Иначе — это МИФ

Мне пришло в голову, что проделываемое мной мало отличается от образования нормальной плоской пентаграммы, применявшейся в избушке Гаркина. Единственная разница заключалась в том, что эта была не начерчена на полу, а протравлена в воздухе, и углы ее загибались вниз, прижимаясь к земле. Она была больше зонтиком, чем каймой.

Другая главная разница, думал я, завершая задачу, заключалась в том, что создавал ее я. Я, Скив. То, за чем я иногда наблюдал с трепетом, теперь я выполнял, как самое заурядное дело.

Я коснулся светом земли в его первоначальном месте, завершая пентаграмму. Тихо радуясь, я с минуту постоял с закрытыми глазами, изучая поставленные перед моим мысленным взором голубые светящиеся линии.

— Восхитительно, малыш, — прозвучал голос Ааза. — А теперь что ты скажешь насчет того, чтобы малость приглушить ее, прежде чем мы привлечем сюда внимание всех местных крестьян и охотников на демонов в этом краю.

Удивившись, я открыл глаза.

Пентаграмма, по-прежнему оставалась тут! Не воображаемая, у меня в голове, а действительная, светящаяся в воздухе. Ее холодный голубой свет придавал сцене сверхъестественное освещение, отрицая тепло нашего костерка.

— Извини, Ааз. — Я быстро ослабил контроль над энергией и смотрел, как линии пентаграммы таяли, становясь невидимыми. Они по-прежнему оставались тут, я чувствовал их присутствие в ночном воздухе надо мной. Теперь, однако, их нельзя было увидеть нормальным зрением.

Больше для удовольствия, чем из-за какого-либо отсутствия уверенности, я снова закрыл глаза и посмотрел на них. Они пылали там, в мерцающей красоте: более прохладное, успокаивающее присутствие, противодействующее нетерпению красно-золотого свечения копья силовой линии, упрямо показывающего на завтрашний путь.

— Садись, малыш, и приканчивай свою ящероптицу.

Мы выбрались теперь из собственно леса, но, несмотря на близость дороги, дичь все еще водилась в изобилии и легко становилась жертвой моих силков. Ааз по-прежнему отказывался присоединяться ко мне за едой, говоря, что в этом измерении стоит применять только спиртное, поэтому я часто обедал по-королевски.

— Знаешь, малыш, — сказал он, отрываясь от своей бесконечной заточки меча. — Ты действительно весьма хорошо продвигаешься в своих занятиях.

— Что ты имеешь в виду? — промямлил я, обсасывая кость и надеясь, что он продолжит свою мысль.

— Ты стал намного уверенней в своей магии. Однако тебе надо лучше следить за своим контролем. У тебя в этой пентаграмме достаточно энергии, чтобы изжарить все что на нее наткнется.

— Я все еще немного беспокоюсь из-за убийц.

— Расслабься, малыш. Прошло уже три дня с тех пор, как мы устроили ту засаду с Квигли. Даже если он их не остановил, им нас теперь никогда не догнать.

— Я действительно вызвал такую большую мощь? — спросил я ожидая похвалы.

— Если ты не участвуешь в магической битве, пологи применяются только как предупреждающий сигнал. Если вкладывать в них слишком много энергии, это может иметь два потенциально плохих, побочных эффекта. Во-первых, ты можешь привлечь к себе ненужное внимание, трахнув или спалив наткнувшегося на него невинного прохожего. Во-вторых, если до него действительно доберется магический противник, он его, вероятно, не остановит, а только насторожит и уведомит, что у него есть в этом районе потенциально опасный враг.

— А я думал, что раз могу вызвать много мощи, то это хорошо.

— Слушай, малыш. Это не игра. Ты затрагиваешь здесь очень мощные силы. Идея состоит в том, чтобы усилить твой контроль, а не посмотреть, много ли энергии ты можешь высвободить. Если ты станешь экспериментировать слишком беззаботно, то можешь кончить тем, что станешь беспомощным когда наступит действительно критический момент.

— О, — отозвался я, ничуть не убежденный.

— В самом деле, малыш. Ты должен это усвоить. Позволь мне привести тебе пример. Представь на минуту, что ты солдат и тебе поручено охранять перевал. Твои начальники поставили тебя на посту и дали тебе кучу десятифунтовых камней. Все, что тебе требуется делать, это следить, не приближается ли кто-нибудь, и если да, то сбросить ему на голову камень. Ты следишь за мной?

— Полагаю, да.

— Прекрасно. Итак, дежурство это долгое и скучное и у тебя много времени для размышлений. Ты очень гордишься своей мускулатурой и решаешь, что для тебя немного оскорбительно, что тебе дали только десятифунтовые камни. Двадцатифунтовые были бы эффективнее, и ты считаешь, что также легко можешь справиться с ними, как и с десятифунтовыми. Логично?

Я смутно кивнул, все еще не понимая, куда он клонит.

— Просто, чтобы доказать это самому себе, ты прикидываешь на вес двадцатифунтовый камень, и, так и есть, ты можешь с ним управиться. Затем тебе приходит в голову, что раз ты можешь управиться с двадцатифунтовым, то, вероятно, можешь управиться и с сорокафунтофым или даже пятидесятифунтовым. Поэтому ты пробуешь. И тут-то это и происходит.

Он так распалился, что я не чувствовал необходимости откликаться.

— Ты роняешь его себе на ногу или растягиваешь мышцы, или опрокидываешься от теплового истощения, или из-за любой сотни других вещей. И где же тогда ты оказываешься?

Он навел на меня обвиняющий перст: я поежился.

— Враг марширует через перевал, который тебе поручено охранять, а ты не можешь поднять даже первоначального десятифунтового камня, чтобы остановить его. И все потому, что ты предавался не нужному испытанию идиотской мускульной силы!

Речь Ааза произвела на меня впечатление, и прежде чем ответить я серьезно поразмыслил над этим делом.

— Я понимаю, Ааз, что ты хочешь сказать. Но в твоем примере есть один изъян. Ключевое слово “ненужному”. А в моем случае речь идет не о куче десятифунтовых камней, способных выполнить задачу. У меня — пригоршня гравия. Я пытаюсь стащить достаточно большой камень, чтобы нанести настоящий вред.

— Достаточно верно, — отпарировал Ааз, — но факт остается фактом: если ты перенапряжешься, то будешь не в состоянии использовать даже то, что имеешь. Даже гравий может оказаться эффективным, если применить его в подходящее время. Не нужно недооценивать того, что есть у тебя, или того, что ты делаешь. Прямо сейчас ты держишь копье-указатель, сохраняешь в целости мою личину и пологи. Делать такое одновременно — это много для человека твоих способностей. Если сейчас что-нибудь случиться, что ты бросишь в первую очередь?

— Гм…

— Слишком поздно. Ты уже убит. У тебя не будет времени размышлять об энергетических проблемах. Вот почему ты всегда должен что-то придерживать для разделывания с непосредственными ситуациями, пока ты собираешь свою энергию для других дел. Теперь ты понимаешь?

— По-моему, да, Ааз, — колеблясь, сказал я. — Я немного устал.

— Ну, подумай об этом. Это очень важно. В то же время отоспись и постарайся запастись энергией впрок. Между прочим, оставь пока копье-указатель. Утром ты можешь вызвать его опять. В настоящий момент это просто ненужный расход энергии.

— Ладно, Ааз. А как насчет твоей личины?

— Хмм… Лучше сохрани ее. Для тебя это будет хорошей практикой — поддерживать во сне ее и полог. И коль речь зашла о нем…

— Правильно, Ааз.

Я закутался для тепла в захваченный мной плащ убийцы и свернулся калачиком. Несмотря на свою грубую манеру, Ааз настаивал, чтобы я получал достаточно как сна, так и пищи.

Сон, однако, приходил не так-то легко. Я находил, что все еще был немного взвинчен из-за возведения полога.

— Ааз!

— Да, малыш?

— Как по-твоему, мои силы сейчас достаточно велики, чтобы выступить против дьяволов?

— Каких дьяволов?

— Идущих по нашему следу убийц.

— Я же тебе не раз говорил, что это не деволы, а бесы.

— А какая разница?

— Я же рассказывал тебе, бесы с Бесера, а деволы…

— …с Девы, — закончил я за него. — Но что это означает? Я имею в виду, у них различные силы или еще что-то?

— Тебе лучше этому поверить, малыш, — фыркнул Ааз. — Деволы относятся к одним из самых подлых субъектов, с которыми тебе никак нежелательно связываться. Это одни из самых страшных и уважаемых субъектов во всех измерениях.