Искатель. 1967. Выпуск №4

Наконец восемь минут истекло, и я открыл дверцу камеры. Человечек вынул коробку и заглянул внутрь. Действительно, кристаллы исчезли. Человечек, однако, не удовлетворился поверхностным осмотром и пощупал каждый из них отдельно. Затем он бережно вынул их из коробки и уложил в мешочек из красного бархата. И только потом он сказал, обращаясь к Ллойду:

— Вы были правы.

Я проводил их к выходу.

— Смотрите, — напомнил я Ллойду, — не делайте это своим регулярным занятием, у меня не демонстрационный зал.

— Конечно, конечно, можете не сомневаться.

«Теперь-то, — подумал я, — уж больше мы с ним не встретимся». Чтобы быть совершенно уверенным, я крикнул ему вдогонку:

— Смотрите, Ллойд, больше не приходите!

— Сегодня вечером я улетаю самолетом в Лондон, — крикнул он в ответ, — пусть это вас не беспокоит.

Две темные фигуры исчезли в ночи.

Через неделю в лабораторию вошел старый Вилли и сказал, что меня хотят видеть два незнакомых джентльмена.

— Что им нужно?

— Я не знаю, профессор. Они сказали, что пришли по частному делу.

— Пригласи их сюда.

Через несколько мгновений в лабораторию вошли Ллойд и крысоподобный господин. Их лица казались вытянутыми и носили отпечаток перенесенных лишений.

— Какого черта вам здесь нужно? — выразил я свое неодобрение. — Ведь я сказал, чтобы вы больше не приходили.

Ллойд поднял руку, как бы успокаивая меня.

— Мы не займем у вас и минуты, профессор. По крайней мере мне так кажется..

— Ну что там у вас?

— Эти стеклянные кристаллы, которые вы сделали невидимыми, — они все еще невидимы.

— Не говорите глупостей, — рявкнул я. — Прошло уже семь дней. Они должны были вернуться в первоначальное состояние еще несколько дней тому назад.

Вместо ответа человечек молча извлек из кармана спичечную коробку и потряс ее. Послышался стук сталкивающихся стекляшек. Затем он выдвинул коробку и дал мне заглянуть внутрь. Я не увидел внутри ничего и пощупал пальцами. Там было шесть граненых предметов.

— У вас было твердое стекло, — сказал я, глядя на них невинными глазами. — Может быть, такому стеклу требуется более продолжительное время для перехода в нормальное состояние — это всегда происходит с более твердыми сортами стекла.

Они обменялись беспокойным взглядом.

Наконец Ллойд собрался с духом и задал вопрос, интересующий сейчас их больше всего:

— Насколько более продолжительное время?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил я раздраженно, не понимая, почему они делают такую трагедию из-за нескольких кусков граненого стекла. — Может быть, несколько недель.

— Ну, а если это было не стекло? — не унимался Ллойд.

Человечек посмотрел на него предостерегающим взглядом, но Ллойд не обратил на это ни малейшего внимания.

— Сколько времени потребуется для того, чтобы вернуться в прежнее состояние, например, бриллианту?

Наконец до меня дошло значение его слов. Так это были бриллианты!

Они снова обменялись взглядами, на этот раз более внимательными, и, наконец, крысоподобный человечек кивнул в знак согласия. Англичанин поколебался еще мгновение и затем выпалил:

— Видите ли, профессор, я работаю в фирме Хаттон Гарден, в Лондоне, которая продает и покупает драгоценные камни. И вот, когда я отправился на конгресс писателей на прошлой неделе, мне пришла в голову мысль убить двух зайцев.

— И после моей демонстрации вы решили провернуть дельце на стороне, — закончил я за него, — купив несколько бриллиантов для контрабандного провоза в Англию.

— Да, что-то вроде этого, — неохотно согласился Ллойд. Он кивнул в сторону своего приятеля-недомерка. — Мы компаньоны в этом деле — ухлопали на него все свои деньги.

— И они так и останутся ухлопанными, — сказал я им напрямик. — Вы — пара кретинов.

Ллойд засунул указательный палец за воротник, как будто воротник душил его.

— Почему вы так думаете?

— Насколько мне известно, поворот молекулярных плоскостей является односторонним процессом, — объяснил я. — Они возвращаются в прежнее положение по своей собственной инициативе — что бы мы ни делали, нам не удавалось ускорить или замедлить этот процесс в стекле.

— Значит, вы не экспериментировали с бриллиантами? — спросил Ллойд с сомнением в голосе.

Я покачал головой, удивленный, что человек, работающий с бриллиантами, не понимает самых очевидных вещей.

— Твердое стекло превращается из невидимого в нормальное, видимое, за более продолжительное время, чем обычное стекло. Как вам должно быть известно, алмаз является самым твердым веществом в мире — как вы думаете, рискнет ли кто-нибудь устраивать эксперименты с бриллиантами?

Лицо англичанина побелело.

— Неужели вы никак не можете ускорить этот процесс?

Я покачал головой.

— Тогда вам придется заняться этим немедленно, — процедил человечек угрожающе.

— А вам придется убраться отсюда, и чем быстрее, тем лучше, — сказал я, поднимаясь. — Вы только что признались в попытке провести контрабандные бриллианты, а теперь угрожаете мне. Не думаю, что эти шутки понравятся ребятам в синем. — Я подошел к двери, распахнул ее и показал им на выход: — Убирайтесь немедленно!

Ллойд не был драчуном, а человечек был крысой как физически, так и морально. Они послушно вышли из комнаты, и я услышал их шаги на лестнице.

Время от времени я вижу Ллойда, который постоянно слоняется вокруг лаборатории. У него в руке всегда зажата спичечная коробка, и он каждый раз подходит ко мне с просительным видом, как бы спрашивая, не могу ли я ему помочь. Он никогда не упоминает о своем приятеле, и я никогда больше не видел его. Каждый раз я отвечаю ему:

— К сожалению…

Так что, если вам нужны невидимые бриллианты, я знаю, где можно купить полдюжины по дешевке.

Михаил ЗУЕВ-ОРДЫНЕЦ

КОЛОКОЛЬНЫЙ ОМУТ

Ранний недолговечный снегопад-«предзимок» побелил трону и склоны гор, когда мы добрались, наконец, до замшелого охотничьего зимовья. Через полчаса на краю большого оврага бушевал и свистел костер.

Старый лесник Савва, сопутствовавший мне в охотничьих бродяжничествах по уральской тайге, покряхтывая, холил шомполом свой ветхий бердан. Я сидел на завалине зимовья и глядел бездумно на синие вершины дальних хребтов, на оголенную тайгу, шебуршавшую опавшей листвой, на Белую, крутившуюся у нас под ногами, где-то там внизу, в узком каменистом ущелье. По середине реки шло, вернее — стремительно летело, «сало» — рыхлый и грязный, с обломанными краями осенний лед. Но даже отсюда, с тридцатисаженной высоты, видно было, что синий ледок крепко затянул уже тихие речные заливчики, заводи и старицы. Значит, денька через два-три жди и настоящего ледостава.

— Дедушка, а как это место называется? — спросил я.

— Какое место? — откликнулся Савва. И, бросив в костер снятую с шомпола, почерневшую от порохового нагара смазку, встал. — Здесь, парень, много местов! Энто, вишь, Чирьева гора, — указал он негнувшимся пальцем на куполообразную вершину в полуверсте от нас, по скату которой перекинулась грязная лента древнего екатерининского тракта.

— Лесок, что под Чирьевой горой, Рябиновым колком называется. А звон там, на реке, это Колокольный омут будет.

Я тоже встал и поглядел по направлению дедова пальца. Чирьева гора обрывалась к реке известковой синевато-белой отвесной стеной, «иконостасом», как зовут их на Урале. С другого берега к реке подступала такая же обрывистая стена. И можно было догадаться, что зажатая между горами Белая крутит в этом месте могучим, злым омутом.