Дердейн. Трилогия (ЛП)

Выключив лампу, Этцвейн погрузил коттедж во тьму — только в окне играли отблески разноцветного миража Гарвия. Джурджина лежала тихо, даже дыхания ее не было слышно. Осторожно ступая, Этцвейн вышел из коттеджа.

Много часов бродил он по проспектам Гарвия, задерживаясь у кафе, чтобы рассмотреть посетителей, заходя в таверны, чтобы пробежать глазами по лицам. Возвращаться в «Фонтеней» он не решался. В полночь он съел пирожок с мясом и сырную лепешку у ларька, работавшего до утра.

Туман сочился в стеклянный город с просторов Зеленого океана. Пушистыми облачками, бестелесными щупальцами он обволакивал шпили, замутняя цветные фонари, наполняя воздух запахом холодной бани. Улицы почти опустели. Завернувшись плотнее в накидку, Этцвейн вернулся к коттеджу.

У проема в изгороди он остановился. Казалось, темный коттедж ждал его. За ним, в сарае на заднем дворе, разлагался труп Гарстанга.

Этцвейн слушал — тишину, темноту. Пройдя через усаженный деревьями передний дворик, он задержался у двери. Шорох? Напрягая слух, он снова заметил сухой, царапающий звук. Распахнув дверь, Этцвейн проскользнул в гостиную с пистолетом наготове. Внутри — никаких изменений. Скрипнула задняя дверь. Этцвейн сбежал с парадного крыльца и обогнул коттедж, но ничего не увидел. Только дверь сарая, пожалуй, приоткрылась. Этцвейн замер, как вкопанный — волосы встали дыбом у него на затылке. Осторожно приблизившись шаг за шагом, он прыгнул вперед, захлопнул дверь сарая и задвинул засов, после чего сразу развернулся и отскочил в сторону — на тот случай, если дверь открыли нарочно, чтобы отвлечь внимание.

Ни звука. Этцвейн не мог заставить себя проверить, что делается в сарае. Он вернулся в дом. Джурджина лежала без сознания. Но она пошевелилась или кто-то ее шевелил: одна рука свисала с кушетки к полу.

Этцвейн закрыл все двери и ставни на засовы. Поводок, привязывавший девушку к кушетке, сместился. Края деревянной рамы были сточены, истерты. Этцвейн наклонился над пленницей и внимательно осмотрел ее, приподняв пальцем веко с длинными ресницами. Зрачка не было, глаз закатился. Этцвейн нервно обернулся, выпрямился, осмотрелся.

Ничто не двигалось в гостиной — только в памяти звучали отголоски разговоров.

Этцвейн заварил чай и присел в кресло. Шло время, созвездия всходили и заходили. Этцвейн задремал. Он проснулся замерзший и онемевший — рассветная синева уже проникала в щели между ставнями.

В коттедже было тихо и мрачно. Этцвейн приготовил себе завтрак и стал размышлять о планах на грядущий день. Прежде всего нужно было обследовать сарай.

Джурджина очнулась, но ничего не говорила — что можно было сказать? Этцвейн накормил ее, позволил сходить в туалет. Она вернулась — унылая и подавленная, не проявляя ни живости, ни воли к сопротивлению. Остановившись посреди гостиной, пленница разминала затекшие руки. Через некоторое время она спросила: «Где старик?»

«Ушел по своим делам».

«По каким делам?»

«Узнаете в свое время».

«Странная вы парочка, надо сказать!»

«Я нахожу ваше поведение гораздо более странным, — возразил Этцвейн. — По сравнению с вами я прост и понятен до предела».

«Но вы-то подстрекаете народ к бунту!»

«Ни в коем случае! Рогушкои убили мою мать — и сестру. Я утверждаю, что их необходимо истребить, чтобы спасти Шант. В чем вы видите подстрекательство? Это здравое рассуждение».

«Решение таких вопросов следует предоставить Аноме».

«Он отказывается действовать. Следовательно, я вынужден заставить его действовать».

«У старика тоже убили мать?»

«Не думаю».

«Тогда почему он с такой наглостью нарушает закон?»

«Он сочувствует моим намерениям».

«Кто? Этот василиск? Он холоден, как ветер снежного Ниммира!»

«Не спорю, в некоторых отношениях он производит впечатление человека не от мира сего. А теперь мне придется снова вас усыпить».

Джурджина беззаботно махнула рукой: «Не беспокойтесь. Я согласна не покидать коттедж».

Этцвейн цинически рассмеялся: «Будьте добры, ложитесь на кушетку».

Джурджина подошла к нему, улыбнулась в упор: «Давайте не будем врагами. Поцелуйте меня».

«Хм. С утра пораньше?»

«Вы хотели бы?»

Этцвейн упрямо тряс головой: «Нет».

«Разве я не хороша собой? Вы предпочитаете морщинистых старух?»

«Нет. Но если бы вы могли нажать желтую кнопку и оторвать мне голову, вы бы это сделали. Почему-то мысль о такой перспективе препятствует всякому влечению к близости. Не будем терять времени».

Джурджина задумчиво вернулась на кушетку и безвольно лежала, пока Этцвейн наносил препарат ей на шею. Она скоро уснула. Этцвейн прицепил ее поводок к резной перекладине под потолком.

Настало время заглянуть в сарай. Этцвейн вышел на задний двор. Засов сарая был закрыт. Этцвейн обошел дощатую пристройку. Только крыса могла бы залезть внутрь или выбраться наружу.

Широко распахнув дверь, Этцвейн увидел в дневном свете садовые инструменты, старую кухонную утварь и тело Гарстанга — там, куда он его оттащил. Грудь Гарстанга была разворочена, буквально разодрана в клочья. Этцвейн стоял в дверном проеме, пытаясь разглядеть существо, так страшно надругавшееся над трупом. Он не решался войти — если это была большая крыса, она могла выскочить и укусить его. В конце концов он снова закрыл дверь на засов.

Накинув серый плащ, Этцвейн угрюмо направился в центр города, прямо на площадь Корпорации. Человек Без Лица мог проводить время в роскошных залах дворца Сершанов, мог отдыхать в своем поместье в кантоне Дикой Розы, мог уехать в далекие края — вершить правосудие в назидание злодеям. Но Этцвейн чувствовал, что дело обстоит по-другому. Для Человека Без Лица безопаснее всего было оставаться в Гарвии, под защитой дискриминаторов. Значит, рано или поздно Саджарано должен был показаться на площади Корпорации.

Этцвейн постоял минуту-другую под старыми воротами Часовщиков. Туманное, зябкое утро! Солнца затмевали одно другое, медленно скользя по небу. Этцвейн зашел в ближайшее кафе, занял неприметное место за столиком, заказал горячий бульон и стал прихлебывать его, чтобы согреться.

Столичная толпа сновала по площади во всех направлениях. У ведомства жалоб и прошений сошлись и о чем-то беседовали три дискриминатора. Этцвейн с тревогой наблюдал за ними. Что, если они вместе накинутся на него? Он не успеет убить всех трех с помощью передатчика — не хватит времени набрать коды. По-видимому, Человек Без Лица пользовался иным оружием — устройством, детонировавшим любой ошейник, оказавшийся в секторе направленного излучения. В кафе вошел человек в серо-пурпурном костюме. Его широкий, бледный лоб нависал над вмятым маленьким носом, уголки осторожно поджатых губ опустились, глаза, смотревшие слегка в сторону, светились умом. Человек приказал официанту подать кружку бульона одним движением руки — повелительным, но вежливым жестом чистокровного эстета.

Когда бульон подали, эстет покосился в сторону Этцвейна, позаботившегося прикрыть лицо поднятой кружкой. На какое-то мгновение, однако, Гастель Этцвейн встретился глазами с Человеком Без Лица.

Аноме слегка нахмурился, отвернулся — ему не нравилось внимание незнакомца.

Этцвейн волновался — мысли путались, не желали слушаться. Крепко обхватив ладонями горячую кружку, он заставил себя продумать возможные варианты.

У него был лучевой пистолет. Он мог подойти, приставить пистолет к спине Аноме и отдать необходимые приказы. У этого плана был огромный недостаток: нельзя было привлекать внимание. Почти наверняка официант заметил бы происходящее — а дискриминаторы точили лясы неподалеку.

Он мог выйти из кафе, подождать Аноме и следовать за ним. Но события последних дней, несомненно, заставили Аноме быть начеку. Заметив слежку, правитель мог завести Этцвейна в западню. Ни в коем случае нельзя было упускать инициативу!

Узнав «отважного путешественника», Аноме мог и сам последовать за Этцвейном. Впрочем, скорее он приказал бы дискриминаторам схватить преступника.