Миры Пола Андерсона. Том 19

Свобода застыл на месте, не сводя с жены взгляда. Джудит отшатнулась.

а — В чем дело? — спросила она.

— В чем дело?! — завелся Ян. — Ты хоть понимаешь, что мы с ней вчера прервались на середине теоремы конформного отображе­ния? Похоже, наша дочь не в состоянии ее осилить! И ничего удивительного — ведь в школе она занимается исключительно домо­водством и прочей дребеденью, словно у нее не будет в жизни иного выбора, как только стать игрушкой богатого мужа или рабы­ней бедного. Как, по-твоему, она научится ясно мыслить, если не усвоит элементарных принципов функционирования языка? Да у нее же в голове сквозняк! К завтрашнему вечеру он выдует все, что мне удалось вбить туда вчера!

Свобода заметил, что кричит в полный голос. Он замолчал, сглотнул слюну и постарался объективно оценить ситуацию.

— Извини, — сказал он. — Мне не следовало так орать. Ты же не знала.

— А если знала? — тихо спросила Джудит.

— Что? — резко обернулся Свобода, направившийся было к вы­ходу.

Она собралась с духом и выпалила:

— В жизни есть вещи поважнее дисциплины. Ты хочешь, чтобы нормальные здоровые подростки четыре дня в неделю по шесть часов проводили в школе на материке, встречались со сверстника­ми, которые там живут, слушали, какие после уроков затеваются игры, экскурсии, вечеринки, — а потом возвращались сюда, где у них нет друзей, нет ничего, кроме твоих лекций и книг?

— Мы ходим в море, — растерялся Ян. — Купаемся, удим ры­бу... В гости ходим... У Локаберов сын — ровесник Дэвида, а де Сметы...

— Мы видимся с этими людьми раз в месяц, — прервала его Джудит. — А друзья Джози и Дэви живут на материке.

— Ну да, целый выводок друзей, — буркнул Свобода. — У кого из них осталась Джози?

Джудит замешкалась с ответом.

-Ну?!

— Она не сказала.

Он кивнул, чувствуя, как задеревенели шейные мышцы.

— Я так и думал. Конечно, мы с тобой отстали от жизни. Мы не одобрили бы участие четырнадцатилетней девочки в невинной ор­гии с марихуаной. Если только там не будет ничего похлеще. — Он опять вышел из себя: — Чтобы такое было в последний раз! На все подобные просьбы в будущем отвечать категорическим отказом! И пусть их светская жизнь катится к чертовой матери!

Джудит прикусила дрожащую губу. Потом, не глядя на него, сказала:

— В прошлом году все было совсем иначе.

— Конечно, иначе! Тогда у нас были свои собственные школы. В дополнительных домашних занятиях никто не нуждался: всему учили на уроках. И об одноклассниках нечего было беспокоить­ся — дети из приличных семей, хорошо воспитанные, с разумными и честолюбивыми идеалами. Но что же нам делать?

Свобода прикрыл ладонью глаза. Голова раскалывалась. Джудит подошла, прижалась щекой к его груди.

— Успокойся, любимый, — прошептала она. — Вспомни, что говорил Лэрд: «Принимайте неизбежное».

— А ты не забывай, какой смысл он вкладывал в слово «прини­майте», — угрюмо отозвался Свобода. — Он учил, что неизбежное нужно принимать так, как мастер дзюдо принимает атаку против­ника. Мы забываем его учение... Все забываем понемногу с тех пор, как его не стало.

Джудит безмолвно держала мужа в объятиях. Славное прошлое нахлынуло воспоминаниями; Ян, отрешенно глядя сквозь стену, вздохнул:

— Ты даже представить себе не можешь, как это было хорошо. Ты слишком молода, ты примкнула к движению уже после смерти Лэрда. Я сам был тогда мальчишкой, а мой отец высмеивал его учение. Но я слушал, как Лэрд говорил — и по видео, и наяву, — и уже тогда я знал, что он прав. Не то чтобы я в самом деле его понимал. Просто я знал, что есть в мире высокий человек с пре­красным голосом и что он вселяет надежду в сердца людей, чьи родные лежат под обломками разрушенных бомбежкой домов. По­зже, когда я начал изучать теорию конституционализма, я всегда старался воскресить в себе испытанные в детстве чувства... А мой отец только и знал, что зубоскалить! — Он прервался. — Прости, дорогая. Я тысячу раз тебе это рассказывал.

— Но Лэрд умер, — вздохнула она.

Не сдержавшись, в новом приступе гнева, он выпалил то, о чем никогда ей не говорил:

— Его убили! Я уверен. И не какой-то случайный бандит из Братства на темной улочке, нет! До меня доходили слухи, намеки: дескать, мой отец беседовал с Лэрдом с глазу на глаз, обеспокоен­ный его растущим влиянием... Я открыто бросил отцу в лицо обви­нение в том, что он убрал Лэрда. Он усмехнулся и не стал ничего отрицать. Тогда я порвал с ним. А теперь он пытается загубить труд всей жизни Лэрда!

Ян вырвался из объятий жены, бросился из кухни через столо­вую и гостиную, спеша поскорее выйти на воздух. Морской прибой остудит его кипящую душу.

На полу в гостиной сидел, поджав под себя скрещенные ноги, его сын Дэвид, покачивая головой с полуприкрытыми глазами.

Свобода остановился. Сын его не замечал.

— Что ты делаешь? — не выдержал Ян.

Невозмутимое девятилетнее создание, словно пробудившись ото сна, обратило к нему затуманенное лицо:

— Ох... Здравствуйте, сэр.

— Я спросил, что ты делаешь! — отрывисто бросил Свобода.

Дэвид, глядя из-под опущенных ресниц, что придавало ему

какой-то плутоватый вид, пробормотал:

— Домашнее задание.

— Какое к дьяволу домашнее задание? И с каких это пор ваш тупоголовый учителишка изволил востребовать твой интеллект?

— Нам велели практиковаться, сэр.

— Не увиливай от ответа! — Свобода навис над мальчуганом, уперев руки в боки и сверля его свирепым взглядом. — Практико­ваться в чем?

Судя по выражению лица, Дэвид был на грани бунта, но, пораз­мыслив, решил покончить дело миром.

— Эле... эле... элементарная настройка, — сказал он. — Просто о-вла-дение техникой. Нужны годы, чтобы... это... обрести реаль­ный опыт.

— Настройка? Опыт? — Свобода почувствовал, что пытается не­водом зачерпнуть воды. — Объясни, пожалуйста. Настройка на что?

Дэвид зарделся.

— На Невыразимое Сущее, — запальчиво ответил он.

— Погоди-ка. — Свобода изо всех сил старался держать себя в руках. — Ты ходишь в светскую, мирскую школу. По закону. Вас же не учат там религии, верно? — В это мгновение он почти надеялся, что учат. Ведь если правительство начнет превозносить один из миллионов культов в ущерб другим, неизбежны волнения, которые могут перерасти...

— Да нет же, сэр. Это факт. Мистер Це нам объяснил.

Свобода сел на пол рядом с сыном.

— Какой факт? — спросил он. — Научный?

— Не-а. Ну, не совсем. Ты же сам говорил, что наука не могет дать всех ответов.

— Не может, — машинально поправил Свобода. — Согласен. Утверждать, что может, было бы равносильно утверждению, что открытие структурированных данных представляет собой сумму совокупного человеческого опыта, а это очевидный абсурд.

Он с удовольствием отметил про себя ровность своего тона. Налицо обычное детское заблуждение, и сейчас он развеет его разумными доводами. Вид склоненной курчавой головки вдруг вско­лыхнул в груди безудержную нежность. Ему захотелось взъерошить темные волосы сына, позвать его с собой в солярий погонять в салочки. Однако...

— Слово «факт», — пояснил он, — означает, как правило, эм­пирические данные или же неопровержимо доказанную теорию. «Невыразимое Сущее» — явная метафора. Примерно такая же, как когда ты говоришь: «Ух, налопался, аж из ушей прет». Оборот речи, но не факт. Ты, наверное, хотел сказать, что изучаешь какой-то вопрос из области эстетики: например, что делает картину прият­ной взору и так далее.

— Ах нет, сэр. — Дэвид энергично помотал головой. — Это ис­тина. Истина, которая выше науки.

— Но тогда ты говоришь о религии!

— Нет, сэр! Мистер Це нам все объяснил. Старшие мальчики в школе уже умеют... это... немного настраиваться. Ну, в общем, эти упражнения, ими не просто пости... постигаешь Сущее. Ты стано­вишься Сущим. То есть не каждый день, конечно, а...

Свобода вскочил. Дэвид не спускал с него глаз. Голос у отца дрожал от сдерживаемого гнева: