Немезида (пер. Ю.Соколов)

– А тебе не приходит в голову, что Питт вовсе не склонен оказывать мне любезности? Если он подумает, что мне просто хочется задержать Эугению и тебя на Эритро, то может приказать вам возвращаться, только чтобы досадить мне.

– Я абсолютно уверена, – невозмутимо возразила Марлена, – что комиссару Питту доставит большое удовольствие оставить нас здесь, чтобы насолить вам. Кстати, вы и сами хотите, чтобы мама осталась – она вам нравится.

– И даже очень. И нравилась всю жизнь. Да только я-то твоей маме не нравлюсь. Недавно ты говорила, что она еще не забыла твоего отца.

– Дядя Сивер, вы нравитесь ей все больше и больше. Правда.

– Марлена, симпатия – не любовь. Не сомневаюсь, что ты уже понимаешь это.

Марлена покраснела.

– Я же говорю о старых людях.

– Да-да, о таких, как я. – Откинув голову назад, Генарр расхохотался. Потом сказал: – Извини, Марлена. Нам, старикам, вечно кажется, что молодежь не умеет любить, а молодежь вечно считает, что старики уже обо всем позабыли. Почему же ты решила остаться под Куполом? Не ради же нашей с тобой дружбы?

– Вы мне нравитесь, дядя Сивер, – серьезно ответила Марлена. – Очень нравитесь. Но я хочу остаться здесь потому, что мне нравится Эритро.

– Я же говорил тебе, что этот мир опасен.

– Не для меня.

– Ты все еще убеждена, что лихоманка к тебе не пристанет?

– Конечно.

– Но откуда ты знаешь?

– Просто знаю. И раньше знала – когда еще не прилетела на Эритро. И нечего сомневаться.

– Это было тогда. Но теперь ты знаешь о лихоманке.

– Мое решение бесповоротно. Здесь я ощущаю себя в полной безопасности. Большей, чем на Роторе.

Генарр медленно покачал головой.

– Вынужден признать, что не понимаю тебя. – Он внимательно посмотрел в ее лицо, темные глаза, полуприкрытые великолепными ресницами. – Что же, Марлена, позволь теперь мне прочитать твои мысли. Ты решила добиться своего и во что бы то ни стало остаться на Эритро.

– Да, – спокойно сказала Марлена. – И я надеюсь на вашу помощь.

Эугения Инсигна просто пылала от гнева. Однако говорила спокойно.

– Он не посмеет этого сделать, Сивер.

– Посмеет, Эугения, – ответил Генарр ровным тоном. – Он же у нас комиссар.

– Но не царь. И, как все роториане, я обладаю правами, – в том числе и на свободу передвижения.

– Если комиссар считает необходимым установить чрезвычайное положение в отношении одного гражданина, последний лишается прав. Так это примерно звучит в Акте о полномочиях двадцать четвертого года.

– Но это же просто смешно: вопреки всем законам и традициям вспоминать кодекс времен основания Ротора.

– Не спорю.

– Но я подниму шум; Питту придется…

– Эугения, пожалуйста, послушай меня. Пускай себе тешится. А пока – почему бы вам с Марленой не погостить здесь? Я вам очень рад…

– Ну что ты говоришь! Мы здесь словно в тюрьме – без обвинения, суда и приговора. И должны торчать на Эритро, повинуясь указу зарвавшегося…

– Пожалуйста, не спорь, а подпишись. Так будет лучше.

– Лучше? Почему? – спросила Инсигна, едва сдерживая негодование.

– Потому что твоя дочь Марлена уже кое-что предприняла.

Инсигна недоуменно поглядела на Генарра.

– Марлена?

– На прошлой неделе она приходила ко мне с целым ворохом предложений, как убедить комиссара оставить вас на Эритро.

Инсигна в негодовании вскочила.

– И ты это сделал?

Генарр энергично качнул головой.

– Нет. А теперь послушай меня. Я всего лишь сообщил Питту, что твоя работа окончена. Я не знаю, чего он хочет теперь: чтобы вы вернулись на Ротор или остались здесь. Эугения, я составил абсолютно нейтральное послание. Перед отправкой я показал его Mapлене, она одобрила и сказала следующее – я цитирую: «Если предоставить ему выбор, он оставит нас здесь». И видишь – он так и решил.

Эугения осела в кресле.

– Сивер, неужели ты действительно послушался совета пятнадцатилетней девочки?

– Я не могу считать Марлену обычной пятнадцатилетней девочкой. А теперь объясни мне, что гонит тебя на Ротор?

– Работа…

– Ее нет и не будет, пока ты вновь не понадобишься Питту. Даже если он позволит тебе вернуться, ты окажешься не у дел. А здесь у тебя есть оборудование, которое тебе необходимо. Ведь ты и прибыла сюда, чтобы сделать то, чего не могла сделать на Роторе.

– При чем тут работа? – с явной непоследовательностью воскликнула Инсигна. – Разве ты не понимаешь, что я стремлюсь вернуться именно из-за того, из-за чего он держит нас здесь? Он хочет погубить Марлену! И если бы я только знала об эритрийской лихоманке, мы бы ни за что не приехали. Я не могу рисковать рассудком Марлены.

– Ее рассудок – последнее, чем я решился бы рискнуть, – заметил Генарр. – Скорее я рискнул бы собственной жизнью.

– Но мы уже рискуем собственной жизнью.

– Марлена считает иначе.

– Марлена! Марлена! Прямо божок какой-то. Ну что оно знает?

– Послушай-ка, Эугения. Давай порассуждаем спокойно. Если бы ей здесь что-то угрожало, я бы сумел найти способ переправить вас на Ротор. Только послушай сперва. Как по-твоему, у Марлены заметны какие-нибудь признаки мании величия?

Инсигна вздрогнула. Волнение еще не отпустило ее.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать?

– Не случалось ли ей бывать нелепо претенциозной?

– Конечно, нет. Она очень разумная девочка… А почему ты спрашиваешь? Сам же знаешь, что она никогда ничего не попросит без…

– Веских на то оснований? Знаю. Она никогда не хвастала своим даром. По сути дела, только обстоятельства заставили ее выдать себя.

– Да, но к чему ты клонишь?

Генарр невозмутимо продолжал:

– Случалось ли ей настаивать на исключительности своей правоты? Случалось ли ей утверждать, что нечто непременно случится – или не случится – лишь потому, что она уверена в этом?

– Нет, конечно, нет. Она очень благоразумна.

– А вот в одном – только в одном – она проявляет настойчивость. Марлена убеждена, что лихоманка ее не коснется. Она заявляет, что была уверена в этом еще на Роторе и убеждение это только усилилось, когда она оказалась под Куполом. И она без колебаний решила остаться.

Инсигна широко раскрыла глаза и прикрыла рукой рот. Выдавив какой-то неразборчивый звук, она проговорила:

– В таком случае… – и умолкла.

– Что? – спросил Генарр с внезапной тревогой.

– Ты не понял? Разве это не начало болезни? Личность ее начала изменяться, уже страдает рассудок.

На миг Генарр застыл, погрузившись в раздумье, потом ответил:

– Нет, это невозможно. Во всех известных случаях ничего подобного не наблюдалось. Лихоманка здесь ни при чем.

– Но у нее же особый ум. Он и реагировать будет по-своему.

– Нет, – решительно отрезал Генарр. – Не верю этому и не хочу верить. По-моему, Марлена убеждена, что не заболеет, значит, так и будет. Возможно, она-то и поможет нам решить загадку лихоманки.

Инсигна побледнела.

– Так вот почему ты хочешь, чтобы она осталась на Эритро! Так, Сивер? Чтобы она подарила тебе оружие против этого врага?

– Нет. Я не хочу, чтобы она оставалась ради этого. Но раз уж она решила остаться, пусть поможет нам.

– Значит, она решила остаться на Эритро, и у тебя нет никаких возражений? Хочет остаться – и все тут… По какой-то дурацкой прихоти, причин которой даже объяснить на может. А мы оба не способны найти основания подобного сумасбродства. Неужели ты всерьез думаешь, что ей следует разрешить остаться здесь просто потому, что она этого хочет? Как ты смеешь говорить это мне?

– Видишь ли, я испытываю известное желание поступить именно так, – с усилием произнес Генарр.

– Тебе легко говорить. Она не твоя дочь. Это мой ребенок. Единственный…

– Знаю, – сказал Генарр, – единственная память о… Крайле. Не смотри на меня такими глазами. Я прекрасно знаю, что ты так и не смогла забыть его. Я понимаю твои чувства, – мягко закончил он, ощущая желание погладить склоненную голову Инсигны. – Знаешь, Эугения, если Марлена и в самом деле хочет заняться исследованием Эритро, то, по-моему, ничто ее не остановит. И раз она абсолютно убеждена, что не заболеет, – такая убежденность может сыграть здесь решающую роль. Активная уверенность в собственном душевном здоровье может способствовать образованию иммунитета.