В стране чистых красок

Ланея очень мила и позволяет мне оказывать ей значительные услуги. Свидетельством ее любви является, например, то, что каждый вечер мне разрешено мыть ей ноги. И не просто мыть, но и ОЖИДАТЬ этого без излишних волнений, не мучаясь вопросом, будет мне это разрешено сегодня или нет! Она вообще очень добра ко мне. Она держала меня за руку во время обряда мутиляции, то есть нанесения сакральных увечий, и мне действительно было не так больно, как я ожидал. Она унизила меня не перед кем-нибудь – перед равными ей! Даже родители ее стали относиться ко мне с должным презрением – уж от них-то я такой милости не ожидал!

Наверное, она так любит меня, потому что я инопланетянин, землянин, и уже по одной лишь этой причине достоин презрения. Впрочем, мне все равно. Я совершенно счастлив, будучи достойным любой степени презрения – тем более при такой жене, как Ланея, которая во всем мне помогает!

Вряд ли я могу надеяться сохранить ее любовь достаточно долго. Мужчинам это никогда не удается. Наверное, меня продадут, как и всех прочих, в один из публичных домов, где уже не будет никакой любви, лишь одно вечное раздражение. А может быть, случится и что-нибудь похуже – меня сошлют или посадят на кол. Впрочем, не исключено, что меня ожидает более легкая судьба… Мы, мужчины, тоже верим в свои сказки…

А пока что я занимаюсь тем, что сделать необходимо: кладу кирпичи, используя при этом свой хвост скорее как балансир, а не как третью руку. Заливаю в щели бетон, помогая себе лбом. Вытягиваю морду и старательно нюхаю воздух, надеясь почуять первое приближение ветра перемен.

Но самое главное – я счастлив, абсолютно счастлив! Наверное, излишне без конца повторять это. Видимо, любой, кто прочтет мои записки, и без того сразу поймет, как я счастлив. И все же мне хочется повторять это снова и снова! Это не одержимость. Это скорее гимн моему великому счастью и любви.

Знаете, я ведь не прерывал контакта с Землей! Я прекрасно сознаю, что я землянин и нахожусь на чужой планете. Но не менее ясно мне и то, что теперь я самый настоящий калдорианец, и это само по себе замечательно!

Я хочу все записать на тот случай, если возникнет необходимость напомнить себе о происшедшей со мной метаморфозе.

Перечитал свои записки. Все вспомнил, и мне стало страшно.

Боже мой, что же со мной приключилось?

Почему я записал всю эту дьявольскую бессмыслицу?

Сейчас я сижу в кресле-качалке в своем доме на планете Калдор. День ясный. Руки спокойно лежат на коленях и вроде бы не дрожат. Слышно, как на кухне посвистывает чайник. (У них на Калдоре чайники есть, а чая нет.) Я вижу пыльный ковер на полу, вижу окна, небольшие и довольно грязные, за которыми сияет солнце. На каминной полке красуется статуэтка из красного камня. Обо всем, что со мной было, я хорошо помню. И тем не менее чего-то боюсь.

Хотелось бы все же определиться! Должно быть, со мной что-то произошло за эту последнюю неделю – именно неделю назад сделаны последние записи в дневнике. Не может быть, чтобы ничего не случилось – ведь действительно прошла целая неделя… Возможно, я где-то был?.. Или просто спал здесь, у себя дома? Или пребывал в коме?.. А вдруг я и на самом деле был тем самым благостным кретином с мазохистскими наклонностями, который с таким восторгом описан в моем дневнике?

Ланея пришла чуть раньше обычного. Принесла банку варенья, сваренного ее бабушкой. Варенье вполне приличное. Намазывая его на крекеры (на Калдоре есть и крекеры), я спросил Ланею, что происходило на прошлой неделе.

Она смотрела в сторону, явно избегая моего пытливого взгляда.

– О таких вещах лучше вообще не думать, – сказала она.

– Уж это-то я, черт возьми, понимаю отлично! – рассердился я. – Просто интересно: было это со мной или не было? Неужели я действительно превращался в некое хвостатое существо?

– Ты слишком много думаешь, – молвила с упреком Ланея, – а это никого никогда до добра не доводило. Пойдем сегодня гулять?

– Сперва ответь на мой вопрос, – сказал я.

Она сплела пальцы – самым отвратительным образом, буквально завязав их в узел, – и отвернулась. Еще минута – и я заметил, что плечи ее вздрагивают. Она плакала.

Я стал ее успокаивать, но она повернулась ко мне и сердито сказала:

– Ты инопланетянин, и это многое извиняет в тебе. Но порой твое поведение просто невыносимо! Мыслящие существа так себя не ведут!

Я попробовал ее обнять, но она меня оттолкнула и стремглав выбежала из дому. Я услышал на крыльце ее торопливые шаги, однако даже не встал и за нею не пошел, а продолжал сидеть в кресле в полном одиночестве, пытаясь понять, что же со мной происходит.

Вскоре ко мне зашел Грандинанг, и я рассказал ему о случившемся.

– Да женщины все такие! – заверил он меня. – Им, видите ли, «отвратительна всякая вульгарность» – так они выражаются, хотя сами чуть что ведут себя настолько вульгарно, что дальше некуда.

– Но какая именно моя «вульгарность» вывела ее из себя?

На лице Грандинанга отразилась не то чтобы растерянность – скорее озадаченность. Подумав, он сказал с сочувствием:

– Голдштайн, мне только что пришло в голову: откуда вам знать о нашей жизни ВСЕ!.. Для нас, например, абсолютно естественно избегать ЛЮБОГО упоминания о первой Перемене. Особенно нервно это воспринимают женщины. Да и мужчины по большей части, если честно, предпочли бы об этом забыть.

Я тоже хотел об этом забыть; но боялся, что в таком случае мне не удастся сохранить здравомыслие. Мне просто необходимо было понять, что происходит.

Однако Грандинанг явно не собирался отвечать прямо – во всяком случае, на данном этапе неведомой мне игры – и делал это совершенно сознательно. Впрочем, он был чрезвычайно тактичен.

– Я мог бы, разумеется, выразить свою личную точку зрения, – сказал он, – но, боюсь, она чересчур субъективна. По-моему, вам лучше самому поискать ответ в архивах. Там есть полный отчет обо всем. Или почти обо всем. Язык, правда, порой бывает излишне архаичным… Но вы вполне разберетесь.

Я поблагодарил его, и он поднялся, собираясь уходить. Я спросил:

– Вы, наверное, скоро увидитесь с Ланеей?

– Не скорее, чем вы.

– Это почему же?

– Как почему? Она же ВАША жена!

И тут, словно поняв, что сказал лишнее, он быстро направился к двери.

Тем же вечером Ланея вернулась. Она пробыла дома почти час, но за этот час мы не обменялись с нею ни единым словом. Сейчас она на кухне. Готовит обед. Я верю Грандинангу – ведь он сказал, что она моя жена. Но не могу ни вообразить себе, ни припомнить, как она ею стала. И все же я знаю, это именно так и есть.

У меня она вызывает одновременно и страсть, и отвращение. Я не люблю ее. Я ее хочу. Но я НЕ ХОЧУ хотеть ее!

И в результате чувствую себя ужасно, пребывая в вечном противоречии с самим собой.

Нет, это уж чересчур! Просто поверить не могу, что вообще существует такая планета Земля и я ее покинул с помощью какого-то механического приспособления, а потом прилетел сюда, разговаривал с цветами, постепенно деградировал, женился на Ланее… Нет, это просто немыслимо!

Ланея зовет меня ужинать. Омерзительная мысль вдруг пришла мне в голову: да, для меня она еду готовит, но что ест она сама? Может быть – меня?

Нет, это несправедливо! И с моей стороны просто нечестно по отношению к Ланее! Но все же за стол я сажусь с определенной долей осторожности и… понимания.

Ланея прекрасна. Она любит меня. Это как бы некая компенсация за постепенное стирание во мне человеческих черт.

Мы с ней точно играем прелестный спектакль в домашнем интерьере. Вот Ланея приносит мне завтрак; она быстрой, легкой походкой входит в спальню, на ней развевающийся воздушный пеньюар. Я пью теплый и не очень крепкий стимулирующий напиток – примерно той же крепости, что и кофе. Я единственный на Калдоре, кто это пьет. Однако такие маленькие привычки помогают мне не забывать, кто я.