Колыбель на орбите [сборник]

— Но учти, я ничего не обещаю, хотя и сделаю все возможное, — предупредил дядюшка Хайми, внимательно изучая чек. — Езжай домой и возвращайся через месяц.

Это оказалось все, чего Зигмунд смог от него добиться, потому что профессора отвлекла некая эффектная аспирантка, облаченная в плотно облегающий свитер. Они принялись обсуждать интимную жизнь лабораторных крыс, используя такие выражения, что стеснительный Зигмунд был вынужден поспешно удалиться.

Как мне кажется, дядя Хайми не стал бы брать у Зигмунда деньги, если бы не был уверен, что сможет доставить ему нужный товар. Следовательно, он уже почти завершил свою работу, когда университет обрезал ему финансирование, — ведь он никак не мог изобрести всего за четыре недели ту сложную смесь препаратов, которую в оговоренное время ввел шприцем в руку охваченного надеждами племянника. Эксперимент проводился поздно вечером в доме профессора; Зигмунд не очень удивился, увидев, что ассистирует дяде та самая аспирантка.

— И как подействует этот препарат? — спросил он.

— Не даст тебе храпеть… надеюсь, — ответил дядюшка. — Вот удобное кресло, а вот пачка журналов. Мы с Ирмой будем по очереди за тобой приглядывать — на случай, если возникнут побочные реакции.

— Побочные реакции? — с тревогой спросил Зигмунд, потирая руку.

— Не волнуйся… и расслабься. Через несколько часов мы узнаем, подействовал ли препарат.

И Зигмунд принялся ждать, когда его одолеет сон, а двое ученых суетились вокруг него (и вокруг друг друга тоже), измеряя кровяное давление, пульс и температуру и заставив Зигмунда ощутить себя хроническим инвалидом. Когда настала полночь, сна у него не было ни в одном глазу, зато профессор и его ассистентка валились с ног от усталости. Зигмунд понял, что ради него они работают сверхурочно, и даже испытал к ним благодарность — пусть и непродолжительную, но весьма трогательную.

Перевалило за полночь. Ирма стала шататься, и профессор не очень вежливо уложил ее на кушетку.

— Ты уверен, что еще не устал? — спросил он Зигмунда, зевнув.

— Ни капельки. Очень странно… обычно в это время я уже давно сплю.

— Но ты себя хорошо чувствуешь?

— Лучше не бывает.

Профессор снова зевнул, пробормотал нечто вроде: «Надо было и себе вколоть немного» — и рухнул в соседнее кресло.

— Если станет плохо, разбуди нас, — сонно пробормотал он. — Не вижу смысла мучиться и дальше.

И несколько секунд спустя Зигмунд остался единственным бодрствующим в комнате.

К двум часам ночи он прочел десяток номеров «Панча» со штемпелем «Не выносить из комнаты отдыха». К четырем одолел все номера «Сэтедей ивнинг пост». Тощая стопка «Ньюйоркера» заняла его до пяти утра, и тут он наткнулся на сокровище. Диета из одной черной икры скоро становится монотонной, и Зигмунд с восторгом обнаружил потрепанный томик романа под названием «Блондинка согласна на все». Роман целиком поглотил его внимание до рассвета, когда дядюшка резко проснулся, вскочил, разбудил Ирму точно нацеленным шлепком и обратил теперь уже свое полное внимание на Зигмунда.

— Итак, мальчик мой, — начал он с приветливостью, немедленно пробудившей у Зигмунда подозрительность, — я сделал то, чего ты хотел. Ты провел ночь без храпа, не так ли?

Зигмунд отложил «Блондинку», которая как раз находилась в ситуации, когда ее согласие или несогласие уже не имели значения.

— Да, я не храпел, — признал он. — Но и не спал.

— Тебе и сейчас совершенно не хочется спать?

— Да… и я ничего не понимаю.

Профессор и Ирма обменялись торжествующими взглядами.

— Ты войдешь в историю, Зигмунд, — пообещал профессор. — Ты станешь первым человеком, способным обходиться без сна.

И изумленный, но пока еще не возмущенный подопытный кролик узнал эту потрясающую новость.

— Знаю, — продолжил Гарри, — что многим из вас хотелось бы услышать научные подробности открытия дядюшки Хайми. Но я их не знаю, а если бы и знал, то они были бы слишком сложны, чтобы пересказывать их здесь. Отмечу лишь, поскольку вижу выражения, которые другой на моем месте назвал бы скептическими, что во всей этой истории нет ничего по-настоящему поразительного. Ведь сон, в конце концов, есть сильно переменный фактор. Вспомните Эдисона, который всю жизнь спал всего по два-три часа в сутки. Верно, человек не может обходиться без сна бесконечно, но некоторые животные могут, поэтому сон не является фундаментальной частью метаболизма.

—  Какие же, интересно узнать, животные могут обходиться без сна? — спросил кто-то скорее из любопытства, чем из недоверчивости.

— Ну… э-э… ну конечно же!.. глубоководные рыбы, обитающие вдали от континентального шельфа. Если они заснут, их тут же сожрут другие рыбы или же они утратят плавучесть и упадут на дно. Вот им и приходится всю жизнь не спать.

(Кстати, я до сих пор пытаюсь выяснить, истинно ли это утверждение. Я никогда прежде не ловил Гарри на искажении научных фактов, хотя несколько раз и подвергал его слова сомнению. Но вернемся к дядюшке Хайми.)

— Зигмунд не сразу понял, — поведал нам Гарри, — какое поразительное событие произошло в его жизни. Восторженные комментарии дядюшки, расписывающего сияющие перспективы, которые открываются перед человеком, освободившимся от тирании сна, помешали ему сосредоточиться на собственной проблеме. Все же ему удалось задать не дававший ему покоя вопрос:

— И долго этот эффект продлится?

Профессор и Ирма переглянулись, затем дядюшка нервно кашлянул и ответил:

— Пока мы этого не знаем. Это последнее, что осталось выяснить. Не исключено, что эффект станет перманентным.

— Так я что, никогда больше не смогу спать?

— Не «не смогу», а «не захочу». Впрочем, если тебя это настолько встревожило, я, наверное, смогу разработать способ ликвидации этого эффекта. Однако на это потребуется много денег.

Зигмунд торопливо уехал, пообещав ежедневно сообщать профессору о результатах эксперимента. В голове у него все еще царил сумбур, но первым делом ему требовалось отыскать жену и убедить ее, что он больше никогда не станет храпеть.

Она охотно согласилась ему поверить, и они трогательно воссоединились. Но уже на следующее утро перед рассветом Зигмунду стало очень скучно лежать, когда не с кем даже поговорить, и он на цыпочках ушел от спящей жены. До него впервые стали доходить последствия случившегося: как же теперь проводить лишние восемь часов в сутки, доставшиеся в довесок к непрошеному подарку дядюшки?

Вы, возможно, уже решили, что Зигмунд получил уникальную — а то и воистину беспрецедентную — возможность вести гораздо более полноценную жизнь, впитывая в себя культуру и знания, которые нам всем хотелось бы впитать, — будь у нас для этого достаточно времени. Он мог читать любого из великих классиков, знакомых большинству людей лишь по именам, изучать искусство, музыку или философию и наполнять разум изысканнейшими сокровищами человеческого интеллекта. Думаю, многие из вас сейчас ему попросту завидуют.

Так вот, ничего из этого не вышло. Главная причина оказалась в том, что даже гениальнейшему мозгу нужен отдых и он не в силах бесконечно заниматься серьезной умственной деятельностью. Да, Зигмунд больше не испытывал потребности в сне, зато ему требовалось чем-то развлечь себя, пока тянулись долгие и пустые ночные часы.

Цивилизации, как он вскоре обнаружил, глубоко безразличны чаяния человека, неспособного заснуть. Возможно, он меньше страдал бы в Париже или Нью-Йорке, но в Лондоне к одиннадцати вечера закрывается практически все и лишь немногие кафе или бары дотягивают до полуночи, а уж в час ночи… гм… чем меньше будет сказано про открытые в это время заведения, тем лучше.

Поначалу, если погода была хорошей, он убивал время долгими прогулками, но после нескольких встреч с настойчивыми и недоверчивыми полицейскими отказался от этой идеи. Тогда он стал разъезжать на машине по предрассветному Лондону и открыл для себя множество мест, о которых и не подозревал. Вскоре он приобрел шапочное знакомство с многочисленными ночными сторожами, грузчиками в Ковент-Гардене и молочниками, а также журналистами и печатниками с Флит-стрит, которым приходилось работать, когда остальные горожане еще спят. Но поскольку Зигмунд не принадлежал к числу тех, кого привлекает общение с другими людьми, это развлечение ему тоже вскоре наскучило, и он вновь оказался один на один со своими ограниченными ресурсами.