Псы кармы, блюстители кармы (СИ)

- Мы до него не смогли дозвониться. Ничего, он попозже к тебе заедет. Завтра, - я поддерживал голову Дане, пока вода лилась в его рот, тонкими ломанными ручейками сбегая по небритому подбородку.

- Не будет потом...

- Не говори глупости, врач сказал, что шансы есть.

- Пустил бы он вас, если бы так, - Даня обреченно скривил губу, - да я и сам знаю. Моя удача вышла. Теперь главное, чтобы вы жили. Если из-за меня и с вами вот так... я на том свете покоя знать не буду.

Его слова привели нас в такое замешательство, что я выронил поилку, и та громко звякнула, упав на металлическую столешницу с высоты сантиметров в десять.

На звон в дверь просунулась голова нянечки, строгая женщина глянула на нас укоризненно и снова исчезла.

- О чем ты? - спросил Бац.

- Прости, Мей, - ответил Даня не ему, а мне, - ты, я вижу, тоже пострадал. Я сейчас объясню...

Лицо у Дани искривилось, как-то вдруг сразу проступили все морщины, мимические складки, под мигом вспотевшей кожей вздулись горошины венозных узлов.

- Потом, потом расскажешь, - я начал поправлять ему подушку, сделал знак Бацу идти за врачом, - сейчас позовем твоих эскулапов, укол сделают.

- Некогда. Потом укол, - Данник посмотрел на меня со всей требовательностью, на которую был способен. - Я не знал, что делаю. Это всегда так происходит: сначала тебя лишают судьбы, потом начинают случаться мелкие неприятности, а потом человек погибает от несчастного случая, болезни или еще чего. А те, кто выживает, начинают замечать, что у них дела вроде налаживаются, а близких наоборот преследуют беды. Если сумеешь прожить еще дольше, поймешь что причина этих бед - ты. Я узнал про это недавно. Ко мне в баре подошел один из таких, как я - один из трансов. Выпили вместе и тут он давай рассказывать, что знает, что у меня проблемы, и когда примерно они начались, и все такое... Я сперва думал: или педик или братва таким дурацким образом подкатывает. Но он объяснил. Рассказал, как разглядеть других трансов и тех призраков, что приходят собирать жизни - блюстителей Кармы. Как тянуть линии судьбы из других, что ты должен видеть, что чувствовать при этом. Я попробовал смотреть, получилось. И тут он мне продемонстрировал... подонок. Там была девчонка, совсем еще ребенок. Он сказал, что у молодых все быстрее восстанавливается, и на моих глазах размотал ее, как кокон - нитку за ниткой. А потом с ней же хотел в гостиницу завалиться. Это такой трюк: когда человека разматывают, он чувствует незащищенность, и тянется к тому, кто кажется ему сильным и уверенным. Вот тогда я дал ему по морде и решил уйти...

- Из бара?

Даник криво улыбнулся:

- Не только... Не брать помощь, на которую не имею права. Не пользоваться другими. Пустить все на самотек. Наблюдал, как тянутся из меня щупальца - такие серые протуберанцы, они хватают нити других людей, до которых сумеют дотянуться. Особенно близких - такие уж мы эгоисты, считаем, что имеем право на тех, кого любим. Я учился держать эти щупальца при себе.

Бац перехватил мой устремленный в темень окна взгляд. Не надо было читать мысли, чтобы понять, что он выражает. Чуть-чуть облегчения - глупого облегчения оттого, что тебе, наконец, объяснили происходящее. И все остальное - обреченность.

- Продержался я без подпитки чуть больше трех недель, а потом появился дурак с автоматом. И все. Я только вчера, когда из комы вышел, окончательно осознал, кто меня поначалу поддерживал - первые месяца после моего перерождения. Видение мне было, будто заново все пережил: мы с Ванькой случайно на рынке у вас в городе встретились, за обновками для матери я приезжал. Мне тогда как раз хреново было - дела валились, рэкет наезжать стал. Пожаловался ему, а он сказал: "Давай помогу, только придумать бы, чем". И я почувствовал - он готов помочь. А уже дома как-то легче от этого его участия стало, проблемы сами собой вдруг решились, дела в гору пошли, и я чувствовал, каким-то образом это с Ванькой связано. А потом, в коме, понял, что зацепил я его. И тянул понемногу до последнего, все эти три месяца. А теперь вижу, что он стал питаться от тебя, Мей...

Он замолчал, и никто не прерывал установившуюся тишину. Я как-то вскользь подумал, что Сван ничего не рассказал нам с Игорем и новом деле Дани. А потом во мне вдруг родилась злоба. Родилась и тут же умерла, будто кинули спичку в облако тополиного пуха - вспышка и ничего не осталось. Я глянул на Баца и понял, что ему страшно. Наши разговоры о серых призраках с песьими мордами, о светящихся коконах - все это из странной блажи друзей, пусть даже граничащей с умопомешательством, превращалось в реальность. Таковой ее делали слова человека, последние минуты жизни тратившего на то, чтобы объяснять и просить прощения. Мне стало жаль Баца. И почему-то было совсем не жаль Даника. Умом я понимал, что он не виноват, что он поступил мужественно, решив предупредить нас. И ведь прекрасно знал, что последние минуты будут отравлены - нашим гневом, нашими резкими словами, а может, еще и чем похуже. Я понимал, но сделать с собой ничего не мог - сейчас передо мной лежал не старый товарищ, а причина страха, который мы с Иваном переживали все последние дни.

- Ничего, Даник. Все в порядке, - я все же смог взять себя в руки, но слова выходили с трудом, будто я выталкивал из горла холодную, липкую жабу. В них не было искренности, и он это понял.

Что-то стояло между мной и им, между мной и прощением, что-то, чему имя я нашел, только когда мы покинули больницу - эгоизм.

Через пару секунд явился врач и погнал нас из палаты. Даня в последний раз взглянул на меня, и я увидел, какая сильная боль его терзает.

- Прости, Мей, - проговорил он, - мне кажется, у тебя все еще будет хорошо. Только расскажи все Ване... - он глянул на шнурок на моей шее и продолжил, - оберег тебе не поможет. Когда Иван узнает, он сам прервет контакт.

Даня взял руку Баца желтыми отекшими пальцами и продолжил уже для него:

- Будь начеку. К Ваньке скоро начнут подкатывать, они ведь ищут своих, вместе им проще. А ты настоящий подарок для трансов - столько в тебе нитей.

В его взгляде появилась некая странность - задумчивая, расфокусированная...

- Возьми, если тебе нужно, - понял Бац.

Глаза Даника снова стали обычными, только очень серьезными. Он тихонько покачал головой:

- Если не дай Бог это случится и с тобой, если станешь таким же, не колеблись. Так жить... нет смысла.

Он отпустил руку и вытянулся на койке, глядя в потолок. Мы, наконец, вышли.

Уже на вокзале, когда ждали обратную электричку, я вдруг почувствовал, что Даник умер. И только тогда простил его. Рухнула внутренняя плотина, в которой было все - и обида, и боль, и гнев на судьбу, и жалость к себе. Я заревел навзрыд, уткнувшись носом в плечо Баца. На нас оглядывались, я понимал, что я - белугой ревущий молодой мужик - выгляжу нелепо, дико. Пытался подавить своенравные рыдания, но им было плевать на приличия. Они разрывали мое горло и рвались наружу, пока не вышли все, и тогда взамен пришло спасительное, обессиливающее безразличие.

Глава 21. Торм.

Гроза.

Торм очнулся ото сна, когда первая молния расколола воздух над их навесом. Они остановились в двадцати километрах от Ростова, в кемпинге, наспех построенном у дороги. Низкие, вроде бараков домики, навесы с соломенными крышами, забор из железных листов с натянутой поверху колючей проволокой, охрана. Все это походило на лагерь Фука, с той разницей, что здесь защищались от гостей снаружи, а не от постояльцев.

Кемпинг был полон, и Ли с Тормом досталось лишь место под навесом. Они расположились прямо на обеденном столе, спиной к спине, и проспали до самого рассвета. Вместе с ним и пришла эта странная гроза. Молнии раскалывали небо одна за другой, но на землю не падало ни капли. Воздух над ними был чист, резкий ветер разогнал последние облака, и они сбились в кучу на севере и на западе - чную клубящуюся кучу, из которой иногда вырывались к югу стрелы-разряды.