Обретение Энкиду

- Изя... - воззвал я.

- Погоди, - перебил Ицхак, - а жилплощадь? Тебе не позволят освободить раба без справки о предоставлении ему жилплощади. Где ты ему будешь площадь брать? Будешь инсулу ему покупать? Разоришься ты на своем переселении душ...

- К себе пропишу, - разозлился я и встал, отодвигая стул. Стул провизжал по каменному полу.

Ицхак повертел пальцем у виска. И сказал:

- Ладно, возьму твоего Мурзика на работу. Что мы с тобой, в конце концов, не разберемся. Свои люди... Год отработает, а там его и уволить можно по закону...

- Не придется тебе его увольнять, - сказал я. - Он хороший.

Дома меня ждала Цира. Разъяренная. Не то сама еще на лестнице мои шаги услышала. Не то кошка заволновалась, у двери тереться стала. Я не выяснял.

Цира распахнула дверь еще до того, как я полез в карман куртки за ключами. И прямо с порога понесла:

- Рабовладелец!.. Изувер!..

Я попытался проникнуть за порог, но не тут-то было - она билась об меня грудью, как птичка о стекло, и всё норовила заехать кулачком мне по носу.

- Погоди ты, - слабо отбивался я. - Дай хоть в дом войти...

- Бесчеловечное животное!

- Да замолчи! - рявкнул, наконец, я и поймал ее за руки.

Она пискнула. Укусить меня попыталась. Я отодвинул ее в сторону, вошел, разулся и снял куртку.

Цира, всхлипывая без слез, пошла за мной в комнату.

- Скотина... - на ходу говорила она. - Низкая тварь...

Я сел на диван, заложил ногу за ногу. Цира продолжала разоряться. Я узнал о себе много нового. Наконец, она примолкла. Надо отдать ей должное, разорялась она долго.

- Ну, - сказал я и поднял к ней голову, - и в чем, интересно, дело?

- В чем дело? - завопила она с новой силой. - Он еще спрашивает! Растленный работорговец!

Тут я не выдержал и заревел:

- Я противник рабства! Я аболиционист!

- Аболиционист херов! - вцепилась Цира в новую тему. - Противник рабства! А сам рабов пытаешь!

- Кого я пытаю? - надсаживаясь, заорал я. - Это ты меня пытаешь!.. Сучка белобрысая!..

- А Мурзик? - крикнула Цира. Она аж приседала от ярости.

- Что - Мурзик?

- Почему ты подверг его пыткам? - выкрикнула она. - Ты что же, думаешь, раз он купленный раб, то можно... так... Что он игрушка для твоей садистской... мелкой душонки...

Она задохнулась.

- Цира, - сказал я, - ты можешь оскорблять меня, но пожалуйста не трогай душу великого Энкиду.

Она с размаху плюхнулась рядом со мной на диван и наконец разревелась.

- Ну? - спросил я. - Что еще?

- Что ты с ним сделал? За что ты его?..

Я встал, неторопливо открыл комод, вытащил из-под стопки футболок пачку бумаг на освобождение Мурзика и швырнул ей на колени.

- Читай, - сказал я. И вышел на кухню.

Мурзику и впрямь было совсем худо. Глаз не открывал. Инфекцию ему занесли, что ли? Костоправы, одно слово.

Я нашел гарантийный талон и набрал номер телефона, указанный там. Сперва долго было занято, потом не брали трубку. Наконец нелюбезно осведомились о причине моего звонка.

- Да человек после вашего лечения помирает.

Там деловито осведомились:

- Жар?

- Да.

- Сколько?

Я не измерял Мурзику температуру - какой смысл, если и без того видно, - но ответил уверенно:

- Сорок.

Медикусы любят четкие, точные, лаконичные ответы.

- Возраст?

- Тридцать один.

- Хронические заболевания?

- Отсутствуют.

- Ждите бригаду.

- Когда? - спросил я.

- В течение суток.

- Так он помрет за сутки.

- А я что могу сделать? Дайте ему аспирин, если вы такой беспокойный.

И повесили трубку.

Я выругался и отправился обратно к Цире. Она уже закончила чтение документов и сидела смущенная.

- А, Цира, - сказал я, забирая у нее бумаги, - поняла теперь, что невинного человека опорочить хотела?

- Я же не знала...

- Да. Многого ты еще не знаешь о людях, Цира.

- А что я должна была думать, когда он открыл мне дверь и тут же повалился на пол? Весь забинтованный, морда опухла... Я его еле до кровати дотащила...

- Ты целить умеешь, Цира?

- Нет. Я работаю только с тонкими планами.

Я плюнул и пошел пичкать Мурзика аспирином.

Бригада явилась через две стражи. Неопрятного вида дядя влез в кухню, брезгливо посмотрел на Мурзика и велел мне снять с него повязки.

Я снял. Под повязками все распухло и покраснело. Дядя сдавил мурзикову руку пальцами, посмотрел, не выходит ли гной. Гноя, вроде бы, не было.

- Так у него и не воспалилось вовсе, - сказал дядя недовольно. Зачем вызывали-то?

- Откуда мне знать? - огрызнулся я. - Я не доктор. Плохо ему, вот и вызвал.

- Ему и должно быть плохо. А чего вы ожидали? Ему вон какую площадь обработали. Вам, вообще-то, говорили, что нельзя такую площадь за один раз обрабатывать?

- Ничего мне не говорили. Взяли деньги и сделали работу. Вы, костоправы, портачите, а люди страдают.

Дядя в охотку послал проклятие коллегам и небрежно набросил на Мурзика одеяло.

- Так что мне с ним делать? - спросил я, понимая, что дядя сейчас сбежит и больше я его не дозовусь.

Дядя повернулся ко мне.

- Кормить бульоном. Следить, чтобы обязательно ел, пусть понемногу. Смазывать мазью, которую вам дали. Мазь еще осталась?

Я показал.

- Мало, - сказал дядя. - Прикупите в аптеке. Я выпишу рецепт. Смазывайте два раза в день. Повязки меняйте. Температуру не сбивайте. Только когда сердце отказывать начнет. Если через три дня не станет легче, вызовите гарантийную бригаду еще раз.

Он оставил рецепт и ушел, не закрыв за собой дверь.

Мурзик оказался двужильным. Я даже и не знал, как мне повезло с рабом.

Все то время, что он помирал, Цира жила у меня. Спала со мной в одной постели, но трахаться наотрез отказывалась. Говорила, что у нее кусок в горле застревает, не говоря уж обо всем остальном. Все остальное, надо понимать, тоже застревает.

Однако сидеть с Мурзиком, обтирать с него пот и поить его бульончиком отказывалась. Больше по тонким планам ударяла, стерва.

На третий день Мурзику действительно полегчало. Он увидел Циру, боязливо втиснувшуюся на кухню за чайником, и обрадовался.

- Цирка! - сказал он. - И ты здесь... А новости какие-нибудь есть?

- Да, - сказала Цира. - Есть, и к тому же важные. Ты встать можешь?

- Не знаю, - сказал Мурзик. - Сесть, вроде, могу.