НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 4 (1966)

Понемногу он начал припоминать: она была первым ребенком в племени, который родился с желтыми волосами. Все смотрели на это, как на диковинку.

Теперь волосы ее стали длинными, она перевязывала их травяным шнурком. Они покрывали лопатки; плечи и грудь оставались обнаженными.

Гева выглядела более крепкой и рослой, чем Лилит, хотя была моложе ее. Крепки были руки, которые она смиренно опустила вдоль тела, и ноги, по щиколотку ушедшие в ромашку и дикий укроп; он пахнул после дождя так опьяняюще!

Полные губы Гевы чуть улыбались, а когда она подняла глаза, Одам увидел, что они не серые и удлиненные, как у Лилит, а круглые и голубые.

– Ты велишь мне уйти! - проговорила Гева жалобно.

– Можешь остаться. - Одам отвел взгляд в сторону. Что-то застряло в его горле. Только сейчас он понял окончательно; прошлое - прошло! Демоны, вложившие в Лилит другое, дерзкое сердце, больше никогда уже не вернут ее ему.

Но и он не будет одинок. Перед ним стояла коротконожка Гева, дочь родного племени, во всем послушная его законам.

И он коротко, как подобает мужчине, кивком приказал ей следовать за собой в пещеру.

Вначале, оставшись один, Одам почувствовал только облегчение. Ум его, взбудораженный многими непонятными явлениями, мог отдохнуть.

Исчезли лаолитяне; выветрился металлический запах, который они оставляли на вещах, прикасаясь к ним. Молодая трава скрыла вмятины от улетевших навсегда огромных серых яиц. Жизнь вернулась в прежнюю колею: день неизбежно сменялся тьмой ночи.

Одам строгал свои дротики и старательно наносил на них изломанные черточки - символы удачной охоты, хотя они и не были похожи на тех прекрасных могучих зверей с красными рогами, которые выходили из-под пальцев Лилит. Одам жил в молчании: охотился, разжигал костры, рубил каменным топором деревья.

В поисках зверей он уходил все дальше и дальше. В этом нет ничего удивительного; если существовать одной охотой, участок должен быть огромным. Да к тому же Одама никто ведь не ждал в пещере, чтоб ему захотелось поскорее вернуться. И не возвращаться можно было сколько угодно…

Одно время он пристрастился к соку белены. Почему людей всегда привлекало опьянение? Им нужно бы отвлечься, убежать от самих себя? Но чаще Одам сидел с удой, смотрел на воду и предавался мечтам. Они были направлены не в будущее, а в прошлое; ведь то, что позади человека или впереди него, одинаково принадлежит вечности. Река была неширока, и деревья отражались целиком - от берега до берега. При тишине в полдень на воде шла своя жизнь: расходились круги от дафний, водомерки обегали вверенные им угодья. Там, где стоял берестяной поплавок, выглянуло солнце, серебряное от туч. Круг на воде засверкал, залучился, а поплавок исчез - не то от света, не то рыба потянула. Очнувшись, Одам дернул удилище. Его звал издалека поющий голос Гевы, которому не свойственны были чистые четкие звучания утраченного голоса Лилит.

Приход Гевы мало что изменил в жизни Одама. Конечно, он не мог не видеть, что она домовита, упорна, любяща. Теперь утром возле очага всегда лежали сухие сучья клена и орешника: они горят ровно, без искр, а вечером рой мошкары Гева отгоняла дымящими корнями сосны. Она ловко орудовала крепкими зубами - добавочным инструментом в ремесленном наборе, - расщепляла кости, перекусывала прутья. Звезды не пугали и не притягивали ее, как Лилит; когда на небосклоне появлялось знакомое созвездие, она знала, что время идти на поиски муравьиных личинок.

Гева оказалась усердной женой. Но то, что в Лилит было красотой и прямодушием, в ней становилось лукавством и прельщением. Одам это видел. Как много он видел теперь!

Вокруг Гевы кипел сам воздух; она двигалась проворно и принимала решения скоропалительно. С самого начала она почуяла присутствие враждебной тени и вступила с нею в борьбу.

Ей казалось, что Лилит бродит вокруг; Гева ведь не понимала, что можно просто уйти. Несмотря на то что ей иногда приходилось вместе с племенем преодолевать большие пространства, она не замечала этих пространств. Вместе с нею катился ее мирок, заключенный в кожуру, как семечко растения. Если Лилит жива, она должна вернуться на единственную обитаемую землю! Вот и приходилось подстерегать ее появление днем и ночью. Ловить моменты, когда она вторгалась с ветром или присаживалась у костра подсушить волосы.

Гева безошибочно угадывала даже мимолетное присутствие соперницы по пустому взгляду Одама, по его внезапно вялым движениям. А женщина не должна лишать мужчину силы; она должна наделять его ею! Конечно, если это настоящая женщина.

Гева рассматривала подолгу деревянную утварь: грубые плошки и подносы, берестяные кузова и чашечки для питья. Они были разукрашены резьбой. Бледные цвета глины вперемешку с ярким соком ягод, следы острых "рисующих камней" на любом куске дерева или камня, который мог как-то пригодиться в хозяйстве, - целая груда сокровищ, беспечно брошенных на чужие руки!

Гева боролась с желанием покидать их в огонь. Но ей не изменяла природная проницательность: вещь, как и человек, живет гораздо длительнее в памяти. Она впивалась взглядом насторожившейся рыси в эти узоры, в краски - и понемногу ненависть обострила ее зрачки и трепет соперничества передался пальцам.

Однажды Одам застал Геву за растиранием цветных глин с жиром. Это удивило его. Чудом Лилит, оказывается, владела другая женщина?

Он недоверчиво присел рядом. Гева, не поднимая синих ресниц, наносила узоры на жбан. Она продвинулась в своем тайном ученичестве, потому что уже не повторяла рисунков. Собственные узоры возникали под ее пальцами. Они были проще и словно плотнее прилипали к жбану.

О силе искусства нельзя судить по тем жалким остаткам, которые с торжеством извлекают из праха тысячелетий археологи. Искусство всегда пробуждало способность увидеть в окружающем нечто такое, что наполняет сердце безотчетным ощущением блаженства. А современник Одама умел воспринимать произведение искусства еще полнее - как бы всеми органами чувств!

– Я знаю, какой сок надо выжать, чтоб получился такой цвет. - Одам коснулся одного из старых сосудов.

– Ты мне покажешь, - отозвалась Гева, не прерывая работа. - Но посмотри: разве этот цвет не красивее? - И свежая карминная черта возникла на каменной палитре.

– Красивее, - сознался Одам, одним этим словом вознаграждая ее за все.

И вдруг Гева бессознательным движением, сосредоточенно и легко, провела мизинцем над верхней губой, очерчивая ее. Это был жест Лилит, одной Лилит! Словно обворовали мертвую!

Но Одам ошибся: Гева просто смахнула капельку пота.

Потеряв интерес к живописи, он поднялся на ослабевших ногах, и Гева вновь ощутила присутствие тени…

Так шло длинное время, которого не умели считать.

Однажды за кустами мелькнуло что-то черно-синее, как жаркая сажа. Одам сильно вздрогнул. На мгновение ему показалось, что это волосы Лилит. Он даже не подумал, как же ему теперь быть, если у него уже Гева и дети, а Лилит вернулась? Сердце его по-молодому вздрогнуло; небо и земля обрели прежние краски; все изменилось вдруг - и это только оттого, что пахнуло дуновением юности и любви. Даже такой короткой и скудной, какой была она у Одама!

Он стоял не шевелясь, будто все еще ожидая. Но сбоку вынырнула желтоволосая Гева. Она подозрительно обежала взглядом недвижные кусты.

– Что ты увидел там? - пронзительно закричала она.

– Мне показалось… черные волосы, - словно просыпаясь, пробормотал Одам. И тотчас спохватился, что этого не следовало говорить.

Лицо Гевы плаксиво исказилось, лишь глаза сухо блестели. Она кинулась к кустам и ударила в остервенении по самой их гуще. В просвете торопливо мелькнуло округлое тело прирученного ею павлина. Темным звездным небом раскинулся хвост. Царственная птица удирала во все лопатки.

Гева стояла подбоченившись и зло хохотала вслед. Нет здесь Лилит! И нет ее проклятых волос, которые колдовством опутывают чужих мужчин, а потом мерещатся им всю жизнь! Нет и не будет!