Вейская империя (Том 1-5)

Киссур кончил. Старик помолчал, потом спросил:

- А о чем ты больше всего жалеешь?

Киссур хотел сказать, что больше всего жалеет о своей слепоте касательно госпожи Архизы, но передумал и ответил:

- Когда меня первый раз арестовали, я успел спрятать кинжал. А второй раз - не успел. У этого кинжала золотая голова кобчика и два яхонтовых глаза. Это очень ценная вещь, и этим кинжалом дружок Арфарры убил моего отца. Теперь этот кинжал, конечно, пропал, и его-то мне больше всего и жалко.

Отшельник помолчал, потом встал и вышел в соседний чулан. Там он копался довольно долго и вернулся с чем-то, завернутым в рогожку.

- Ладно, мальчик, - сказал он. - Я хочу подарить тебе другой кинжал, тоже из Верхнего Варнарайна.

Отшельник развернул тряпочку и протянул Киссуру кинжал. Рукоять у него была в форме белой треугольной шишки, чешуйки шишки оторочены серебром. Серебро немного почернело, в желобке на лезвии застыли кровяные скорлупки.

- Этим кинжалом, - сказал старик, - твой отец, за несколько часов до смерти, убил моего послушника Неревена. Мальчишке тогда было семнадцать лет.

С этими словами отшельник повернулся и вышел. Часа через три, когда совсем стемнело, Киссур прокрался с кинжалом в руках в соседнюю комнату. Арфарра-советник безмятежно спал, свернувшись клубочком. Киссур постоял-постоял и вернулся обратно.

В хижине был подпол, а из подпола подземный ход вел в заброшенные штольни. У штолен было довольно много выходов, один из них - в храм Серого Дракона. На следующее утро, когда выяснилось, что хижину засыпало почти доверху, а еды почти что нет, Киссур не стал чистить снег, а вылез через подпол и пошел добывать еду.

Он подстрелил зайца и еще рысенка с пестрой мордочкой, вернулся и стал разделывать тушки. Арфарра подошел, встал рядом.

- Вас же тайком сгубили в ссылке, советник, - сказал Киссур.

Арфарра засмеялся:

- Вот именно, что тайком. Если бы меня казнили официально, ничего поделать было б нельзя. А начальник лагеря получил тайный приказ и забоялся, что девизы правления сменятся, и кому-то будет выгодно наказать его за расправу. Беззаконные казни влекут за собой беззаконные помилования, друг мой!

Вечером советник спросил Киссура:

- Значит, ничего в Западной Ламассе не было? Да тот ли остров это был, и весь ли вы его обшарили?

Киссур отвечал, что и остров тот, и обшарили его как надо, - ни настоящих людей, ни золота.

Арфарра сходил в соседнюю комнату и вынес укладку. В укладке были карты и рисунки. Киссур стал смотреть: это, точно, были карты острова и рисунки старого города. Киссур спохватился:

- Откуда это?

- Видишь ли, мальчик, мне не хотелось бы тебя разочаровывать, на за месяц до того, как меня арестовали, я тоже послал к этому острову корабль.

Тут Киссур замер, глядя на один из рисунков. Рисунок был нарочито тщателен, и Киссур почувствовал омерзение. Омерзение было оттого, что штука, нарисованная среди деревьев, была явно человеческого изготовления: природа такого не рожала. Однако, будучи делом рук человеческих, она была не разрисована, стало быть, недоделана. Может быть, оттого и сломалась. Острый нос расселся пополам, крыло, размахом с пальму, зачерпнуло землю. У штуки было четыре крыла: два больших посередине и два маленьких у хвоста, и еще пятое крыло торчало из хвоста вверх. Киссур почуял в этом какую-то самую гнусную магию.

- Это что такое? - спросил Киссур.

- При тебе, значит, этого уже не было?

Арфарра показал на карте место с гнусной штукой. Киссур вспомнил, что, точно, там была полянка, на полянке священная хижина. Вполне приличная хижина: там держали, кажется, мальчиков перед праздником, а вокруг хижины на палках были черепа зверей и предков.

Арфарре-советнику явно не понравилось, что гнусная штука исчезла. Он кусал себе губы, и на щеках его выступили два красных пятна. Тут Киссур отбросил рисунки и спросил:

- Господин Арфарра! Ведь вы живы - почему же вас не слышно? Государь Варназд ждет докладов об усовершенствовании правления, через три месяца лучшие умы соберутся в столицу, - неужели вы промолчите?

Арфарра засмеялся:

- Друг мой! В этих состязаниях победитель заранее известен. Господин Нан допустит до государя лишь тех, чьи доклады ему по душе. Спор, конечно, будет, и трудно предугадать смысл спора со стороны, но он будет не о способах управления, а о том, кто какую должность займет, ибо это главное.

- Кто-то, - сказал Киссур, - должен раскрыть государю глаза на то, что творится в стране.

Арфарра-советник поднялся и недовольно сказал:

- Об этом мы позже поговорим. Спи!

Он уже подошел к двери, а у двери обернулся и сказал:

- И запомни: человек по имени Клайд Ванвейлен не убивал твоего отца. Твой отец погиб оттого, что хотел спасти человека по имени Клайд Ванвейлен, которого я приказал убить. И что касается луча, развалившего Кобчика и половину колонн в подземном храме - этот луч к храмовой магии никакого отношения не имел.

С этими словами Арфарра-советник вышел из хижины. Он стоял довольно долго, глядя на вышивку созвездий и на горные сосенки внизу. "Великий Вей! - думал Арфарра-советник. - У Марбода Кукушонка - и такой сынок! Неужто и я был на него похож двадцать лет назад?"

Вот уже полтора месяца Свен Бьернссон жил в усадьбе господина Сият-Даша и варил ему золото.

У господина Сият-Даша было в обычае обижать людей, и люди в деревне ходили с опущенными головами. И бывало, что чуть человек поднимает голову, как тут же ее снимают с плеч. Страшные, страшные вещи рассказывали про Сият-Даша! Все окрестные крестьяне задолжали ему своих детей; вся его дворня ненавидела друг друга, так как Сият-Даш считал выгодным, чтобы люди доносили друг на друга перед хозяином; в позапрошлом году чиновник, у которого Сият-Даш увел жену, повесился на воротах его управы... Но это что! А когда Сият-Даш сжег, испугавшись инспекции, казенный склад, а за поджог повесил крестьянина, который прятал от него свою дочку? А каменные стены вокруг управы, в два человеческих роста высотой, стены, которые построил народ, чтобы защитить Сият-Даша от гнева народа? А ссуда, семенная казенная ссуда, введенная в прошлом году Наном для облегчения крестьян, - Сият-Даш принудил всех, а не только бедных взять эту ссуду, и дал ее протухшим зерном, а когда осенью настала пора возвращать ссуду, документы оказались так хитро составлены, что пол-деревни оказалось в долговых рабах у Сият-Даша. За эту историю, и за многое другое, господин министр внес Сият-Даша в особый список.