Фантастика 1965. Выпуск 3

– Гнилая раковина, помесь моллюска и ослицы, лысая верблюдица, - быстрой и деловитой скороговоркой отвечает Каальбо. И его голос ласков.

Хабиба хрипит, ударяет кулаком по столу, задыхается и выкрикивает проклятья и ругательства одно за другим, но злоба и хрип душат ее, и между словами образуются интервалы, в которые Каальбо молниеносно вставляет ответ.

– Пьяный отброс, - хрипит Хабиба.

– Драгоценнейшая крапива из царского сада, - отвечает Каальбо.

– Хрюкающий пес!

– Благоухающая крокодилица Египта!

– Змеиная рвота.

– Прекраснейшее подобие дохлой кобылы.

– Дурак!

Каальбо запнулся. Простейшее ругательство требует какогото особенного ответа, который куда-то запропастился. Еще мгновение, и Хабиба, вдохнув и выдохнув новое слово, победит. Кадльбо напрягается, краснеет, рот раскрыт - все за краткий миг. И вдруг только что проданный в рабство тощий ассириец, словно проснувшись, скрипуче выпаливает из угла:

– Сама дурак!

Харчевня облегченно хохочет, Каальбо подпрыгивает от восторга, тощий раб снова молчалив и безразличен, Хабиба же кидается на землю и катается с визгом и рычанием, ломая браслеты из раковин и не трогая браслетов металлических.

Высунув голову из-за столба и перекрывая ржание целой харчевни, Каальбо добивает противницу бессмысленным хриплым воем, кукареканьем и шипеньем. Купчиха же мчится во мглу, кусая до крови собственные руки и выдирая клочья волос из собственной головы. Ибо в финикийском Тире женщины сердятся очень сильно.

– Истина там, - хлопнув по черепу тощего раба, заорал Каалъбо, - истина там, как говаривает царь царей Сенусерт, поглаживая свою сандаловую шкатулку, про которую, впрочем, ничего не известно.

Вслед за тем Каальбо нашел, что день прожит хорошо, и, достав мешок, швырнул туда белый камешек (“После смерти сосчитайте, каких больше: белые камни - хорошие дни, черные - плохие”). Тут Аглимс сделал гениальное предположение, что старичок не прост, и, проследив за ним, донес в Академию искусств, что открыл поэта, ибо тот весь вечер строчил что-то на папирусе, а написанное читал с завыванием, изредка вскрикивая: “О, как бы мне сказать еще не сказанное, но увы - ведь сказано-все” [Несколько перефразированный фрагмент из литературы Среднего царства.].

Аглимс получил от Академии обычную денежную премию “За обнаружение ценностей, одушевленных и вещественных”.

Пять литературоведов устанавливают пристальное наблюдение за чердаком полусгнившего дома на улице Рыбьей чешуи в городе Тире (старик проживает с бабушкой в возрасте, обычном для бабушки 50-летнего человека, и зарабатывает, продавая загадки изнывающим от скуки состоятельным юношам).

На второй день литературоведы объявляют: Каальбо - гениальный, абсолютно неизвестный поэт древности. Масса специалистов устремляется в священную лабораторию поэтического творчества, из-за плеча заглядывая в арамейские строчки. У Каальбо,- почти готовая эпопея: роман в стихах или поэма - как угодно.

Содержание.

Корабль выходит в океан: рифы, чудовища.

Лишь потом выясняется, что герой, как две капли воды похожий на автора, давно слоняется по свету в поисках счастья.

Каальбо временами бормочет: “Начало. Начало: в начало напихать побольше, покрепче, пострашнее!” Быстро вписывает в пролог целые эпизоды.

Герой был богат, любим, служил - все надоело… Отца убили (яд в ухо - во сне), его призрак почему-то является сыну. Мать вышла за убийцу отца. Герой ссорится с матерью, земляками - его изгоняют из родного города, а он: “Вы меня приговариваете к изгнанию, я вас - к пребыванию на месте”.

Потом он пьет, развратничает, создает теорию равновесия пороков: “Излишек вина, расширяющего кровеносные пути, уравновешивается вдыханием благовоний, сжимающим жилы. Утомление волокитством снимается избытком сна. Скитания, драки согласуются с обильной едой”.

В море героя снова пугают призраки, драконы. Он же спокойно объясняет, что верит в них и поэтому не боится: “Вот когда в вас не будут верить, а вы являться будете, вот тогда придет настоящий ужас” (все это, разумеется, прекрасными ритмическими стихами).

Через неделю Каальбо прославлен, не сходит с КОСМЭКов.

Начато сооружение его памятника и мемориальных музеев.

Объявляется всепланетный конкурс: “А что он напишет дальше?” За семь дней Каальбо последовательно провозглашен: основоположником мировой трагедии, гамлетизма, донжуанизма, донкихотства. В воскресенье около полудня он основал сатиру: герой попадает в Египет - всюду люди, говорящие завершенными верноподданническими формулами. Фараон молится и приносит жертвы самому себе, ибо сам есть божество!

Создав сатиру, Каальбо (к величайшему негодованию экспертов) пьянствует трое суток, а вернувшись, добавляет в пролог еще несколько авантюрных эпизодов.

Но, заметив, что папируса осталось мало, сжимая строки, пишет эпилог - “гениальное предвосхищение изящных эпилогов Ренессанса и постренессанса” (из статьи признанного авторитета). В эпилоге герой встречает старого друга - они вспоминают, что близится день, в который много лет назад они вместе кончили школу. Оба радуются - клянутся найти старых товарищей и основать город друзей. Затем пускаются в путь к синей бухте, которую запомнили с детства, чтобы осмотреть место будущего города. С ними тощий, молчаливый раб-ассириец и юный сын друга…

Здесь как раз кончались поэма и папирус.

Три близкие по тональности статьи - о солнечном, эллинском оптимизме поэта, прорезающем мрачную безысходность Востока, - публикуются рекордно быстро.

В день появления статей Каальбо (после завершения поэмы наблюдение за ним ослаблено) добывает у бабушки клочок почти чистого папируса (старуха записывала на нем свои годы, чтобы не забыть). Набрасывает окончание эпилога: друзья отправляются к голубой бухте… Из города, который они только что покинули, выбегает, захлебываясь ругательствами, жена друга и спутника героя.

“Простонародный строй диалога, почерпнутый из самого воздуха тирских харчевен, не нарушает лучезарных, чеканных ритмов повествования” (из вступления к новой хрестоматии). Друг героя не выдерживает стонов и проклятий жены, закрывает лицо, возвращается.

Герой целует и отпускает тощего раба. Они расходятся в разные стороны…

Поэт еще вписывает какую-то душераздирающую подробность в самое начало.

Вечером Каальбо в харчевне у порта “Что к Египту”.

Садится на пол и читает - громко и чисто - пролог: море, приключения, страсти.

Там же купец Астарим, богатый и неграмотный: грамотность - средство, богатство - цель; достигнутая цель не нуждается в средствах.

Астарим и прочие прислушиваются. На самом интересном месте Каальбо умолкает. Просьбы, обещания; купец раскошеливается - Каальбо не уступает, потом отдает свиток за хорошую цену. Купец убегает домой (к грамотным рабам).

Двое суток литературоведы и читатели наблюдают то, что Каальбо именует “Великим кругом”: последовательное посещение и возлияния поэта и целой ватаги поклонников - во всех прибрежных кабаках Тирского острова. В последних кабаках питие в складчину. Первой ночью Каальбо бросает в мешок белый камень. Во вторую ночь мешок теряет. Заводит новый. Огорчения литературоведов компенсируются обширной стенограммой поэтических выражений, оборотов, идиом, цитат, стихов, сентенций, поговорок, произнесенных на “Великом кругу”.

В доме Астарима поэма прочтена вслух, одобрена и выброшена в мусорную яму, заведенную еще по приказу культурного царя Хирама Великого.

ЗАГОВОР

Первым обнаруживает его в своем КОСМЭКе претендент на египетский престол, изгнанный из страны после объявления республики.

Претендент принимает через КОСМЭК только Сенусерта как равного, блюдет его безопасность, выискивает и находит козни.

Претендент интуитивно не доверяет Килумэ, главному пыточнику, “начальнику тех, кто добывает слово”, и заместителю “царского уха” (министра полиции).

За Килумэ наблюдает вся семья претендента и на третьи сутки ловит подлеца с поличным. (Материалы, координаты передаются в РЕКОСМЭК и египтологам.) Пленка со встречей Килумэ и Ифоса размножена, просмотрена, обсуждена.