Источник забвения

— Ну и ну.

«Не удивляться! — сказал он себе. — Нисколько и ничему. Все идет как надо. Как ей надо. Поэтому ты здесь… Тут особая логика. Где начинается Лина, брат Визин, коллега, там кончается твоя реальность». Вслух было сказано:

— Только час назад я звонил на автостанцию, и ваша сослуживица сказала, что вы вышли по срочным делам…

— И советовала вам не затевать со мной разговоров на работе, и дала вам мой адрес, и просила не говорить, что она дала, и вы обещали.

— Совершенно верно, обещал. И вам обещаю не говорить вашему начальству, что вы тут занимались срочными делами.

— Глупости, — хмурясь сказала Полина. — Пусть и она поработает. Довольно поотлынивала. Что вы тут делаете?

— Прогулка вплавь! — дурашливо ухмыльнулся Визин. — А вообще-то вам лучше знать, что я тут делаю. Я тут — по вашей воле, вне всякого сомнения. Это доказано.

— Бред какой…

— Почему бред? Что, «служба утешения» — тоже бред? А та радиограмма в самолете? Жаль только, что я потерял ее, а то бы продемонстрировал. Между прочим, и почерк один и тот же: в записке, в радиограмме и в бумажках на вашем столе.

— С вами сейчас будет солнечный удар, вот что с вами сейчас будет! - строго, как учительница, сказала она. — Разве это не легкомыслие — в такую жару без головного убора? А еще бог знает куда собрались! Возьмите-ка!

Над ним взмыл бумажный колпак, он поймал его и надел.

— А вы? — спросил он.

— Рыжим можно без головного убора.

— Вы не рыжая. Вы гнедая, или каштановая. Вот Коля — этот рыжий.

— Коля — светло-рыжий, а я — темно-рыжая.

— Вот! И тут без Коли не обошлось, — нарочито кисло проговорил он. Куда бы не ступил…

— А что Коля? — Голос ее возвысился. — У вас шоры на глазах, вот что!

— «Шоры», — повторил он. — За что-то вы меня очень не любите. Понять не могу…

По лицу ее прошла тень грустной улыбки; она подавила ее.

— Не любите, а возитесь… В чем причина?

— Это вы сами с собой возитесь. Возитесь, копаетесь, перебираете, ни на что толком решиться не можете…

— На кое-что я все-таки решился.

— Вы сказали «А». А дальше?.. Чем только не нагрузились, собравшись в такую дорогу… Ах да что, вы меня и не слышите нисколько.

— Нет, я слышу, слышу, Между прочим, — добавил он, все также дурашливо, — один человек сказал, что мы были бы неплохой парой.

— Этот человек, — вспыхнув, сказала она, — маленькая, безвольная, безответственная, мечтательная дурочка. Она достукается, что я из нее привидение сделаю.

«Не удивляться. Не удивляться, — повторял он про себя. — Спокойно и только спокойно…»

— За что вы ее? Кажется, она вам плохого не сделала.

— Он все-таки ровным счетом ничего не понимает… — Она отвернулась, опустила голову и так сидела некоторое время молча. Потом резко вскинулась. — Ну хорошо! О чем вы хотели со мной поговорить? О враче Морозове? О дороге на Сонную Марь?

— И о том, — сказал он, — как вы, улетая на запад, очутились на востоке.

— Оставьте ваши шутки! Вы сегодня не в состоянии говорить о серьезном. И до берега вам самому не добраться. Возьмите эту лодку.

— Я отдохну и потом поплыву…

— Нет! И не вздумайте наведываться ко мне! Забудьте тот адрес. Забудьте! — Зеленые глаза ее сузились и прилипли к его глазам.

— Ни за что! — уверенно сказал он. — Увражная, 35.

— Отлично. Лодку причалите у пляжа справа, там помост. А сегодняшний день вычеркните из памяти. Сами вычеркните! И выбирайтесь отсюда. Вы, любитель русалок… — С этими словами она скользнула через борт и исчезла.

Визин забрался в лодку, доплыл до берега, причалил, как ему велели, и вернувшись в гостиницу, уснул мертвым сном.

12

Он побегал по магазинам, наспех запасся необходимым — самым необходимым, как ему казалось, — и в начале второго был уже на автостанции.

Полина сегодня была настроена благодушно, улыбка не сходила с губ. Второй женщины в кассе не было.

— Я запомнил ваши правила, — поздоровавшись, сказал он. — Билеты продаются за пятнадцать минут до отправления. Но тут, видимо, будут давка и духота, а я плохо переношу то и другое. — Он старался вести себя так, словно вчерашнего дня не было.

— Не похоже, чтобы вы что-то плохо переносили, — по-свойски сострила она и засмеялась, и Визин тоже засмеялся и даже не удивился, что она, может быть, намекала и на ресторанное его приключение, и на Тоню, и на все на свете, потому что он вполне допускал, что в Долгом Логу мало найдется людей, которым было бы не известно про него «все на свете». Кажется, она тоже исключила вчерашний день.

— Рад, что произвожу такое впечатление.

— Значит, Рощи?

— Можно и прямо — Сонная Марь.

— Можно, — рассудительно сказала она. — Только дорога туда стоит очень дорого. Вряд ли вы такой богатый.

— Постараемся! Наскребем!

— Уверены?

— А как же!

— Ладно, — сказала она. — Все равно будет пересадка. Так что пока Рощи. А дальше вы — сами. Если так уверены. — Она стала выписывать билет.

— А что за пересадка? — спросил он.

— Там увидите. — Она вдруг подмигнула ему. — Итак, я выписываю вам билет. Билет, чтобы вы отправились. — Зеленые искры в ее глазах сверкали и резвились вовсю. — Значит, этот билет вы получаете из моих рук.

— И что? — Сердце его сумасшедше запрыгало.

— Сегодня — мой день, — ответила она. — В этот день я, передавая что-нибудь из рук в руки, приношу счастье.

— Представляю, сколько сегодня будет счастливых людей!

— Я не всем передаю билет из рук в руки. Обычно кладу его на полочку, вот сюда, и клиент забирает его сам.

— Понятно.

Она протянула билет и подождала, когда он возьмет его. Он взял. Потом опять же из рук в руки — отдал деньги.

— Кто вы все-таки? — спросил он шепотом.

— А разве вы обо мне еще не все расспросили? Я та, в которой обознаются.

— Все обознаются?

— Почти все, — шепотом же ответила она и громко рассмеялась. Счастливого плавания!

Он подумал, что она намекает на возможную распутицу. «Происки Лестера, не иначе…» А на улице было привычно солнечно.

— Что, ожидается дождь?

— Нет. Но дороги еще не просохли, они у нас не любят воды.

Внезапно, без всякого перехода он спросил!

— Так как же с доктором Морозовым?

— С доктором Морозовым так, — произнесла она, посерьезнев. — Однажды ему пришлось замещать заболевшего акушера. И он принял роды у одной женщины, которая родила девочку. Та женщина — моя мама, а та девочка — я.

— Удивительно! — выдохнул Визин.

— Жаль только, что человека этого считают помешавшимся на ложной идее.

— На какой ложной идее?

— Вы ведь знаете, на какой! — уже хмурясь, отозвалась она: ей не нравилось, что он притворяется.

— Я привык, — оправдываясь, сказал Визин, — разным людям задавать одни и те же вопросы. Тогда точнее вырисовывается истина.

— Вы, значит, за истиной туда? — Она усмехнулась. — Что ж, как ученому, вам и карты в руки.

— Толковую бы карту мне не помешало. И проводника.

— Все в ваших руках. Ну — до свиданья.

— Последний вопрос! Вы увлекаетесь кроссвордами?

— Увлекаюсь.

В помещение уже набивался народ, и Визина несколько отодвинули от кассы.

— Спасибо!

— Всего доброго! — крикнула Полина.

Визин вышел, прищурился от солнца; сердце его еще трепетало. Он сошел с крыльца — в трех шагах от него, как вкопанный, стоял Андромедов; у ног его покоился черный портфель, льняная рубашка была чуть помята, рыжие пряди сваливались на лоб, щеки рдели, в глазах — почтительность и готовность опекать, — словом, точь-в-точь позавчерашняя композиция, только золотистого галстука не было.

— Ну что? — вместо приветствия спросил Визин.

— Герман Петрович! Мы должны ехать вместе.

— Куда? На Луну? — Визин не решился пройти мимо.

— Ну… туда, Герман Петрович.

Сейчас Андромедов был неуместен, вносил разнобой в душу, мешал, возвращал к чему-то, к чему возвращаться не хотелось. Но вместе с тем Визин уже знал, что не скажет ему заготовленных накануне слов, чтобы «отшить его». И еще вспомнились Полинины слова про «шоры», сказанные в связи с Колей.