Босиком в голове

— Держись подальше от этих колесниц, Кол, прохлада Альп нас ждет — ты слышишь, Колин, — прохлада Альп!

Мне тоже есть что сказать пусть он не думает это все его давние амбиции — толпы марширующих фанатиков уж лучше быть последним идиотом это животное этот слизняк в белых одеждах как все это мерзко.

— Колин, все это кончится тем, что они тебя убьют!

— С чего ты взяла? Сколько раз тебе можно говорить — смотри шире!

— Я вижу больше чем ты думаешь! Люди всегда распинают своих спасителей — разве не так?

Плачет.

Чартерис. Смотрит удивленно.

— Лжехриста на крестах? Ты это имеешь в виду?

— Не хочу я больше об этом говорить, Колин, как ты не понимаешь… Мой отец — я тебе никогда о нем не говорила — был методистом и он считал, что люди распяли Спасителя потому, что их не было — было только их скопище. Ты понимаешь?

— Старого мира уже нет. Не осталось и камня на камне. Теперь все иначе.

Рассматривает дырявые свои башмаки.

Его коснувшись плеча она:

— Даже для лжехриста смерть остается смертью. Ты ведь не хочешь умирать — верно? Вспомни Брюссель.

Вой церебральных ветров. Маленькая темная фигурка. Сухая.

Бросил на нее недобрый взгляд. Поднялся пытаясь понять с какой стороны реки он находится. На швабской не на нейтральной. Под тугими стволами дерев холодно бросил ей:

— Пойди моя хорошая за дамбу — я хочу подумать.

Ты бьешься с собственною тенью закричала ему но тут же взяла себя в руки ты волен себя мучить это твое личное дело вот только мне с тобой не по пути. Почему мне все время приходится сдерживаться? Почему я не могу вести себя так, как мне хочется? К чему весь этот маскарад? Вся эта психомимикрия?

Параллельные вертикальные брусья вызывающие ощущение потусторонности при этом никто не понимает кто на какой стороне ловцы и ловитва неопределенность положения даже едят одно и то же.

Ритуалы братания решетка плоскостью соприкосновения. Кто-то снимает рубаху один другой на плечах и груди синева татуировок пронзенные стрелами сердца острые шипы роз плачущие красавицы негры тесаки с которых стекает кровь «мерседесы» непристойные словеса парусники с пиратскими флагами и прочее.

Глория изумленно вслух:

— Да это же схемы их разумов!

Длинноволосые поэты боксеры-инструменталисты вокалисты оккультный люд силлабо-тоники и миропроницатели фаллософы и битописатели теребенские и воровские все и всяческие.

Вновь и вновь заходила речь о Чартерисе. Ветер дул с его стороны, но Руби и компания встречали его с музыкой. Всех относило.

В поле зрения попал кружащий мертвый лист — сделал круг и вновь исчез во тьме непроницаемой (поле зрения всегда окружено тьмой непроницаемой). Явление его никого не взволновало — избитое возвратное движение…

К бесстражным стражам вдруг присоединились Лаундрай и верный Хорст Вексель тюремные коридоры наполнились криком:

— Heraus! [31] Heraus! Вы что не слышали приказа?

Громоподобно радостную весть: Чартерис — Сын Бога и потому он возглавит поход на Франкфурт далее Бонн и Берлин повсюду утверждая новый порядок оттуда недалеко и до Москвы — что вы скажете на это? Не верится? Главное ничего не бояться у нас есть тайное оружие — это наци Водород 12 суперрепеллент и автовзвод.

— Эти подлые гиены не испытывают никакого уважения к государству, — зло прорычал Лаундрай.

— И к личности тоже, — вставил вексель.

По аллее платановой уверенной походкой четко очерченные ветви деревья словно с иголочки ветви черные ветви плывут голые четкие ветви изъявляя потаенное земли

асфальт весь в трещинах напряженные корни

трое таинственные фигуры гости из прошлого

по мою душу не иначе

зимняя стрижка деревьев — как странно

каждое мгновение — своеобразное отражение вечности каждое дерево — ветвь другого дерева отросток его и точно так же траектории моих «я» не имеют самостоятельного значения

все слова сказанные мною прежде произносимые сейчас кровь от крови я пусть мне и хотелось бы чтобы все обстояло как-то иначе следствие распада дезинтеграции

мое истинное «Я» не здесь но и не где-то там оно — поблизости

деревья сведут меня с ума

эта женщина

аноним

многие так привыкли к тени что боятся всего находящегося на свету ни там ни там нет ничего кругом сплошная химия все определяется порядком молекул и

стремительное движение по дорогам сознания деревья вдоль бесконечная процессия похожи одно на другое как две капли воды постоянный возврат к началу о какой окончательности возможно

не может быть чтобы у меня было только две перспективы отправиться вместе с Комендантом в грандиозное турне по всему миру или сбежать в горы вместе с Анджелин ведь есть и другие или например или смерти

Обрести нежданно новое слово новую тварь

вторгнуться исторгнуть

у них в голове старая рухлядь

объяснить что история состоит в повторении пройденного надо как-то продраться они так за все эти фотографии держатся оттого что у них нет ничего другого

ночные гости они уже рядом

Положил руку на ствол последнего дерева — дальше весна ветер беспутный кружит

туман над Рейном темнеет одинокая фигурка

растет на глазах — неужто Крассий? Верный его адъютант бывший торговец мануфактурой преданный ученик и впридачу толкач пропавший на брюссельском пожарище. Зубищи свои скалит сквозь ветви.

— Гость из прошлого, — хмыкнул Чартерис. У голого ствола снуют первые весенние мухи над ними на толстой ветке зыркая хищно чернокожая крупная птица.

— Учитель, простите меня, вы, наверное, решили, что я вас бросил, — нет, я все тот же, я прежний Кассий, ваш преданный ученик.

— Давай не будем о прошлом.

Дрогнули фланелевые перья.

— О каком таком прошлом вы говорите Учитель все мои измерения здесь перед вами я вам верен по-прежнему.

— Давай Кассий слезай со своего дерева и попробуй придумать что-нибудь новенькое взамен старого давай.

Взяв его за руку Кассий:

— Я слышал о ваших проблемах. Вы зависли на вираже. Немного пораньше — когда туман над Рейном еще не рассеялся я видел вас с того берега и пытался привлечь к себе ваше внимание но вы были заняты чем-то своим вы не смотрели в мою сторону. Кто я такой в самом деле чтобы вы на меня внимание обращали скоро весь мир у ваших ног окажется!

— Заткнись! Лезь назад на свое дерево!

— Пока я шел к вам я беседовал с разными-всякими людьми один бедный чиновник это уже в Эльзасе было другой владелец маленькой заправки и вот последний-то мне и сказал мол мы друг друга перебьем за год другой, а все потому, что нет настоящей власти.

— Кассий…

— Вы должны говорить в мегафон мира, Учитель! Вы должны положить этому конец! На вашем месте я бы направился прямиком в Рим и взял бы бразды правления в свои руки — если вы так поступите, я пойму вас!

Дверца кабины огромного серебристого рефрижератора открылась и на подножке появилась Анджелин.

— Привет, Касс, я думала, ты сгорел вместе с Брюсселем! Напрягшись, полные губы:

— Вон оно как — и ты здесь, крошка!

— Колин, этот толстый коммундир выпустил всех наших на свободу что теперь делать будем — а, Колин?

От черной отмахнувшись вороны крепко обнял Анджелин и полуцеловал.

— Я смотрю Анджелин до сих пор в фаворитках! Присоветовала бы ты своему господину не размениваться по пустякам.

— Какая все это чушь! Прежде всего мы должны быть людьми, Касс, и ты не нужен нам для этого — понимаешь? Черный чистит перья злобные бусинки глаз.

— Безмозглое женское тело. Сука ты вот ты кто хочешь чтобы он принадлежал только тебе но знай времена изменятся Германия и Святая Земля это совсем не одно и то же!