Искатель. 1966. Выпуск №1

4

Без роздыху перебрасывали машины со станции грузы, а к исходу вторых суток подошли главные силы дивизии. В роще стало многолюдно, под каждым деревом и кустом бойцы свалились после тяжелого марша и спали богатырским сном. Предельно умаявшись, Овчинников тоже похрапывал под машиной. Ваня помогал повару выскребать котел. Явился связной от комиссара Филина:

— Всем срочно идти на митинг!

Со всей рощи уже тянулись бойцы на круглую, как большой пятак, поляну, вокруг которой по опушке строились полки в четыре ряда, скрытые от фашистских стервятников разлапистыми дубами. Среди тысяч бойцов самый юный боец в дивизии, Иван Федоров, стоял локоть к локтю с приземистым сержантом Кухтой, еле доставая пилоткой до плеча Черношейкина.

Посреди поляны кряжистый дуб в три обхвата. Под его зеленой густой кроной Сологуб, начподив, комиссар Филин, самый старый коммунист дивизии бронебойщик Пивоваров.

Комдив Сологуб дал команду:

— На вынос знамени… дивизия… смирна-а!..

Замерли бойцы. Только слышна далекая орудийная пальба. Вместе со всеми, выпятив грудь колесом, Федоров косил глазом то влево, то вправо. Раньше ему приходилось стоять под пионерским знаменем, приходилось видеть, как шли со знаменами на демонстрации. А вот боевое Красное знамя дивизии не довелось еще увидеть ни разу.

В кольце построенных частей оставлен проход. Там и показалось над головами бойцов алое полотнище с ослепительно горящей в лучах солнца звездой на конце древка. Первым вышел старший лейтенант с шашкой наголо, за ним знаменосец, и чуть позади два автоматчика. Легкими волнами полощется красный шелк, на нем силуэт Ленина и надпись золотом: «За нашу советскую Родину».

Бойцы не спускали глаз с развевающегося знамени и четкого, стремительного профиля человека, черты лица которого Ваня знал с тех пор, как помнил себя. А сейчас ему показалось, будто сам Ленин пришел к ним.

Начальник политотдела открыл митинг.

— Слово к молодым имеет Иван Афанасьевич Пивоваров.

Стал у знамени бронебойщик Пивоваров.

— В девятнадцатом мы били здесь беляков. А теперь… слышите!? — оборвал он свою речь.

Ваня прислушался вместе со всеми. Из-за Дона, все сильнее разрастаясь, громыхало сражение…

— Завтра, а то и сегодня ночью схлестнемся с фашистом. Думаю, сыны, вы не посрамите своих отцов!

Пивоваров опустился на колено, взял бережно обеими руками алый шелк знамени и поднес к губам…

— От молодых кто даст ответ отцам? — спросил начподив.

Каждый хотел сказать, но первое мгновенье подумал: «Имею ли я право от имени всех говорить?» Потом взметнулся лес рук, и Ваня тоже поднял руку, будто в школе отвечать урок. Комиссар Филин сказал что-то начподиву и тот объявил:

— Слово имеет командир взвода и комсорг истребителей танков лейтенант Дымов.

Лейтенант робко вышел из строя. По-юношески угловатый, он смущался устремленных на него глаз, стал под знаменем, собрался с мыслями и неожиданно смело заговорил:

— Мы, конечно, по книжкам да рассказам знаем о революции и гражданской войне. Только мечтали быть такими, как наши отцы. Теперь наше время пришло. Докажем, ребята?

— Докаже-ем! — не помня себя, крикнул Ваня со всеми.

Скрывая волнение, вышел комдив Сологуб. В серых его глазах добрый свет и ясный разум…

Сологуб говорил, что такой жестокой войны не было за всю историю народов, что фашисты собрали всю технику Европы. Надо высечь в сердце великий гнев к лютому врагу и великую любовь к матери Отчизне.

— Или мы их победим, или они зроблят нас своими рабами. Допустим это? — закончил комдив.

— Не-ет!.. — отозвалось эхом.

— Тогда клянемся, хлопцы, шо будемо битися до последнего удара сердца!

— Клянемся-я! — воедино отозвалось много тысяч голосов.

Ваня почувствовал, как на этой солнечной поляне к нему вернулось прежнее: всё светлое, будто он снова очутился в родной семье и своей школе. Его судьба слилась с судьбами тысяч молодых бойцов, и его личное горе потонуло перед общей огромной бедой.

5

Секунды перед боем всегда томительны… Ваня видел, как сержант Кухта, поглядывая на танки, сворачивал самокрутку и на ветру рассыпал табак. Черношейкин достал из кармана сложенную гармошкой газету, ловко оторвал листок, не глядя сыпанул на закрутку табаку, туго скрутил и поднес сержанту, чтобы тот смочил краешек губами. Но губы сержанта пересохли, он несколько раз пришлепнул, пока склеил папироску, потом благодарственно кивнул Черношейкину и стал выбивать кресалом огонь. Искры высекались, а шнур никак не загорался. Ветер доносил урчанье танков. Наводчик крутнул головой в сторону лейтенанта, тот озабоченно оглядел бойцов, указал сержанту на отдельные кустики впереди. Ваня уже знал, что эти кустики ориентиры. Потом Дымов предостерегающе махнул рукой командиру соседнего взвода истребителей. «Поближе хочет подпустить», — догадался Ваня.

Среди гула моторов уже различался лязг гусениц. Пришлепывая, они молотили землю, с треском подминали сухие кустики краснотала и все, что попадало им на пути. Ваня рассмотрел на стальных коробках черные кресты, обведенные желтым, дула пулеметов по обе стороны от смотровых щелей водителя. Хоботы пушек поворачивались вместе с башней, выискивая цель. Ваню пригибало вниз неодолимое желание спрятаться за каменную стену, но, поборов себя, он глядел через разбитые стекла оконного проема на приближающуюся смерть.

Танки не дошли с полкилометра до огневых истребителей и, повернув, ринулись к переправе через Дон. Ваня облегченно вздохнул: теперь не раздавят… Но тут же услышал, как громко и задорно лейтенант выкрикнул: «Взво-о-д!.. По бортам фашистских танков… бронебойным… Огонь!»

Звонче «сорокопяток» не бьет ни одна пушка. В ушах Вани даже зазвенело. Из оконного переплета вылетели остатки стекол. Передний танк дрогнул и неуклюже завертелся на месте. «Ага, фашист, ногу перебило!» — обрадовался Ваня. От второго снаряда танк с перебитой гусеницей окутался дымом. Разом взорвалась башня у другого. От меткого попадания горел уже третий!..

Ваня от восторга запрыгал у окна. Ему хотелось броситься и обнять всех. Но радость была преждевременной… В сарае со страшной силой рвануло! Рвануло до боли в ушах. После этого выстрелы «сорокопяток» ему слышались, как легкие щелчки. А в нескольких метрах от него в каменной стене зияла большая дыра.

Танки повернули от переправы и с ходу открыли огонь по истребителям. «Шестьдесят танков против шести маленьких «сорокопяток». Фашистов больше в десять раз…» — не успел подумать Ваня, как с воем и грохотом что-то обрушилось. Он инстинктивно распластался на полу… Сверху падали обломки кирпичей, больно ударяли по ногам, спине, рукам, которыми он прикрывал голову. Ваня оглох от грохота, тело одеревенело от множества ударов, и он уже не чувствовал навалившейся тяжести.

Мальчишка считал, что все кончено. Но от раскаленного металла и горелой земли остро защекотало в ноздрях и горле. И тогда он вспомнил, что он Иван Федоров и что он изо всех сил рвался на фронт, А теперь рядом идет бой, а он, как трус, спрятался за каменной стеной. Он решил тут же оторваться от пола. Первая попытка не удалась. Все тело пронзила острая боль, будто его избили палками. Превозмогая ее, он все же попробовал подняться. А над ним целая гора… Острые кирпичи врезались в тело. Наконец ему удалось встать на четвереньки. Спиной он уперся в железную балку, которая, падая, удержалась на подоконнике, — это его и спасло.

С трудом Ваня выбрался из-под наваленных на балку досок от рухнувшего потолка. Кругом продолжало греметь, но он плохо слышал. Только видел огневые разрывы, столбы бурой земли, а вверху сквозь красную кирпичную пыль — пикирующих «юнкерсов». Они разбомбили сарай и теперь обстреливали из пулеметов.

Ване казалось, что он долго пролежал под бомбежкой, укрытый балкой, а прошло всего несколько минут, как прилетели «юнкерсы». Он выглянул из-за разбитой каменной стены… Пылала степь, горело с десяток подбитых танков. Полсотни бронированных громад рассредоточились и обхватили полукольцом истребителей.