Пусть люди вымрут! (СИ)

Арабеска вопросительно подняла брови, потом карие глаза опасно сузились.

− Да-да, я знаю эту девушку. Хорошо знаю.

Глаза воительницы сузились еще больше.

− Но это все в прошлом, до того как мы с тобой познакомились, родная. Это моя первая любовь и школьная дружба. Еще со времен юношества.

Флавий как можно искреннее улыбнулся, но Гиза не была бы собой, если бы оставила это без шпильки.

− Тогда сам и тащи ее в кровать. Ромео.

Глава 3. И снова на живца

− Ну, рассказывай, Ежик.

− Что рассказывать-то?

Девушка полулежала в кровати, положив ладонь под затылок. Усыпляющий прием, которым Гиза отправила Лизу в царство Морфея, имел побочный эффект: после пробуждения у жертвы раскалывалась голова.

− Рассказывай, − усмехнулся Флавий, − как дошла до жизни такой. Неужто слава портовой бандитки тебе настолько вскружила голову, что решила не возвращаться из Галлии в Школу?

Ежик удивленно расширила глаза, и они стали почти европейскими.

− Ты о чем, Рэм? Если ты о моем выпускном задании, то после него я вернулась в Школу, защитила диплом, заодно притащила из Галлии много интересных вещей, которых даже наши академики не знали. Меня похвалили, я я получила золотой аттестат и даже деньжат мне выделили, пока не устроюсь по специальности. Потом служила во внешней разведке, дослужилась до опция префекта. Но во втором году грянула большая чистка, и внешнюю разведку упразднили, теперь этим занимаются святоши. А я, ты знаешь, никогда в услужение братьям не стремилась. Ну и вернулась в Галлию, да как-то и претерпелась тут.

− Погоди, каком еще втором году?

− У тебя с глазами проблемы, или с головой? − осведомилась Ежик. − В обычном втором году. Ты не слышал? В лето одна тысяча восемьсот втором от Рождества Христова лидер Ордена Воздаяния, чьего имени никто не знает, с благоволения Папы совершил грандиозную чистку магистратов. Во всех полетели головы самого высокого уровня, а Обсерваторию вообще распустили.

− И как давно это было? − спросила Гиза.

− Ну я же сказала, в 1802 году, уже почти два года назад.

Флавий с Гизой переглянулись. Вот это да! Оказывается, на дворе уже 1804-ый год, а они вдвоем до сих пор живут в 1800-ом. Демоница перебросила их не только в пространстве, из Анголы в пригороды Марселя, но и во времени, на четыре года вперед!

− Дела-а, − протянул Флавий.

− Рэм, что у тебя с глазами? − спросила Ежик, устраиваясь поудобнее на подушках. − Я на рынке и в самом деле подумала, что ты ослеп. Но сейчас вижу, что прикидываешься.

− Долго рассказывать, Ежик.

− А ты попробуй. До рассвета далеко, ребят мы отпустили (что им, болезным, страхом страшиться), а твоя супруга, если что, поправит. Я ж вижу, вы с ней через огонь и воду вместе за это время прошли. Не бойся, ревновать не буду. Ты же сам знаешь, первая любовь — она не забывается, но и не держится.

Остальных бандитов действительно отпустили на все четыре стороны. Николя, Ришар и Себастьян, − так звали троицу, − благодарить не стали, ушли с достоинством. А тот, кто снизу оставался, и вовсе ничего не заподозрил, наверное. Куда подевалась девка — пусть их заглавный придумывает.

Ежик осталась вместе с Гизой и Флавием. Превознемогая сильнейшую головную боль, она выслушивала краткий пересказ событий с того момента, когда Флавий поступил на службу в Обсерваторию.

Когда Флавий в рассказе дошел до места, когда он был убит, и расчленен, а кровь спустили по трубочкам куда-то в подземелье, Лиза позволила себе хмыкнуть. Ну ясно, что здравомыслящий человек никогда не поверит в эдакий бред. Тогда римлянин одним движением сорвал с лица белую повязку и взглянул на бывшую любовь миллиардами хрустальных искорок — отражений фонаря на столе. Неправдоподобно круглые, лишенные век хрустальные глаза заставили Ежика, женщину далеко не робкого десятка, судорожно отползти на подушках подальше от нгулу.

− Ну как, теперь веришь? − с издевкой спросила Гиза, за время рассказа Флавия не проронившая ни слова. Поначалу арабеска усомнилась, что этой коротко стриженной азиатке можно доверять, но Флавий решительно поставил точку в споре: он отлично знал Лизу. То, что она не выдаст и не предаст, железно. Да и кому их выдавать-то?

− Теперь верю…, − Лиза послушно кивнула, пытаясь успокоиться. От пережитого даже голова перестала болеть так сильно…

− И это еще не все, − продолжил Флавий. − У меня и от тела-то своего осталась только кожа, да и то не везде.

− Мы тебя еще не вскрывали, милый, − поддразнила арабеска. − Так что, я не уверена, что у тебя настоящее, а что нет. Но кое-что точно настоящее, я уже не раз убеждалась.

Гиза хихикнула, а Ежик, кажется, немного покраснела.

Флавий дорассказал их с арабеской историю, поведал как они прямо из африканского ада попали в ближайший пригород Марселя. Как ограбили пару купцов, прикинулись странствующей супружеской парой и направились в порт, найти корабль для возвращения в Рим. Но в городе узнали о ночном ужасе, об этом Ночном Расчленителе, и решили выяснить, что за птица такая. Собственно, банда и нужна была для этого — про Расчленителя подробнее справиться. Из всех обывателей только лихой народ по ночам на улицах остается.

− Уже не так, − не согласилась Ежик. − Николя со своими — наверное, единственный, кто рискует ночами на улицы выходить. Да и то крайне редко. Остальные как и горожане: запираются где могут да рассвета ждут.

− Вот как?

− Ага. Да и не знает мой Николя ничего того, что я ему сама не доложу, − улыбнулась Ежик. − Ты же в курсе, разведка − это моя забота.

− В курсе, − согласился Флавий. − Но тогда получается, что все наше предприятие напрасно. Ничего особенно ценного о Ночном Расчленителе мы так и не узнали.

− Это вы без меня не узнали, − еще раз улыбнулась первая любовь Флавия. − А я ж, коли к делу пристроенная, очень полезна бываю.

− Вот как? − обрадовался Флавий. Гиза просто посмотрела на девушку повнимательнее.

− Вот так!

Ежик показала язык и решительно произнесла:

− Но пока я не высплюсь и не поем хорошенько, от меня вы ничего не добьетесь. И вообще, хочу с вами на эту мерзость поохотиться.

Флавий с Гизой переглянулись.

«Хорошая девочка, мне нравится», − определила арабеска.

− Да, мне тоже.

«Что ты сказал???»

С восходом солнца город, как и полагается, ожил и засверкал свежими красками. Народ лихорадочно раскупал утренние газеты, но не степенные «Ле Гет» или «Нуес де Марсель» на хорошей бумаге и с официальным признанием, а желтоватые листки «Марсель Газетте». Только это издание успевало собрать криминальные сводки под самое утро, сверстать, а к десяти часам выпустить в утренний тираж. И что удивительно, народ не торопился купить тот же «Нуес де Марсель», выходивший на прилавки в полдевятого, дожидаясь самых свежих сплетен от маэстро Лу Франкелена.

− Что пишет пресса? − промычал Флавий с набитым ртом.

Завтрак в гостинице подавали прямо в номер — очень удобно. Правда, пришлось выплатить кое-какую компенсацию за лишнего человека. Внятно объяснить откуда ночью в люксе для новобрачных взялась еще одна девушка, ни Флавий, ни Гиза не смогли. Но дело обошлось небольшой взяткой, а прибывший по звонку коридорного администратор окончательно утвердился во мнении: везде разврат и падение нравов. Даже когда дело касается уз священного брака.

− Наш газетер пишет, цитирую: «сегодня мне невероятно скучно: ни одного убийства или грабежа с изнасилованием», − прочитала Гиза. − По-моему, у него какие-то психические проблемы.

− Ты даже не представляешь какие, − откликнулась Лиза. − Он едва избежал замка Иф за очень сомнительную историю полгода назад.

− Вот как? Расскажи, − попросила арабеска и отложила бульварный листок в сторону.

Ежик рассказала.

Лу Франкелен — потомок графа ди Франкелена, растратившего свое немалое состояние на бегах. Старик ушел на свет иной, когда задолженность по векселям уже превысила стоимость всех активов, включая цену родового поместья в пригороде.