Жестокие истины (Часть 1)

  Он выскочил на крыльцо, жадно хватая ртом воздух и держась за стену. Дворовую собачонку, сунувшуюся к нему с самыми лучшими намерениями, отпихнул ногой.

  -Элиот! Постой!

  Резкий окрик мастера Годара только подстегнул его, как удар бича. Он скатился по лестнице, но побежал почему-то не к воротам, а к забору. Быстро перелез через него, и оказался в соседнем дворе. Кругленькая, как кадушка, девчонка с визгом плеснула ему под ноги помои. Скользя на картофельной кожуре и дико озираясь, он ударился плечом в проходную дверь. Он бежал какими-то дворами, перепрыгивая через груды битого кирпича и мусора, нырял в дыры и перелезал через покосившиеся от ветхости, заборы. Странно, но эта безумная гонка стала доставлять ему удовольствие. Скорее, скорее, чтобы ветер свистел в ушах! Безлюдная улица, гулкий коридор, колодец двора с каким-то тряпьем на веревках... А это что? Два здоровых отощавших пса набросились на него, рвя в клочья штанины на икрах. Прочь, прочь, ублюдки! Он протиснулся в узкую щель между двумя стенами, и в кровь содрал себе кожу на подбородке, даже не заметив этого.

  Очнулся Элиот на каких-то развалинах. Он представления не имел, где находится. Обугленные стропила высовывались из стены, грязной от копоти. Под стеной чернела бездонным зевом дыра, и к этой дыре была протоптана в снегу узенькая тропинка. Снег рядом с тропинкой был весь усеян шелухой от кедровых орешков.

  -Что там за гость? - раздался из дыры бойкий голос, и Элиот мгновенно узнал его.

  Голос принадлежал Мышу, а следом показался и сам его обладатель. Два колючих глазка глядели на Элиота из-под грязных лохмотьев с нескрываемым любопытством.

  -Вот это да! - протянул Мыш, - Неужто, ученик того подольского лекаря?

  -Я больше не ученик ему! - сказал Элиот глухо, и сам поразился своим словам.

  -Ай-яй-яй! Стало быть, решил своим умом приживаться?.. Есть хочешь?

  Не дожидаясь ответа, он достал из-за пазухи ломоть черного хлеба, разломил надвое, и протянул одну часть Элиоту. Сам начал жевать вторую. Ел он тоже по-мышиному, мелко и быстро двигая скошенным подбородком. Элиот мерно двигал челюстями, но совершенно не чувствовал вкуса: только угольки, попадавшиеся в хлебе, противно скрипели на зубах.

  Хриплое зывывание трубы прервало их трапезу. И тут же с другого конца города откликнулась ей другая труба. Мыш, перестав жевать и приоткрыв рот, прислушивался к этим звукам.

  -Слыхал? - спросил он, - Ну, держись теперь, вольный Кравен!

  Как только Элиот услышал отдаленные звуки сражения, его стала бить крупная дрожь. Но это не был страх; наоборот: ему до зуда в пятках захотелось сразу же оказаться в самом горячем месте. Похоже, то же чувство испытывал и Мыш: он оглянулся, и Элиот успел заметить дьявольский огонек в его глазах.

  -Подбери сопли, господин ученик! - усмехнулся Мыш.

  А вот и он: первый раненый. Мимо, шипя и плюясь, шел солдат. Солдата кидало из стороны в сторону, словно пьяного, и между пальцев, зажимавших рану, сочилась кровь. По походке и по мертвенной бледности лица Элиот сразу понял, что раненый потерял много крови. Он остановился, и хотел подойти к солдату, но тут же вспомнил, что у него ничего с собой нет: даже бинтов. И всё же он подошел. Солдат посмотрел на него мутными глазами и тяжело оперся на подставленное плечо.

  -Дай погляжу! - бормотнул Элиот скороговоркой.

  -А ты кто та-акой? - спросил солдат, заикаясь.

  -Лекарь.

  Наверное, солдат подумал, что мальчишка не может быть лекарем, но ему было так худо, что он только устало прикрыл глаза и уронил голову Элиоту на плечо.

  -Эй, ты не спи! Не спи, слышишь? - испуганно вскрикнул Элиот и наотмашь ударил солдата по небритой щеке.

  Это подействовало: солдат снова пришел в себя.

  -Мечом вдарили... - пояснил он вяло, глядя, как Элиот вспарывает ножом его рубаху.

  Рана была неглубокая, но, видимо, меч задел артерию: кровь имела ярко-алый цвет, и пузырилась, к тому же. Элиот оторвал от солдатской рубахи изрядный лоскут, и сделал из него тампон. Если бы у него была игла и нитки, он попытался бы заштопать рану: он много раз видел, как делает это мастер Годар. Но ничего, кроме пояса, у него не было, и он перетянул этим поясом туловище солдата.

  -Так, теперь осторожно встаем, и идем, идем...

  Солдат почти висел на плече Элиота, еле передвигая ватными ногами. Парень дотащил его до ближайшего дома: постучал в ставню. Открыла ему женщина в чепце и тут же заявила первая категорическим тоном:

  -У нас уже лежат двое!

  Элиот растерялся, думая, что ему отказывают. Но женщина сама подхватила раненого под руку, и вместе они втащили его в комнату. Здесь и в самом деле, лежали два человека. Солдата уложили в кровать, рядом с другими. Элиот хотел было уйти, и тут вспомнил про спадающие штаны.

  -Веревка найдется? - спросил он виноватым голосом у женщины.

  Та сердито поджала губы, и молча исчезла. Вернулась она через минуту, неся в одной руке веревку, а в другой - кувшин с горячей водой.

  -Умрет, наверное, - она кивнула в сторону солдата, - Я акушерка, так что могу говорить...

  Элиот торопливо поблагодарил акушерку и покинул ее дом. Мыша, разумеется, и след простыл. Пока Элиот крутил головой, пытаясь сообразить, куда мог побежать Мыш, раздался шелест, и следом что-то с оглушительным треском лопнуло о мостовую в трех шагах, выбив сноп искр. Мелкий осколок секанул Элиота по лбу и сгинул, оставив длинную царапину. Мимо! - обожгла шальная догадка, и странное веселье овладело им. Теперь он был уверен: что бы ни случилось - он останется цел. Ему вдруг очень сильно захотелось попасть на стену, хотя он и не представления не имел, что он будет там делать. Одно он знал наверняка: там будет очень весело! И он побежал вперед, бухая о мостовую сапогами.

  Приземистая стена вылезла из-за последнего дома совершенно неожиданно, как тать в ночи. Поблизости горели костры, а на них стояли чаны с удушливо чадящей смолою. Здесь, в основном, суетились женщины и подростки, таская дрова и поддерживая огонь. Вот какая-то суровая старуха подцепила чан на крюк и дернула за веревку. И тут же чан со смолой взмыл вверх, а вниз так же стремительно опустился порожний, блестя черными боками.

  Элиот поднял глаза. На гребне стены густо стояли ее защитники. По их расслабленным позам он понял, что первый приступ только что был отбит. Вот парень с румянцем во всё лицо уперся спиной в зубец и ногой спихнул со стены труп в желтом тулупе. Мертвый подольник глухо шмякнулся о мерзлую землю. К нему тотчас же бросились два подростка: пошарить за пазухой. А наверху в это время мелькали лохмотья неугомонного Мыша.

  -Эге, ребятушки! - тараторил он, - Гляди, сколь подолья навалило! То-то будет нынче у наших ворон праздник!

  -Как, как? подолья, говоришь? Га-га-га... - веселились кравники.

  Элиот поднялся по ступеням, и тут же столкнулся с каким-то мастеровым.

  -Я тебя расколю от сих до сих! - заругался еще не отошедший от боевой горячки мастеровой, черкнув по воздуху ребром ладони.

  Но Элиот не обратил на него ровным счетом никакого внимания. Страдальчески изломив бровь, он смотрел на равнину, и не узнавал ее. За три недели осады она покрылась многочисленными шрамами окопов, оделась ломаными линиями тынов. Тут и там безобразными ржавыми язвами на теле земли разлеглись глинянные площадки для катапульт. Курились дымы... Сам снег, где он еще сохранился, был изгажен и приобрел нездоровый грязноватый оттенок. Тот лесок, который рос неподалеку от Южных ворот, исчез. Его деревья пошли на дрова для походных костров и на фашинник для рва. Городской ров на всем протяжении был наполовину засыпан землей, завален падалью и бревнами.

  И весь этот невообразимый осадный хаос кишел войсками. В море желтых ополченских тулупов медной сыпью блестели панцири аррских арбалетчиков. Справа густо колыхались копья хацелийской пехоты. Одни лишь эскадроны конной имперской гвардии выделялись своими идеально стройными рядами среди всеобщего бедлама. Совсем близко, укрываясь за подвижными щитами, копошились вражеские лучники: то и дело кто-нибудь из них высовывался из своего укрытия и посылал на стену стрелу. Кравеники в долгу не оставались: Элиот всё время слышал справа и слева от себя хлопки арбалетов. Шла азартная смертельная охота друг на друга, сопровождаемая обычными в таких делах взаимными насмешками.