Миры Филипа Фармера. Том 5

На свободе!

Дункан усмехнулся, зная, что еще не вырвался из тюрьмы. А если и вырвется, то вряд ли сумеет наслаждаться свободой долго.

Нужно было отдохнуть, но времени не оставалось. Он отошел к западной стене, где стоял цилиндр среды, и встал в спринтерскую стойку, упершись в стену правой ступней. В его голове грохнул стартовый пистолет. Разбежавшись, он прыгнул, одновременно падая назад, и в полете ударил обеими ногами по верхушке цилиндра, взвыв, словно крик мог добавить силы удару.

Дункан упал на спину, перевернулся, встал на четвереньки и, обернувшись, застонал. Цилиндр стоял недвижимо, словно и не случилось ничего. Возможно, удар и покачнул его, однако повалить не смог.

Дункан медленно поднялся на ноги. Поясница ныла так, словно ее вот-вот сведет судорогой. Если это случится, ему конец. Конец плану. Прощай, надежда.

Дункан бросился в ванную, налил стакан холодной воды, выпил залпом. Потом он подскочил к четверговому каменатору и, выбиваясь из сил, выволок его на середину комнаты. На то, чтобы поставить второй цилиндр на одной линии с первым, ушло пять минут. Еще минуту Дункан отдыхал. До того как остров вернется к жизни, оставалось четыре минуты.

Еще пять минут потребовалось, чтобы переместить пятничный цилиндр на место средового. Теперь три цилиндра стояли в ряд: один у стены, второй в центре комнаты, третий — в нескольких футах от окна.

«Куда там подвигам Геркулеса, — подумал Дункан. — У древнего силача было куда больше сил и времени, чтобы сделать свою работу».

Боль в спине напомнила ему, что у него времени уже не осталось. Среду раскаменили минуту назад. Он выбивался из графика. Но это не повод для того, чтобы перенапрягаться. Нравится ему это или нет, выиграет он или проиграет, но травму надо починить. Дункан медленно опустился на четвереньки; поясницу жгло огнем. Потом лег, уставившись в потолок, вытянул ноги, закрыл глаза и немедленно вошел в состояние, названное им ПОИСК. Он так долго совершенствовался в этом — тренируясь при каждой возможности, иной раз по пять — десять минут, иной раз по нескольку часов (так подсказывала ему память) — что осталось только произнести мысленно кодовое слово. Буквы зависли перед его глазами, как замысловатые кометы в темном небе. Когда прорисовался последний, девятый знак, Дункан соскользнул вниз, вниз, в себя, выписывая петли в собственных глубинах. Словно гонка по темному, петляющему туннелю, по аварийной шахте.

Потом он снова летел во тьме, но внизу тускло светились неимоверные глыбы. Поясничные мышцы.

Нет времени приветствовать широчайшую мышцу спины, поясничную фасцию, нижнезаднюю иззубренную мышцу, большую ромбовидную мышцу, мышцу подлопаточную, а также всех их друзей и родственников.

Боль, жестокая и жаркая, ударила по спине, продержалась полсекунды и сгинула. Мокрый от пота, Дункан поднялся. Мускулы его — по крайней мере, пока — вновь были в превосходной форме, точно скрипичные струны, готовые выдать мелодию Бетховена или Тади Свенсона Каи, любимого композитора Дункана.

В комнате стояла тишина. Но в других комнатах лечебницы и в тысячах комнат по всему городу пробуждалась жизнь. Только что раскамененные готовились к среде, своей седьмой части недели. Многие тут же устремятся в объятия морфей-машины и только потом встанут и начнут готовиться к своей рабочей смене. В лечебнице первая смена сядет завтракать. Кто-то устроится прямо перед экранами, чтобы присматривать за заключенными. В комнату Дункана не заглянут. Возможно, что в эту палату пропишут нового пациента, но вряд ли это произойдет сразу.

Снаружи царила тьма. Дождь бил в окно. На улице пока не было видно прохожих.

Дункан зашел за пятничный цилиндр, уперся ногами в него, а спиной — в стену и принялся карабкаться вверх, скорчившись в позе плода: колени прижаты к животу, подошвы — к ледяной серой бумаге каменатора. Добравшись до верхушки цилиндра, Дункан попытался выпрямиться. Лицо его исказилось от напряжения, и цилиндр начал медленно, очень медленно, клониться вперед.

И внезапно упал. Дункан соскользнул по стене и рухнул на бок — не настолько, впрочем, неудачно, чтобы тут же не вскочить на ноги. Цилиндр пятницы ударил в верхнюю четверть каменатора четверга; тот, падая, врезался в каменатор среды. Серый цилиндр покачнулся, начал медленно крениться, и его край ударил точно в центр огромного круглого окна.

Пластиковый лист вырвало из креплений, как сетчатку глаза при авиакатастрофе. Завизжал пластик, скользя по камню. Три цилиндра упали с таким грохотом, точно Самсон вновь разрушил языческий храм; пол трижды содрогнулся и мелко завибрировал, как при землетрясении. В окно хлестнул дождь, и послышался далекий гром.

Если бы только он успел сделать все до раскаменения! Может, никто и не услышал падения цилиндров, но содрогнулось, наверное, все крыло здания. Некоторое время уйдет, чтобы установить источник вибрации. Этого должно хватить. Но лучше бы никто не обнаружил выбитого окна до наступления дня.

Дункан стянул матрас с кровати и вышвырнул его в окно. Дождь охладил разгоряченное лицо. Выглянув, Дункан увидел в свете фонарей, что матрас лежит на кустах под самым окном. Кустарник смягчит удар. Дункан встал в огромном нуле выбитого окна, взявшись за раму, высунулся — словно астронавт в шлюзе звездолета, готовый вступить на неизведанную, но, несомненно, опасную планету. Потом прикинул высоту — и прыгнул.

Глава 2

Дункан упал на спину так, что матрас и пружинистый кустарник смягчили удар. Выкарабкавшись из кустов, он встал, подождал несколько секунд — хлестал дождь, молнии озаряли двор, и всякий, кто проходил мимо, мог увидеть беглеца. Но никого не было.

Он — первый, кому удалось выбраться из здания. Теперь посмотрим, станет ли он первым, кому удалось бежать.

Дункан затолкал матрас под изломанные кусты, туда же спрятал оконный пластик. У поребрика остановилась машина, и Дункану пришлось нырнуть под защиту ветвей. Из машины выбрались мужчина и женщина и, скорчившись под зонтиками, побежали ко входной двери. Машина отъехала. Дункан медленно встал, прошел через двор к северо-восточному перекрестку и по 122-й Западной направился в сторону Гудзона. Он шел с таким видом, будто торопился по какому-то важному делу. Впрочем, любой органический патруль его остановит — без шляпы и зонтика он выглядит подозрительно.

До Западной набережной он добрался без приключений, хотя встречные пешеходы и велосипедисты странно на него поглядывали. Там Дункан свернул на юг, огибая парк Гранта — заросшую деревьями узкую полосу камней и грязи. Мавзолей Гранта был разрушен во время первого великого землетрясения обтысячелетие назад, и с тех пор его так и не восстановили. Пройдя под пилонами Западной набережной, Дункан вступил в Приречный парк. Чтобы попасть на берег реки, ему потребовалось несколько минут. Вначале ему пришлось карабкаться по высоким каменным ступеням на вершину дамбы, не дававшей реке залить Манхэттен. Уровень моря на пятьдесят футов превышал уровень городских улиц, а полярные шапки продолжали таять. В самом узком месте ширина дамбы составляла добрую сотню футов. На другой стороне Дункану пришлось спуститься к порту. Самыми крупными зданиями там были склады и офисы больших коммерческих компаний, а между ними теснились сарайчики для частных лодок, принадлежавших в основном правящей элите. Дункан зашел под ближайший навес, нашел гребную лодку, отцепил ее и выгреб на середину реки. Дождь лил не переставая, течение сносило его вниз; когда Дункан добрался наконец до противоположного берега, то окончательно промок и очень устал.

Ему пришлось почти час дрейфовать вдоль обрывистого берега. Дождь за это время прекратился, облака потихоньку разошлись, будто по приказу Матери-Природы: «Поиграли, и будет!»

По реке плыли и другие суда — электротягачи с магнитогидродинамическими двигателями толкали длинные цепочки барж. Рыбаки удили с утра пораньше, не замечая Дункана, хотя он отчетливо видел огни их фонарей.