Бухта страха. Забытая палеонтологическая фантастика. Том 4

Последние несколько дней я занят сбором образцов различных растений, которые выбрасывают на берег волны этого примечательного озера. Фрамингем не занят ничем, кроме рыбной ловли, и уверяет, что нашел место, где озеро связывается с внутренней полостью земли — если это в самом деле так, в чем сомневаться почти не приходится. Фрамингем рыбачил посреди озера и опустил в воду три связанные вместе лесы для ловли щуки, общей длиной около трехсот футов, но не достиг дна. Тогда он вернулся на берег, взял все наши лесы, бечевки, ремни и веревки, связал их и получил канат в пятьсот футов, однако снова потерпел неудачу.

2 мая, вечером

Минувшие три дня были с пользой проведены за сбором образцов, которые я для сохранности высушиваю или заспиртовываю. Утром у Фрамингема был сильный приступ диспепсии и он все еще слаб. Перемена климата ненадолго заставила его болезнь отступить, но истощила его быстрее, чем можно было предполагать, и теперь он лежит на своей подстилке из сухих водорослей и жалобно стонет. Как только он сможет ходить, я помогу ему вернуться в цивилизованный мир.

Я крайне раздосадован необходимостью бросить исследования в самом начале, ведь я едва начал познавать тайны озера. Жаль, что Фрамингем решил ехать со мной. Озеро волнуется и шумит, и это весьма необычно, ведь до сих пор оно оставалось спокойным, и я не чувствую и не слышу никаких порывов ветра, может быть, по той причине, что ветер дует с юга и нас защищает от его порывов скала. Но в таком случае на этом берегу не должно быть волн. Рев бури усиливается. Фрамингем…

3 мая, утром

Мы пережили ужасную ночь. Прошлым вечером, заканчивая запись в дневнике, я внезапно услышал шипение, бросил взгляд вниз и увидел на земляном полу что-то извивающееся. Сперва я подумал, что в хижину заползла змея, но быстро понял, что то был ручеек воды — попадая в очаг, вода издавала шипящий звук. Миг спустя в хижину хлынули целые потоки, и не успел я двинуться с места, как весь пол был залит водой; вода стояла уже на высоте двух дюймов двух и все прибывала.

Теперь я понял, отчего так ревело озеро. Разбудив Фрамингема, я потащил его к двери. Цепляясь за трещины в каменной стене хижины, мы забрались на крышу. Больше нам ничего не оставалось, так как позади и над нами возвышалась неприступная скала, а справа и слева склоны резко обрывались вниз; мы никак не смогли бы спуститься по ним и достичь возвышенности у входа в котловину.

Через некоторое время мы зажгли спички — несмотря на все смятение вокруг, воздух был почти недвижим — и увидели, что хижина наполовину исчезла в воде. Волны неслись на запад с силой и скоростью течения могучей реки; стволы деревьев, кружившиеся в потоке, с жутким грохотом бились о стены, грозя их обрушить. Примерно час спустя рев начал стихать и наконец наступила полная тишина. Зеркало воды в футе от наших ног застыло, не поднимаясь и не опускаясь.

Затем послышался тихий шепот, превратившийся в хриплое дыхание, после шелест, как бывает при ветре, и все более громкий рев. Озеро снова заволновалось, но на сей раз вода с кружащейся ношей древесных стволов двинулась на восток, уровень ее все время падал, а в центре озера лунные лучи высвечивали темные стены огромного водоворота и скользили по их сверкающей черноте вниз, вниз, все глубже в воронку, в ужасные глубины которой мы могли заглянуть с высоты.

Этим утром уровень воды в озере вернулся к привычной отметке. Наши мулы утонули, лодка уничтожена, припасы частью подмочены, мои образцы и инструменты пострадали, а Фрамингем сильно болен. Нам придется скоро покинуть окрестности озера, хотя все во мне противится этому: ночная буря, так похожая на явление, описанное отцом Ламетри, несомненно вынесла из глубин Земли любопытные и странные образчики неведомой жизни. И в самом деле, посреди озера, где вчера бушевал водоворот, я вижу большое скопление плавника — стволы и ветки, скорее всего, но кто знает, что еще?

В бинокль я могу разглядеть древесный ствол или, точнее, пень огромных размеров. Насколько можно судить, все дерево не уступало в высоту некоторым калифорнийским гигантам. В широкой части обломок достигает около десяти футов в ширину и тридцати футов в длину. От него отходит лежащая на воде ветка или корень длиной футов в пятнадцать и толщиной, мне кажется, фута в два-три. Перед тем, как мы тронемся в обратный путь, а это произойдет, как только Фрамингем достаточно окрепнет, я собираюсь построить плот и осмотреть это скопление плавника; но может, ветер по счастливой случайности прибьет его к берегу.

4 мая, вечером

День поразительных и чудесных происшествий. Утром, проснувшись, я взялся за бинокль и увидел, что темная масса плавника все еще находится посреди озера, застыв без движения на гладкой как стекло поверхности. Однако большой черный пень исчез. Я был уверен, что его не скрывают от меня другие стволы, поскольку вчера он плавал на некотором расстоянии от них и ни ветра, ни волн не было, так что местоположение его не могло измениться. Поэтому я решил, что дерево было слишком тяжелым и пошло ко дну, стоило ему чуть пропитаться водой.

Около десяти Фрамингем уснул, и я направился на берег, захватив с собой жестянку для ботанических образцов и южноамериканский мачете; я обзавелся им три года назад в Бразилии, где убедился в полезности этого похожего на саблю тесака. Берег был усеян фрагментами неизвестных растений и раковин; но стоило мне наклониться за одним образцом, как я ощутил, что меня схватили за одежду, услышал лязг зубов, обернулся и увидел. Нет, прежде я должен сказать, что я сделал — поскольку я, еще не разглядев толком ужасное существо, взмахнул мачете и отрубил ему верхнюю часть головы, а после рухнул на мелководье, едва не потеряв сознание.

Передо мной было черное полено, которое я видел посреди озера, чудовищный эласмозавр. Высоко надо мною на груде камней лежала его голова с длинными челюстями и тесно посаженными острыми зубами, напоминавшими изогнутые кинжалы; я видел глаза чудовища, громадные, как тарелки. Я был поражен тем, что чудовище лежит неподвижно, так как ожидал, что оно станет биться в конвульсиях, однако тело существа, скрытое от меня камнями, не шевелилось и я не слышал ни звука. Видимо, мой внезапный удар оглушил его и вызвал кому; опасаясь, что животное может снова вернуть себе власть над мускулами и в предсмертной агонии скатиться в озеро, на глубину, откуда я не смогу его достать, я поспешно и аккуратно, хотя и не без некоторого трепета, целиком извлек мозг. Вернув на место черепную крышку, отрубленную мачете, я принялся осматривать свой трофей.

Длина тела составляла ровно двадцать восемь футов. В самой широкой части толщина его составляла восемь футов, а в других шесть футов от спины до живота. Тело существа дополняли четыре громадных плавника — рудиментарные конечности — и чрезвычайно длинная, гибкая шея, похожая на шею лебедя. Голова по сравнению с телом была очень мала и округла; вперед, совсем как гусиный клюв, выдавалась пара длинных челюстей. Все тело было покрыто глянцевито-черной кожистой оболочкой, а огромные ореховые глаза хранили в своих влажных глубинах мягкое, меланхолическое выражение. Да, это был эласмозавр — одно из крупнейших допотопных животных. Не могу сказать, относился ли он к тем же видам, кости которых раньше обнаруживались при раскопках.

Закончив осмотр животного, я поспешил к Фрамингему: я был уверен, что вид заблудившегося существа из давно минувших времен поднимет на ноги самого тяжелого больного. Он немного отошел от утреннего приступа и с любопытством отправился со мной на берег. Вновь осмотрев животное, я к своему удивлению обнаружил, что его сердце все еще бьется и функции организма не затронуты; со времени смертельного удара прошло уже около часа, но я знал, что сердца акул продолжают сокращаться спустя много часов по извлечении из тела, а лягушки с отрезанными головами могут неделями жить и сохранять способность к передвижению.