Земной свет

Работу эту написал профессор Роланд Филлипс, мирный оксфордский космолог, нимало не интересовавшийся политикой. Он подал ее в Королевское астрономическое общество больше двух лет назад, Так что объяснять, чем вызвана задержка с публикацией, становилось все труднее и труднее. К величайшему сожалению – именно этот факт и переполошил Планетарную разведку, – профессор Филлипс в святой своей простоте разослал экземпляры статьи марсианским и венерианским коллегам. Отчаянные – и запоздалые – попытки перехватить эти отправления ни к чему не привели. Так что теперь Федерация знает, что Луна – совсем не такой бедный мир, как считалось все эти двести лет.

Знает – и знает, тут уж ничего не поделаешь, остается только хранить в строжайшей тайне другие, не менее важные обстоятельства, связанные с Луной. Именно это и не удавалось – информация утекала с Земли на Луну, а оттуда – на планеты.

Обнаружив протечку в доме, думал Садлер, вызывают водопроводчика. Но что прикажете делать с протечкой невидимой – которая к тому же может оказаться в любой точке мира, равного по площади Африке?

Даже являясь сотрудником Планетарной разведки, он почти ничего не знал о ее размерах, о размахе и методах ее операций и все еще кипел негодованием на грубое вмешательство этой организации в свою жизнь. По профессии Садлер был бухгалтером, так что особенно притворяться ему сейчас не приходилось. Некоторое время назад по причинам, которых он не знал и скорее всего никогда не узнает, с ним провели собеседование, закончившееся предложении ем некоей не совсем определенной работы. Он согласился, в некотором роде добровольно – после прозрачного намека, что отказываться не в его интересах. Затем последовали шесть месяцев монашеской жизни в канадской глуши (собственно говоря, он только думал, что живет в Канаде, возможно, это была Гренландия или Сибирь). Его почти непрерывно держали под гипнозом и накачивали самой разнообразной информацией. И вот теперь он на Луне, пешка в разыгрываемой кем-то межпланетной шахматной партии. Он с тоской мечтал о том времени, когда весь этот ужас закончится. Неужели же бывают люди, добровольно становящиеся тайными агентами? Только крайне инфантильные и неуравновешенные личности могут получать какое-то удовольствие от такой откровенно нецивилизованной деятельности. Были, конечно же, и кое-какие плюсы. В нормальной обстановке он никогда бы не попал на Луну, полученные сейчас впечатления и опыт могут очень пригодиться в дальнейшей жизни. Садлер всегда старался смотреть в будущее, а особенно тогда, когда его удручало текущее положение вещей. В данный момент положение вещей выглядело из рук вон плохо – что на личном, что на межпланетном уровне.

Безопасность Земли – вещь весьма серьезная. Слишком серьезная, чтобы один отдельно взятый человек серьезно о ней заботился. Непомерное бремя межпланетной политики беспокоило Садлера значительно меньше, чем мелкие повседневные заботы. Постороннему наблюдателю могло бы показаться весьма пикантным, что величайшая забота Садлера была связана не с выживанием человечества, а с одним-единственным человеческим существом. Простит ли когда-нибудь Жанетта, что он не приедет домой на годовщину свадьбы? И даже не позвонит. Ни жена Садлера, ни его друзья ничуть не сомневались, что он где-то на Земле. А позвонить с Луны, не признаваясь, где ты находишься, невозможно – тебя сразу же выдаст запаздывание в две с половиной секунды между вопросом и ответом.

Планетарная разведка может очень многое, но ускорить радиоволны не под силу и ей. Она доставит ко времени подарок – но не сможет сказать Жанетте, когда ее муж вернется домой.

И она никак не сможет изменить того печального факта, что в ответ на вопрос жены, куда он уезжает, Садлер соврал. Соврал во славу Безопасности.

3

Конрад Уилер кончил сравнивать ленты, на секунду задумался, встал и трижды обошел лабораторию. Глядя на него сейчас, любой старожил с уверенностью сказал бы, что спектроскопист попал на Луну сравнительно недавно. За шесть месяцев работы в Обсерватории он не успел еще окончательно привыкнуть к кажущейся легкости своего тела. Его резкие, угловатые, словно у марионетки на ниточках, движения резко контрастировали с плавной, почти как в замедленном фильме или во сне, походкой бывалых «лунатиков». Надо сказать, частично в этой порывистости был виноват темперамент Уилера, недостаток у него самодисциплины, склонность к поспешным выводам. Именно со своим темпераментом он и пытался сейчас бороться.

Ему случалось допускать ошибки – но ведь на этот раз не остается никакого места для сомнений. Факты неоспоримы, вычисления тривиальны, а ответ – ответ внушает почтительное благоговение. Одна из далеких, затерянных в глубинах космоса звезд взорвалась, выплеснув из своих недр потоки невообразимой энергии. Уилер взял листок с набросанными на нем цифрами, по десятому разу их перепроверил и потянулся к телефону.

– Это что, действительно важно? – недовольно проворчал Сэм Джеймисон. – Ты меня выдернул из фотолаборатории, я как раз делаю одну штуку для Старого Крота. Ладно, говори, все равно нужно подождать, пока пластинки промоются.

– Сколько им еще полоскаться?

– Минут пять. Но потом я займусь следующими.

– Мне кажется, что это очень важно. Тут нужна буквально секунда. Забегай, я тут рядом, в пятой приборной.

За три сотни лет фотография изменилась очень мало. Уилер, считавший, что электроника может сделать все и еще немножко, воспринимал деятельность старого своего приятеля как некий пережиток века алхимии.

– Так что там? – с обычным своим немногословием поинтересовался Джеймисон.

Уилер ткнул пальцем в лежащую на столе перфоленту:

– Я делал очередную проверку амплитудного интегратора. Он обнаружил одну штуку.

– А он только тем и занимается, – пренебрежительно фыркнул Джеймисон. – Стоит кому-нибудь в Обсерватории чихнуть, как эта твоя железяка открывает новую планету.

Скептицизм Джеймисона имел под собой серьезные основания. Интегратор – прибор очень сложный и капризный – ошибался при каждом удобном случае и даже без оного, а потому многие астрономы считали, что от него больше хлопот, чем толку. Однако директор питал к этому шкафу, набитому электроникой, нежную любовь, так что избавиться от него было невозможно, во всяком случае – до смены руководства. Собственно говоря, Маклорин сам же его и изобрел – в те далекие дни, когда имел еще время для научной работы. Автоматический страж небес, этот прибор оглядывал их год за годом, терпеливо ожидая, когда же наконец вспыхнет новая звезда.

– Вот эта запись, – сказал Уилер. – Посмотри сам, если не веришь.

Джеймисон прогнал ленту через преобразователь, переписал числа, сделал быструю прикидку… После чего у него отпала челюсть. К величайшему облегчению – и удовлетворению – Уилера.

– Тринадцать величин [2] за двадцать четыре часа! Это да!

– Тринадцать и четыре десятых, если уж точно, но у тебя получилось достаточно близко. Это сверхновая. И совсем близко.

В комнате повисла тишина.

– Слишком уж здорово, чтобы быть правдой, – вздохнул наконец Джеймисон.

– Не будем никому говорить, пока не убедимся окончательно. Снимем спектр, а до того времени давай считать ее обычной новой.

– Когда там в нашей Галактике была последняя сверхновая? – мечтательно закатил глаза Уилер.

– Наверное, звезда Тихо… нет, была вроде и попозже, где-то около тысяча шестисотого.

– В любом случае – очень и очень давно. Пожалуй, это вернет мне благорасположение директора.

– Будем надеяться, – пожал плечами Джеймисон. – Во всяком случае, ничем меньшим, чем сверхновая, ты его не проймешь. Пиши теперь краткое извещение, а я пойду готовить спектрограф. Не нужно жадничать, другим обсерваториям тоже захочется поучаствовать. Ты, – повернулся он к интегратору, продолжавшему нести свой небесный дозор, – оправдал-таки свое существование. Даже если в дальнейшем ты никогда не найдешь ничего, кроме навигационных сигналов космических кораблей.