Дюна (шесть романов)

Лето ничего не ответил. Его мысли блуждали в глубинах памяти ночи — одной из многих тысяч, которые переполняли его прошлое — облака и звезды, дожди и чернота разверстого космоса, ночная вселенная, от одного вида которой у Лето начинало сладко биться сердце.

— Где ваша охрана? — внезапно спросил Монео.

— Я отослал их позавтракать.

— Мне не нравится, когда вас оставляют без охраны!

Хрустальный звук голоса Монео прозвучал в памяти Лето, голос что-то говорил, но без словесных форм — это был просто модулированный звук. Монео боялся вселенной, в которой не было Бога-Императора. Он был готов скорее умереть, чем жить в такой вселенной.

— Что произойдет сегодня? — продолжал спрашивать Монео.

Это был вопрос, обращенный не к Богу-Императору, а к пророку.

— Семя, посеянное сегодняшним ветром, завтра может взойти ивой, — ответил Лето.

— Вы знаете наше будущее! Почему вы не хотите разделить его с нами? — Монео был близок к истерике, отказываясь признать все то, о чем не говорило его непосредственное восприятие.

Лето пронзил мажордома горящим взглядом, взглядом, полным таких чувств, что Монео отпрянул.

— Распоряжайся своим существованием сам, Монео! Дрожа всем телом, Монео судорожно вздохнул.

— Господин, я не хотел оскорбить вас, я искал только…

— Посмотри вверх, Монео!

Мажордом непроизвольно подчинился и уставил взор в безоблачное небо.

— Что там, господин?

— Там нет надежного потолка, Монео. Только открытое небо, полное изменений. Приветствуй его. Каждое чувство, которым ты обладаешь, предназначено для того, чтобы реагировать на изменения. Неужели это ни о чем тебе не говорит?

— Господин, я пришел только для того, чтобы узнать, когда вы будете готовы двинуться в путь?

— Монео, я прошу тебя быть правдивым со мной.

— Я правдив, господин!

— Но если ты будешь жить в дурной вере, то ложь может представиться тебе правдой.

— Господин, если я и лгу, то… и сам этого не знаю.

— Есть кольцо правды. Но я знаю, чего ты боишься, и не стану говорить.

Монео начал дрожать. Бог-Император был в ужасном настроении. В каждом его слове таилась страшная угроза.

— Ты боишься империализма сознания, — сказал Лето, — и твой страх оправдан. Немедленно пришли сюда Хви!

Монео повернулся и поспешил в гостевой дом. Было такое впечатление, что, войдя в него, он растревожил пчелиный рой. Через секунду из дома высыпали Говорящие Рыбы и окружили тележку. Придворные выглядывали в окна, выходили во двор и собирались под навесом, боясь подойти к нему. В противоположность этому волнению Хви вышла из дома и, покинув тень, прошла к тележке. Голова высоко поднята, глаза ищут его глаза.

Посмотрев на Хви, Лето почувствовал, что успокаивается. На ней было надето золотистое платье, которого Лето еще не видел. Ворот, рукава и манжеты были украшены серебром и жадеитом. Подол, почти волочившийся по земле, заканчивался тяжелой зеленой бахромой, оттенявшей насыщенно-красные клинья.

Остановившись возле тележки, Хви улыбнулась.

— С добрым утром, любимый, — тихо произнесла она. — Чем та сумел так расстроить бедного Монео?

Успокоенный ее присутствием и звуками ее голоса, он тоже улыбнулся.

— Я сделал то, что надеюсь делать всегда. Произвел эффект.

— Ты его несомненно произвел. Он сказал Говорящим Рыбам, что ты очень зол и находишься в плохом настроении. Ты страшен, любимый?

— Только для тех, кто отказывается жить, опираясь на собственные силы.

— Ах, да, — она повернулась перед ним, демонстрируя новое платье. — Тебе нравится? Мне подарили его Говорящие Рыбы. Они сами его украсили.

— Любовь моя, — в его тоне послышалось предупреждение, — украшениями готовят жертвоприношение.

Она подошла к тележке, и обратилась к нему, придав лицу притворно торжественное выражение:

— Значит, они принесут меня в жертву?

— Многие из них сделали бы это с радостью.

— Но ты им этого не разрешишь.

— Наши судьбы едины, — сказал он.

— Тогда я не буду ничего бояться, — она протянула руку и коснулась его руки, покрытой серебристыми чешуйками, но сразу же отпрянула — по всему телу Лето пробежала дрожь.

— Прости меня, любимый, я забыла, что мы едины только душой, но не плотью, — сказала она.

Кожа из песчаным форелей все еще трепетала от человеческого прикосновения.

— Влажный воздух делает меня особенно чувствительным, — сказал он. Постепенно дрожь улеглась.

— Я не стану жалеть о том, чего не может быть, — прошептала она.

— Будь сильной, Хви, ибо душа твоя принадлежит мне.

Она обернулась на звук, раздавшийся в доме для гостей.

— Монео возвращается, — сказала Хви. — Пожалуйста, любимый, не пугай его больше.

— Монео тоже твой друг?

— Мы друзья по желудку. Оба любим йогурт.

Лето еще смеялся, когда Монео остановился возле Хви. Он осмелился улыбнуться, бросая озадаченные взгляды на женщину. В обхождении мажордома появилось еще больше учтивости, он неким раболепством показывал Лето свое отношение к его невесте.

— У вас все в порядке, госпожа Хви?

— Да.

— Во времена обжорства друзей по желудку надо холить и лелеять, — сказал Лето. — Нам пора отправляться в путь, Монео. Туоно ждет.

Обернувшись, Монео отдал приказ Говорящим Рыбам и придворным. Лето улыбнулся Хви.

— Мне, кажется, неплохо удается роль нетерпеливого жениха, правда?

Она легко прошла в его тележку, приподняв одной рукой подол юбки. Он развернул ее сиденье. Только усевшись рядом с женихом, она прошептала ему на ухо:

— Любовь души моей, теперь я знаю еще одну твою тайну.

— Пусть она покинет твои уста, — сказал он, играя новой близостью, которая возникла между ними.

— Тебе редко нужны слова, — сказала Хви. — Ты обращаешься прямо к чувствам всей своей жизнью.

По всему его телу прошла волна. Прошло почти несколько секунд, прежде чем он смог говорить, а когда он заговорил, то она едва сумела расслышать его из-за шума кортежа.

— Между сверхчеловеком и не-человеком, — сказал он, — для меня появилось маленькое пространство человечности. Я — человек. И я благодарю тебя, моя нежная и любимая Хви, за это пространство.

***

Наила первой заметила приближающийся кортеж. Сильно потея на полуденной жаре, она стояла возле одного из ограничительных столбов на Королевской Дороге. Внезапная вспышка дальнего отражения привлекла ее внимание. Она всмотрелась в пространство в том направлении и поняла, что увидела солнечное отражение от защитного колпака тележки Лето.

— Они идут! — крикнула она.

После этого она почувствовала голод. В своем волнении и в единстве цели они забыли взять с собой еду. Только фримены взяли с собой воду и то только потому, что «фримен всегда берет с собой воду, когда покидает сиетч».

Наила потрогала пальцем приклад лазерного ружья, висевшего в кобуре на бедре. Мост находился не более чем в двадцати метрах от нес, его конструкции высились над водой фантастическими арками и казались чудовищным нагромождением плоскостей.

Это сумасшествие,подумала она.

Но Бог-Император подтвердил свое приказание. Он потребовал, чтобы Наила во всем подчинялась Сионе.

Приказания же Сионы отличались ясностью и не допускали никаких толкований. А сама Наила не имела времени исследовать смысл распоряжений Бога-Императора. Сиона сказала: