Визит сдвинутой фазианки (Сборник)

Словом, через год мы развелись. Перебрался на Ширму, к знакомым частникам Левчунам, в их времянку (все удобства во дворе, дрова свои, за электричество платить отдельно). Люся приходила ко мне туда, в комнату, стены которой оклеены оранжевыми обоями с серебристыми аистами на фоне пальм и заходящих солнц. А еще через полгода я переехал к ней.

Так ли, иначе ли, но мы вместе. Когда сходятся в одно многие варианты, это прочно. И у меня покой на душе.

…Покой и грусть. Потому что дело к ночи, пора укладываться, отходить ко сну. Сон отдых тела, расслабление психики тот самый антракт, когда может явиться «кресловладелец», а мне придется убраться на галерку. (Явится не кто-нибудь, а я, здешний я во всем прочем такой же, кроме обстоятельств с Люсей. В этом мы с ним ортогональны.)

Понять это трудно, согласиться еще трудней. Ах, если бы я мог не спать!

Я ласкаю Люсю в эту ночь горячо и долго, как перед разлукой. Засыпаю, не выпуская ее руки. И во сне долго еще какой-то доминантный пунктик в мозгу не спит, сторожит, тревожится: держи, сжимай крепче эту теплую руку, как ту пачку ассигнаций, чтобы и проснуться богатым!

Просыпаюсь ночью. Женская рука в моей руке. Только вроде шире запястье. Сиплый со сна голос (он-то меня и пробудил):

Шевелится, Алеш…

А?.. Что? Где?

Шевелится, говорю. Рука берет мою ладонь, кладет к себе на живот большой, округлый. Вот… чувствуешь? Наверное, мальчик, беспокойный такой.

Ага…

Голос Лиды. Рука ее же. И все остальное. Вплоть до квартиры. Рассеянный свет уличных фонарей падает на потолок и стены. Из смежной комнаты доносится храп тещи, достойной в общем-то женщины… только спит она больно громко.

Значит, перешел. Вернулся. Если и не на галерку, то на третий ярус. Лидия Вячеславовна и ейный муж я. В девичестве была Стадник, могла стать Музыка: ухаживал за ней такой техник Толя из соседней лаборатории. Соперничество с ним меня излишне раззадорило и теперь она Самойленко. Которого она собирается рожать: Валерку? Или уже второго? Утром разберемся.

Содержательная у меня жизнь, а?

Не люба Лида мне сейчас до тоски.

Слушай, я спать хочу. Тебе хорошо, ты в декрете, а мне утром на работу!

Мне хорошо… вот сказал! Тебе бы так… Она обиженно шепчет что-то еще, на что я бормочу: «Угу… ага!» и засыпаю.

…и снится мне дверь на балкон без перил. Она бесшумно раздвигается. Я выхожу, становлюсь на самую кромку белой плиты. Подо мной восходящее солнце, сизо-зеленый массив лесопарка. Из зелени и тумана искрящимися пластмассово-алюминиевыми утесами вздымаются здания; в них, я знаю, живут и исследуют жизнь. По серым, из крупных ромбов дорожкам шагают первые прохожие в легких светлых одеждах. Маленькие электрогрузовики без водителей уступают им дорогу.

Я без крыльев. Но вытягиваю вверх руки, наклоняюсь вперед, чуть отталкиваюсь ступнями от плиты и лечу.

Почему мы летаем во снах?

Оглушительный трезвон возле уха. Меня подбрасывает. Сажусь на скомканной постели, оглядываюсь. Времянка. Дощатые стены в обоях с аистами, кои, как известно, приносят счастье. Аист на одной ноге под пальмой на фоне восходящего солнца. Аист, солнце, — пальма. Аист-солнце-пальма, аист-солнце-пальма… алюминиевой краской на охряном фоне. Обои местами отклеились, пузырятся. Не будет от них счастья.

Я один.

Будильник сдвинулся на край тумбочки от старательного трезвона и показывает шесть часов тридцать минут. Но самое интересное: он то внутри стеклянной банки, то без нее мерцает банка. Перед отходом ко сну я колебался: накрыть будильник банкой или нет. Сплю я крепко, если приглушить трезвон банкой, бывает, что и просыпаю; а не приглушить, так впечатление оказывается слишком сильным.

…Итак, я в усадьбе Левчуков, благосклонных ко мне домохозяев, в арендуемой у них времянке (40 в месяц плюс 5 за прописку, все удобства во дворе… и так далее). Весьма вероятно, что я здесь не один, а со Стрижом: он поругался с Люсей, будет разводиться, спит у меня на раскладушке.

Тот факт, что восприятием я охватываю оба близких варианта, чего обычные люди не могут, говорит, что я шире их по соответствующим измерениям; не так, чтобы слишком, но пошире, надвариантник я. Вариаисследователь.

…Но кто я? Проживание во времянке означает, что я не муж Людмилы Федоровны (ныне Стрижевич) и не муж Лиды. Даже не обязательно, что от одной ушел, а на другой еще не женился. Просто я «не то», множественная альтернатива. А что же «то»? Кто я есть?

…Много вариантов моих связано с этой времянкой. Самый главный среди них тот, в котором мы (в наибольшей степени Тюрин, в наименьшей я) протоптали отсюда первую умозрительную тропинку в Нуль.

Был здесь разговор за двумя бутылками вина в нашем бесхитростном однозначном Настоящем-0. В Нуле.

Вот слушайте: наша оценка себя и других на 99 процентов исходит из того, чем мы отличаемся от других, чем выделяемся а не в чем схожи со всеми. Нас с самого детства волнует, кто сильнее, умнее, ловчее, богаче, удачливей, красивее, кто лучше одет… и так далее вплоть до наград, движения по чинам и благополучия в семье. Вот по этим различиям…

— Дифференциалам, вставляет Радий Тюрин, он же Кадмий Кадмич. Все различия суть дифференциалы многомерной функции жизни.

Бутылки почти пусты. Поздний вечер. Стриж, любитель свежего воздуха, около окна на стуле, повернутом спинкой вперед. Я в глубине комнаты в кресле (которое сейчас развернуто в кровать). Кадмич сидит, облокотясь о пиршественный стол с опустошенными консервными банками; он тихоня, обычно не пьет но сейчас захорошел и склонен выступать.

Ну, ты сразу со своей математикой!.. с неудовольствием взглядывает на него Сашка. А впрочем, верно, Кадмич, в масть: это действительно дифференциальное исчисление жизни. Даже с количественной мерой: насколько я всех других сильнее-здоровей-богаче-и-так-далее?.. По этим дифференциалам-различиям люди судят, насколько удалась их жизнь, так?

Так, легко соглашаюсь я.

Исследуем, как образуются различия. Отвлечемся от хомо сапиенс, взглянем, как они получаются в животном мире. Вино было крепкое, бутылки большие, но Сашка ни в одном глазу, излагает мысли гладко. Среда выдает новую ситуацию, для которой у тварей нет установившихся рефлексов. Потоп, например, Тем она побуждает организмы на новые действия-изменения, не предписывая их! Он поднимает палец. Одни организмы изменяются так, другие иначе, третьи еще на свой манер… и те, которым удалось угадать в самую точку, оптимально восстановить равновесие со средой…

Гомеостаз, вставляет снова Тюрин.

Да-да… те выживают, набирают силу, размножаются. А все иные хиреют, гибнут. Это и есть эволюционный процесс, выделивший из первоначальной протоплазмы овец и волков, коз и стрекоз, слонов, муравьев все существа. Способ приобретения различий людьми в принципе такой же: есть критические ситуации, в которых надо действовать нешаблонно, но как? неясно. Возможны варианты. Выбрав один вариант поведения, ты закрепляешь в своем жизненном пути, в биографии, некое отличие и оно было бы иным, выбери ты другой вариант. Но превосходство человеческого поведения над животным в том, что мы сознаем обилие вариантов и колеблемся, терзаемся: какой выбрать, чтобы не прогадать…

А может, и они терзаются, говорю я.

Кто?

Ну, козы, слоны, муравьи… Узнать-то это у них невозможно, общего языка нет.

Ха! Как говорит наш шеф: вы за других не думайте, вы за себя думайте. Не будем отвлекаться на коз, своих проблем хватает. Проголосовать «за» или «против»? Сказать правду, соврать или умолчать? Жениться или уклониться? Попробовать новую идею или взяться за чужой верняк?.. Самое сакраментальное, что поступить и так, и иначе нельзя несовместимые события, орлы-решки. Если выпало одно, нет другого. Вероятность одна вторая. И смотрите: после первого выбора, например, варианта А, остается непроработанным вариант Б. Жизнь подкинула новую колебательную ситуацию. По принципу независимости событий ее надо примерить как к реализованному уже, так и к несвершившимся вариантам и к А, и к Б… Скажем, первый выбор касался места работы, второй женитьбы. Умозрительных получается четыре: я работаю здесь и женат, работаю здесь, но холост, работаю не здесь и женат, работаю не здесь и холост а реализуется-то только один! Потом третий соблазн и третий выбор…