Колесо Перепёлкина

долго, – вполголоса сказал папа.. – Ты, конечно, настрадался сегодня, я понимаю. Но все же скажи мне честно: куда ты подевался в школе, когда поднялся на верхний этаж?.. Только не рассказывай то, что днем. Будто отсиделся в кладовке, а потом незаметно сбежал. Никакой кладовки там наверху нет…

Вася посопел несколько секунд. Он и не собирался ничего скрывать. Потому что теперь было все равно…

– Кладовки не было… Был люк в потолке, а к нему вела приставная лесенка. Может быть, завхоз лазил н чердак и оставил. Ну, забыл, наверно… Я забрался в люк, лесенку втянул за собой, а крышку запер изнутри. То есть заложил…

– А дальше?

– А с чердака выбрался на крышу. Потом вниз по пожарной лестнице…

Папа молчал с полминуты. Вася дышал тише прежнего. Папа сказал, словно через силу:

– Если бы ты сорвался… Ты думал тогда, ч т о будет с нами? С мамой и со мной…

Вася вздохнул опять. Длинно-длинно. И ничего не ответил. Потому что там, на крыше он д у м а л. Именно об э т о м. Или даже не сам он думал, а будто кто-то сидевший внутри нашептывал ему: «…И все тогда пожалеют. И никто не станет больше ругать, никогда… Это ведь быстро. И совсем не страшно. Раскинешь руки и…» И неизвестно, ч т о было бы сейчас, если бы не желтая бабочка… Может быть, уже а б с о л ю т н о н и ч е г о бы не было…

Папа посидел еще, подержал ладонь на Васином плече. Встал. Сказал еле слышно «спи» и вышел.

Вася лежал совсем не дыша. Жаль ему было папу. И маму жаль. (И себя тоже.) Может быть, вскочить, прибежать к ним, приткнуться и заплакать опять? Но уже не громко, а тихонько, с просьбой о прощении? Но с кухни долетели голоса – негромкие, однако раздраженные. Родители опять спорили. Скорее всего из-за него. Но какая бы ни была причина, а когда мама с папой ссорились, подходить к ним не хотелось. Потому что все нервы делались натянутые и дрожащие.

Вася нащупал под подушкой обод с твердой резиновой шиной.

«Не бойся, – отозвалось колесо. – Они сейчас перестанут. А ты засыпай. Пора уже…»

И Вася стал засыпать снова. Скоро все тревоги ушли, замелькали опять цветные пятнышки и среди них самое яркое, желтое – как та бабочка…. И сон, который пришел к Васе, был, несмотря на недавние горести, хороший. Вася видел его уже несколько раз. А теперь – снова, с самого начала.

Снилась весна. Не нынешняя, поздняя, с молодой зеленью тополей, а начальная. Такая, когда оседает талый снег, синеют средь сугробов первые лужи, а с карнизов часто и звонко сыплются капли.

Вася видел, будто он не пошел в школу из-за какой-то легкой хвори. Она, эта хворь, была такая пустяковая, что ничуть не мешала радости неожиданного отдыха. Позднее мартовское утро сияло за окном голубизной и лучами. Лучи были такие теплые, что нагрели широкий подоконник, как печку. Вася придвинул к окну стул, откинулся к спинке, подвернул до колен спортивные штаны и положил на подоконник голые ступни. Солнце сразу взяло их в пушистые ладони. Вася жмурился и радовался весне.

Но пришла мама, сказала,