Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Пока я возилась с обшивкой, Кейн осмотрел край пробоины, а затем и бесполезный теперь двигатель. Ушел он раньше меня, и когда я вернулась в кают-компанию, он внимательно изучал данные по пробоине на экранах моих приборов. Он не заглядывал в бортовой журнал (прекрасно знал, что никому, кроме командира, заглядывать туда не полагается), но пристально рассматривал данные, придвигал и отодвигал изображение и страшно хмурился.

— Что такое, Кейн? — спросила я.

На самом деле, мне совсем не хотелось его сейчас слушать. На ремонт обшивки ушло несколько часов, и я страшно устала. Аджита не было. Наверное, спит или поднялся в обсерваторию, а может, хотя и вряд ли, пошел в спортивный зал.

— Ничего. Не знаю, что это было за тело, но приборы не зарегистрировали никакой радиации. Значит, двигалось оно не очень быстро, иначе наружные сенсоры уловили хотя бы ионизацию. Значит, либо тело было холодным, либо повреждены сенсоры.

— Проведу диагностику, — устало сказала я. — Что-нибудь еще?

— Да. Я считаю, что мы должны передвинуть корабль.

Я уставилась на него. Я успела снять шлем и бросить его на стол и наполовину расстегнула скафандр. От удара шлемом статуэтка Шивы покачнулась.

— Передвинуть корабль?

Тут в дверях показался Аджит, он только что встал с постели.

— Да, — ответил Кейн. — Передвинуть корабль.

— Но мини-капсула вернется к этим координатам!

— Она не прилетит, — покачал головой Кейн. — Неужели ты не слышала то, что я сказал, Тирза? Аналоги не отправили ее. Она и так должна была прилететь несколько дней назад. Если бы они ее отправили, мы бы уже давно все получили. Зонд исчез, аналоги тоже, больше никаких данных оттуда мы не получим. Если мы хотим новые данные, нам придется собирать их самим.

— Самим? — тупо переспросила я. — Каким образом?

— Я же уже сказал! Надо передвинуть корабль ближе к сердцу Галактики, чтобы снять показания, которые должен был снять зонд. По крайней мере, хоть какие-нибудь.

— Решения о передвижениях корабля может принимать только Тирза, — вмешался Аджит.

Он меня еще защищает! Мне не нужно никаких защитников, а тем более когда они говорят таким бессмысленно самоуверенным голосом. Я разозлилась еще больше, чем от слов Кейна.

— Спасибо, Аджит, но я и сама могу с этим разобраться!

Ошибка, ошибка.

Кейн будто ничего не заметил и продолжал:

— Я не говорю, что надо прыгнуть к самой сфере. Даже о первой точке, в которую прыгал зонд, поблизости от скопления звезд, не может быть и речи. Просто передвинуть корабль ближе к сердцу Галактики, может, на расстояние в десять световых лет от него, и лучше в точку между северным и западным рукавами Западного Стрельца А.

— То есть прямо в околоядерный диск! А там дикая радиация! — возразил Аджит.

Кейн впервые за много дней заметил Аджита и набросился на него, как мог это сделать только Кейн, особенно учитывая его отчаянное положение.

— Мы уже дважды столкнулись с обломками, которые причинили серьезный вред кораблю. Совершенно ясно, что мы находимся на пути перемещения пояса астероидов, который движется по орбите вокруг центра Галактики, пусть и на таком большом удалении. Вряд ли даже в околоядерном диске будет более опасно, ведь, позволь тебе напомнить, это всего-навсего сжатые молекулярные газы, причем профиль их радиации нам неизвестен. Это скажет тебе любой астроном-первокурсник. Или ты трусишь?

Аджит покрылся пятнами, потом побледнел, но выражение его лица ни на секунду не изменилось. Я чувствовала, что от него просто веет жаром, настоящей первобытной яростью, которая еще больше усиливалась оттого, что ему приходилось сдерживаться. Он ушел к себе в койку и закрыл за собой дверцу.

— Кейн! — гневно бросила я; я настолько устала, разочаровалась и отчаялась, что уже не следила за тоном, каким говорила. — Нельзя так…

— Больше не могу всего этого терпеть, — ответил Кейн.

Он прошел по коридору в спортивный зал, и я услышала, как он принялся бешено крутить педали велосипедного тренажера.

Я ушла к своей койке, заперла за собой дверь и с трудом закрыла глаза. Мне было очень трудно успокоиться. Даже с закрытыми глазами я продолжала видеть яростные тени трех затерянных в космосе людей.

Спустя несколько часов я позвала их обоих в кают-компанию. Кейн отказался прийти, но я настояла. Я взяла со стола статуэтку Шивы и протянула ее Аджиту — пусть сам решает, где ее лучше хранить, только не на столе. Он безмолвно унес фигурку к себе, а потом вернулся к нам.

— Так продолжаться не может, — спокойно начала я. — Мы все это знаем. Мы находимся с вами в этом замкнутом пространстве для того, чтобы решить серьезную задачу, и это важнее личных отношений. Вы оба — люди рациональные, вы — ученые, иначе вас тут не было бы.

— Не пытайся умаслить нас лестью, — заметил Аджит.

— Прости. Я не хотела. Правда, вы оба ученые, оба прошли тесты на готовность к космическим полетам, значит, вас сочли вполне рациональными людьми.

С этим спорить было невозможно. Я не стала говорить, как часто ошибаются подобные комиссии, как иногда членов комиссий подкупают взятками или они сами покупаются на известные имена и не замечают очевидного. Если Кейн с Аджитом об этом и знали, то тоже крепко держали язык за зубами.

— Во всех сложностях, которые возникли в последнее время, я виню только себя — как-никак я тьютор. В мои обязанности входит следить за гармоничной атмосферой на борту корабля, но то, что происходит у нас, никак нельзя назвать гармонией. Думаю, вы со мной согласны.

Никто не возражал. Я видела, что оба с ужасом ждут долгой, выматывающей дискуссии о динамике отношений в группе; астрофизики терпеть не могут подобных тем. И Кейн резко сказал:

— Я все равно хочу передвинуть корабль.

Я была готова к такому повороту:

— Нет, Кейн. Мы не будем приближаться к дыре.

Он поймал меня на слове.

— А можем мы тогда прыгнуть на такое же расстояние, но в другом направлении — в сторону от дыры? Возможно, нам помогут показания, снятые с другой базовой точки.

— Мы никуда не будем прыгать, пока я не удостоверюсь, что третья капсула не придет.

— И сколько времени понадобится на это?

За его мальчишескими вспышками раздражения я видела могучий интеллект, он уже прыгал вперед семимильными шагами, что-то планировал, высчитывал, взвешивал все «за» и «против».

— Еще три дня.

— Хорошо. — Он вдруг улыбнулся, а ведь за последние дни я ни разу не видела на его лице улыбку. — Спасибо, Тирза.

Я повернулась к Аджиту:

— Аджит, чем мы можем помочь тебе? Что тебе нужно для работы?

— Я ничего не прошу, — ответил он с таким странным, натянутым, но непонятным выражением лица, что я на секунду почувствовала необъяснимый страх. Но вот он поднялся и прошел к своей койке. Я услышала, как он запер за собой дверцу.

Снова неудача.

Никакого сигнала тревоги посреди ночи не было. Ничего такого, что могло бы меня разбудить, но я проснулась. Я слышала, как кто-то тихонько ходит по кают-компании. Моя правая рука уже готова была открыть дверь койки, но я поборола первое инстинктивное желание.

Что-то было не так. Интуиция, эта таинственная тень разумного мышления, подсказывала мне лежать и не двигаться. Не открывать койку, даже не пытаться просмотреть экран управления кораблем, который находился над моим изголовьем. Вообще не двигаться.

Почему?

Не знаю.

Из кают-компании до меня долетел запах кофе. Значит, кто-то из них не может заснуть, встал, приготовил себе кофе, сел за терминал. И что из того?

Не двигайся, говорил мне разум откуда-то из глубин подсознания.

Запах кофе становился все сильнее. Вот заскрипел стул. Обычные бытовые звуки.

Не двигайся.

Мне и не нужно было двигаться. Днем я не стала говорить Кейну и Аджиту о тех случаях, когда космические комиссии выносили неверные решения — либо потому, что были подкуплены, либо потому, что за громким именем не видели самого человека. И тогда тесные условия жизни и работы в космосе вкупе с раздутыми эго и постоянной работой приводили к неудачам. Тьюторам экспедиций не удавалось выполнить свою миссию. Но мы на этом опыте учились. В моей койке находилось необходимое оборудование, о котором ученые и не подозревали.