Причастных убивают дважды (фрагмент)

Сначала мы решили сделать костер. Нет, не потому, что холодно, а потому что темно, и вообще для романтики. Казалось как-то пошло ужинать летним вечером, сидя в машине, да еще когда ужин праздничный - с коньяком и шампанским. Шампанское в багажнике тоже нашлось, и естественно, французское. А еще там нашлись офигительные австрийские лоточки из фольги со встроенным подогревом. Я о таких раньше только слышал от приезжающих из-за границы, но в последнее время, поговаривали, что их завозят и в наши супермаркеты. И было в этих лоточках на выбор несколько ресторанных блюд. Мы с Татьяной остановились на лангете с грибами. Из багажника "ниссана" сыпалось все, как из рога изобилия: ветчина, осетрина, соленые огурчики, маринованные оливки, свежие помидоры, бананы, киви, какие-то соки, крекер, шоколадные конфеты и еще черт знает что. - Ты каждый день так ужинаешь? - поинтересовалась Таня. - Нет, - ответил я как можно серьезнее. - Обычно я ужинаю в ресторане. Просто сегодня день такой странный получился. Потом мы обнаружили почти на дне багажника складной столик и четыре складных стульчика. И уже окончательно войдя в роль, я пробурчал: - Забыли тент положить, мерзавцы! - Обойдемся, - сказала Татьяна. - А если дождь? - Продолжим праздник в машине. "Да, кто-то явно собирался на пикник", - думал я, рассеянно осматривая еще не вынутые из "ниссана" припасы, и наткнулся взглядом на красноречиво промасленную тряпку, под которой угадывались очертания АКС или чего-то вроде. Ужасно захотелось развернуть его, но при Татьяне это было бы полным безумием. - Накрывай на стол, - сказал я ей тихо, и в этот момент новая мысль обожгла меня, как прикосновение оголенного провода: "Ну, я-то завтра собрался умирать, а причем здесь Таня?! Имею ли я право пудрить ей мозги? Ведь автомат в тряпочке - это уже не игрушки. Я должен рассказать ей правду. Но тогда... Тогда не будет романтического ужина, прекрасного вечера, не будет любви, и едва послышавшиеся звуки танго, последнего парижского танго, растворяться в тишине или в пронзительном вое сирены... Вот именно! (Это была еще одна мысль примчавшаяся вдогонку.) Ты можешь рассказывать всю правду о себе, но не о Тополе. Тебе что, разрешили болтать кому попало о хозяевах "ниссана"? Да, может, тут в каждом шурупе жучки установлены. Ясень, у тебя нет выбора. Ты уже работаешь на Тополя, кем бы он ни был. И с этой девчонкой ты будешь молчать о работе. И вам будет хорошо вдвоем, а наутро ты попросишь ее уйти, ничего не объясняя. Она поймет, ты же видишь, какая она - она обязательно поймет. А еще ты должен сообщить Тополю, что ты не один. Хотя бы потому, что ты не знаешь, в котором часу наступит его утро". - Миш, у тебя есть ножик, помидоры порезать? Ее вопрос словно разбудил меня, и в задумчивости я чуть было не брякнул, как Деточкин в "Берегись автомобиля": "А черт его знает, что там есть". - Ножик... - протянул я, собираясь с мыслями. В "ниссане" я бы искал его глупо и долго. Поэтому шагнул к своему рюкзаку и извлек из кармана любимый складной офицерский нож. - Слушай, - улыбнулась Татьяна, - а зачем ты возишь с собой рюкзак? Я перешел на зловещий шепот и сообщил: - Я - диверсант. В рюкзаке у меня тротил, чтобы взрывать железнодорожные мосты. - А-а, - сказала Татьяна. - Да просто старая привычка автомобилиста. Любая машина может выйти из строя, а при движении пешком, ничего нет лучше рюкзака. - А вот эта машина часто выходит из строя? - Эта? Пока еще ни разу. Потом я пошел поискать дров для костра. И мне повезло. Совсем неподалеку кто-то спилил березу, а увез не все - бревнышки помельче остались аккуратно сложенной кучкой. Как раз то, что мне надо. Вряд ли это были дрова все для того же пикника, но я уже ничему не удивлялся. Если бы даже бревна были поколоты, а рядом стоял мангал, лежали бы шампуры и коробок спичек с приколотой к нему запиской: "Вам, дорогой Михаил Григорьевич", я бы и это воспринял как должное. Ведь когда идут такие навороты, становишься вдруг отрешенным и царственно спокойным. Кажется, это называется запредельное торможение. С запредельным царственным спокойствием я надрал с бревен бересты, рассовал ее по карманам, а поленьев взял столько, сколько мог унести. И пошел к машине. - Все почти готово, - поведала мне Татьяна. - Пойду позвоню по телефону. - Что?! А-а... Валяй. Только далеко не отходи. Темнотища. Мало ли что... - Далеко не пойду. Хворосту только пособираю. А то ты принес какие-то столбы. Как их разжигать-то? - Эх, женщины! Ничего вы в кострах не понимаете. От хвороста один треск, а эти гореть долго будут. Ну, давай скорее... И она скрылась за березами. Нужно ли объяснять, куда я ринулся в ту же секунду? - Тополь, Тополь! Вызывает Ясень! Прием. - Говори, Ясень. Прием. - Тополь, я здесь не один. Если она подойдет, я мгновенно прерву связь. Ты понял? Просто я хотел... - Ясень, ты идиот? Почему сразу не сказал? Кто она? Прием. - Я не знаю, кто она. Зовут Таня. Она проезжала мимо, ей надо было помочь. Вот я... - Дальше что?! Прием. - Ничего. Она побудет со мной до утра. Прием. - Ясень, ты действительно придурок. Ты понимаешь, что ты должен избавиться от нее? Прием. - Что?!! Да пошел ты!.. - Кретин! Я же сказал, не убрать, а избавиться! Ты должен сделать так, чтобы она ушла. Ты понял меня? Прием. - Она уйдет, - сказал я спокойно. - Но только утром. И без предупреждения вырубил передатчик, хотя Татьяна еще бродила где-то между березами. Просто он мне надоел, этот Тополь. Ишь, распыхтелся! Может, я его разбудил. А может, он просто скучает там один на своем ночном дежурстве, и ему, конечно, завидно, что я тут девочку наклеил. Ладно, ладно... Я включил магнитолу по-прежнему настроенную на "Радио-101", и в "ниссан" стремительно ворвался полный экспрессии голос неполнозубой звезды Ардис: - Ain't nobody's business! Слова весьма соответствовали моменту: "Это никого не касается!" Действительно, никого. Весело! Я закурил и стал качать в такт руками, головой, потом начал притопывать ногами. Подошла Татьяна с охапкой хвороста. - Любишь Ардис? - спросил я ее. - Ничего. - Она бросила хворост прямо под колесо, словно собиралась подпалить машину. - Неполнозубая, - сказал я, - а как поет! Татьяна улыбнулась. - У нее просто строение челюсти такое. А неполнозубая - это я. - Почему? - Зуб сломался, а вылечить некогда. - В пьяной драке? - поинтересовался я. - Не-а, за завтраком в осетрине хрящик попался. - А-а... Ну-ка покажи! - Я включил фары и вышел из машины. - Иди сюда. И она встала в свете этих ниссановских прожекторов, как актриса в лучах рампы, и лихо откинула со лба челку, и улыбнулась нарочито широко. Такой я ее еще не видел: рыжее полыхание волос над голубым блеском глаз, нежной россыпью веснушек, розовой влажностью губ и белоснежным сиянием зубов. И одного зуба - четвертого вверху справа - действительно не хватало. Но это не портило ее - это было как-то удивительно мило и трогательно, как у ребенка. Я бросил сигарету, сделал шаг к ней и приблизил свое лицо... Дальше все получилось само собой, честное слово, я этого не планировал. Наши губы оказались слишком уж рядом. Я порывисто обнял ее и жадно захватил своим ртом ее розово-жемчужное великолепие. Она не противилась, нет, она ответила. Губами, языком, маленькими нежными ладонями, всем телом, прильнувшим ко мне. И мир исчез. Сладкий оранжевый туман плыл сквозь меня и вокруг, окутывал, обволакивал мягким теплом и ароматной шелестящей тишиной... Когда я последний раз так целовался? Со Светланой на острове Валаам, когда все было впервые, и закачались сосны, и огромное красное светило опрокинулось в озеро? Или с Белкой десять лет назад в продувном московском дворе, где посреди холодной черноты мартовского вечера мы были отдельно от всего и всех, и под двумя сомкнувшимися капюшонами наступил жаркий май и мы летели куда-то вперед и вверх, к теплу и свету... Но, кажется, теперь было еще прекрасней. Крикнула вдалеке ночная птица, и мы очнулись. - Подожди, - шепнула Татьяна. - Давай поедим, наконец, а? - Пора, - согласился я. - Только очень быстро разведу костер. Наступило минутное отрезвление. Я вспомнил внезапно, где я, с кем, почему здесь оказался и что ждет меня завтра. Все это был полнейший дурдом. Я забрался в чужую машину, нахамил какому-то важному бандиту и собирался провести ночь с абсолютно незнакомой, загадочной женщиной. Вот уж действительно "Последнее танго в лесу под Степуриным". (Михаил Разгонов по мотивам одноименного фильма Бернардо Бертолуччи). Мое танго вполне могло стать последним. Да и ее тоже. Кому же из нас суждено умереть наутро? В лучших традициях правдивого российского кино последних лет - умереть придется всем, в том числе, и нашим убийцам. Ах, как легко катились эти мрачные мысли, словно барашки по теплой глади моря, так легко, что я им совсем не верил. В глубине души я чувствовал, что мы оба останемся живы. Поэтому в глубине души царил праздник. И на столе разворачивался праздник. Я даже согласился выпить шампанского, которого вообще не пью. Но это все-таки французское и вдвоем с такой женщиной! Шампанское было божественным. Татьяна была в восторге. Закуски были сказочно хороши. Про коньяк я вам уже рассказывал, а про остальное рассказывать просто лень. Поверьте, все было очень вкусно. И веселые тосты были. Совершенно дурацкие, отвлекающие от серьезных мыслей. Но после третьей мы загрустили. Оба, одновременно, как это случается у влюбленных. Татьяна в третий пластиковый стаканчик шампанского добавила коньяку, а я в третий пластиковый стаканчик коньяка шампанского добавлять уже не стал. Может, поэтому мы загрустили. Возникла пауза, обычно предназначаемая для вдумчивого пережевывания пищи. Но я это сделал настолько вдумчиво, что в итоге прервал паузу следующей фразой: - А знаешь, кого ты мне напомнила? - Кого? - спросила она с интересом. - Майку Глумову. Помнишь, кто такая Майка Глумова у Стругацких? - Я даже помню, кто такая Майя Тойвовна Глумова. - Не надо о грустном. До Майи Тойвовны тебе еще далеко. Ты похожа именно на Майку из "Малыша". Ты в каком издании его читала? - В "текстовском", ну, в этом, двенадцатитомнике. - Не объясняй. Я там работал, в "Тексте"... Господи! Неужели я такой старый? Ведь люди, читающие Стругацких по полному собранию - это уже другое поколение. - Брось, Мишка, просто я слишком поздно увлеклась фантастикой. - Стругацкие - это не совсем фантастика. Ну, ладно, вернемся к Майке. Знаешь, кто еще напоминал мне ее? Татьяна Лозова. Была такая фигуристка, помнишь? Ты и на нее похожа. Правда. Таня сделала неловкое движение и опрокинула стаканчик, потом ладонью смахнула со стола пролившееся вино и, задумчиво вытирая одну руку о другую, тихо произнесла: - Это очень хорошо, что я еще похожа на Татьяну Лозову. - Что значит "еще"? - Ну, старая облезлая кошка, а все еще похожа на девочку-фигуристку. - Перестань. Какие твои годы! - Для спорта? - быстро спросила она. - А при чем тут спорт? - не понял я. И мы оба помолчали. - Слушай, - прервал я эту новую паузу, - хочешь, расскажу тебе одну историю? Только давай сначала выпьем. - Давай. Мы хлопнули еще по грамульке, и я начал.