Ей нечего бояться, – заметила мать.

– А как насчет майора? – спросил сын. – Мама и папа упоминали…

– А, ты о Шинджи? Он просто друг. Но не прочь стать чем-то большим.

– Шинджи? – переспросила Нинка. – Как в легенде о Шинджи Такаяма?

– Как ты узнала, что он Такаяма?

– Угадала.

Тристин ощутил печаль, которую его мать скрыла быстрой улыбкой, хотя он понятия не имел, почему чье-то имя вызывает такое чувство.

– А что о нем?

– Он высокий, но не как ты. Темные волосы, конечно. Наследие парасинто. Но глаза голубые.

– Они должны быть ярко-синими, – предположила Нинка. Салья опять вспыхнула.