Журнал «Если» 2008 № 05
Журнал «Если» 2008 № 05 читать книгу онлайн
Далия ТРУСКИНОВСКАЯ ХРАНИТЕЛЬ КЛАДА Он чахнет над златом не одно столетие, но еще ни разу угроза его богатству не подступала так близко.
Том ЛИГОН ЭЛЬДОРАДО Кажется, эту угрозу из космоса уже не остановить… Или шанс все-таки есть?
Джон ХЕМРИ ВРЕМЕНА В историю столько раз вторгались, что теперь уже невозможно восстановить, как все было на самом деле.
Майк РЕЗНИК ЛАВКА ЧУДЕС АЛАСТЕРА БАФФЛА Здесь практически ничего не изменилось и через семьдесят восемь лет. Кроме посетителей магазина.
Дэвид ХИЛЛ ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ ГРИППА Проснувшись в собственной постели, стоит удостовериться: а вы ли это на самом деле?
Евгений ГАРКУШЕВ ПОЙТЕПобудем ненадолго романтиками: иногда лучше петь, чем говорить.
Ангела и Карлхайнц ШТАЙНМЮЛЛЕР ПЛАНЕТА ТЕРНИЙ …могла быть достаточно гостеприимной, если бы не желание человека все перекраивать на свой лад.
Уильям МИКЛ. ПЕРЕЙТИ К ЕДИНОМУ Еще одна попытка вломиться в чужой монастырь со своей… лопатой.
Аркадий ШУШПАНОВ ЛЕЗВИЕ БРИТВЫ Мультмюзиклы Тима Бартона «Кошмар перед Рождеством» и «Труп невесты» уже обрели статус культовых. Уготован ли тот же успех новому проекту знаменитого режиссера?
Сергей ЦВЕТКОВ РЕВОЛЬВЕРЫ И ЗВЕЗДОЛЕТЫ Кто выстрелит первым, тот и прав: этот постулат времен освоения Дикого Запада режиссеры очень любят переносить на фантастический экран. Насколько хороши такие попытки ассимиляции жанров, попробовал разобраться критик.
ВИДЕОРЕЦЕНЗИИ В России уже начали снимать не просто фантастическое кино, а фантастическое кино с пропагандистскими целями и задачами.
Глеб ЕЛИСЕЕВ ОБИТАТЕЛИ ПОДЗЕМНОГО МИРА Оказывается, прямо под нами, на «нижнем этаже», живут наши соседи, о которых мы так ничего бы и не узнали, если бы не писатели.
Мария ГАЛИНА ЗА ВСЁ ПРИХОДИТСЯ ПЛАТИТЬ…
Новый «роман взросления», предложенный супружеским дуэтом, уводит читателей в мир биотехнологий и магии.
РЕЦЕНЗИИ Судя по откликам читателей, это самая «ресурсосберегающая» рубрика журнала. Книги в наше время ох как недешевы…
КУРСОР Двадцать лет назад в Киеве состоялась Всесоюзная конференция клубов любителей фантастики. В столице Украины решили отметить юбилей этого значимого события.
ПЕРСОНАЛИИ Этот литературный жанр щедро принимает всех: от гуманитариев до физиков и математиков. Причем последним благоволит особо.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Профессору спустя неделю после знакомства с Машей можно было дать от силы сорок лет, хотя прежде он выглядел на все пятьдесят.
А по паспорту ему оказалось сорок два.
— Ничего странного, Машенька! — смеялся Земляникин, когда девушка спрашивала его о такой странной перемене. — Я ведь тоже нашел свою мелодию, ту мелодию, которую не мог отыскать долгие годы. И эта мелодия — вы.
— Не шутите, Андрей Сергеевич! — возражала Маша.
— Не шучу, Мария. Сразу после знакомства я сказал, что люблю вас. У меня абсолютный слух, и свою мелодию я не мог не узнать.
— Вы думаете, ваша мелодия — я? — Маша таяла, глядя в серые глаза профессора.
— Не думаю, а знаю. Слышу. Чувствую. Плохо человеку быть одному. Самая красивая и самая выверенная мелодия не звучит одна.
А вместе мелодии переплетаются, подчеркивают достоинства друг друга, усиливают взаимные темы — и рождают новые мотивы. Как же иначе?
Спустя пару недель после начала знакомства и Маша поняла, что любит профессора. Не как учителя и друга, а как мужчину — вполне еще молодого и очень привлекательного. Они, что называется, спелись.
Мелодия Андрея Сергеевича стала близка девушке, и, оставшись одна, она уже пробовала петь под арпеджио:
— Ма-ри-я Зем-ля-ни-ки-на.
Получалось очень неплохо. Куда мелодичнее, чем Цаплина.
Маша наконец-то поняла, что она действительно нашла, услышала себя. И скоро сама сможет творить мелодии и изменять свою жизнь, людей вокруг себя, возможно, даже выбирать погоду по душе или настроение по погоде — это ведь тоже совсем нелегкоГлавное — она вплетала свою песню в общую гармонию мироздания. Изменяла мир силой любви. А по-другому ведь изменить мир и нельзя — ибо маленькие злобные диссонансы все равно растворяются в мелодии, которая звучала, звучит и будет звучать и совершенствоваться вечно.
АНГЕЛА И КАРЛ ХАЙНЦ ШТАЙНМЮЛЛЕР. ПЛАНЕТА ТЕРНИЙ
ХОЗЯЕВА ПЛАНЕТЫ
С той стороны Великой Пустоши пришли наши предки, из-за края исполинской бездны, в которой холодеет свет и вымерзает жизнь. В провале времен бескрайних блуждали они, в металлической горе стремились сквозь Ничто, пока не увидели наш Мир — страну, пустынную от горизонта до горизонта. С неба спустились они, и плугами, что выше птичьего полета, вспороли жесткую почву, и посеяли в борозды семена деревьев; из мешков, что длиннее суточного пути верхом, вытряхнули они воздух; сквозь гигантское сито процедили море и испекли из мертвого песка живые машины…
В убежище было тепло и уютно. Женщины, сутулясь на грубо сработанных скамьях, прилежно латали изношенные камзолы, чинили кожаные доспехи, людские и конские, резали из дерева кухонную утварь. Дети играли под лавками или помогали матерям в работе. Лишь одна седовласая женщина сидела недвижно, прямая, как свеча, и смотрела перед собой в пустоту. Ее негромкий голос был едва слышен сквозь шум бури, а когда люди вдобавок начинали переговариваться друг с другом — становился и вовсе не разборчив; однако она не позволяла себе сбиться. Лохматый пес положил голову на колени старухи, она почесывала у него за ушами.
Снаружи завывала буря, швырялась обломками скал в створки люка, защищающего световую шахту, — но камни с бессильным грохотом отскакивали от тяжеловесного железа.
— Да, вот что рассказывали Пращуры. Я знаю, вы не верите мне.
Но это — правда. Своими ушами слышала я эти истории из их собственных уст, еще молоденькой девчонкой, и косы мои, нынче седые, тогда были каштановыми, пышными — зато ум мой был переполнен всяческим вздором. Руки мои еще помнят, как в те давно прошедшие годы прикасались к изделиям Пращуров, словно не диковинным сокровищем были те чудо-приборы, а привычной игрушкой. И помню я, старая теперь, престарая, помню день, когда на наш мир обрушилось черное горе…
Воздух тогда еще на вкус горчил, и мы все жили в светлых, крепких домах с гладкими стенами, которые отлили Пращуры. И ветровой генератор — вы его уже не видели, разве только помните заржавленные стальные балки — в ту пору жужжал как пчелка. И наши ночи освещал настоящий электрический свет, а не дымные лучины да мерцающие свечи. И тогда мужчины и женщины работали вместе: что на полях, что по дому. И — хотите верьте, хотите нет — по очереди присматривали за детьми. А героев в ту пору не было, как и нужды в них.
Не назову, правда, нашу тогдашнюю жизнь легкой. Каждый день по какому-нибудь полю или лугу протягивался новый след дракона.
А впрочем… Пусть урожай был никудышный, пусть стада вновь и вновь разбегались в паническом страхе, пусть буря выламывала строевые леса и рушила теплицы, пусть иссякал колодец — зато мы не кричали в ужасе: «Дракон! Дракон!» Страх не витал над нами. Во всяком случае, тот страх, который знаком нам теперь: подобный туче из тяжкого песка, погребающей под собой все живое. И все-таки уже был предначертан закат, уже истекало время Пращуров — родителей и дедов старших из нас. Один за другим уходили они в свои цитадели, в пирамиды из небьющегося стекла. И там смыкали вежды, чтобы навсегда погрузиться… как это они говорили… погрузиться в грезы. Свои знания они уносили с собой, а когда сгинуло знание — умерли и машины.
У меня был друг, Герент по имени, — потом его сочли трусом и в знак этого заставили носить женскую одежду, — так вот, при Пращурах он ходил в школу и выучился на механика. Только он один и пытался следить за ветровым электрогенератором, поддерживать в рабочем состоянии. А еще беспокоило его, что подходят к концу запчасти на складах и пустеют канистры с горючим. Однако не о том хочу я рассказать, а о роковых часах, решивших нашу погибель.
День тогда был солнечный и теплый, с гор тянуло свежестью, высоко в небе кружили ласточки… Разве что земля порой вздрагивала и сотрясалась так, что звенела посуда на полках. Однако мы к этаким встряскам уже привыкли. Последний толчок был посильнее, но и он лишь всполошил скот на лугах, да еще куры, кормившиеся в палисадниках, перестали разгребать мусор, сбились в плотные скопища и попрятали головы под крылья, будто завидев скользнувшую по земле тень ястреба.
Около полудня от дома к дому вдруг пролетела страшная весть: «Ламот погиб!» Я, бросив все, поспешила к сельской площади.
Четверо наших — двое мужчин и две женщины — несли Ламота по пыльной улице, держа его за руки и за ноги. По их окаменевшим лицам я как-то сразу поняла: это не просто смерть, нас постигло чудовищное несчастье. Любопытные дети протиснулись было вперед, но те, кто нес Ламота, сурово отстранили их. А потом уложили тело на скамью.
Я тогда была совсем девчонкой, неуемной и дерзкой, не хуже парней носилась по всей округе и редко упускала случай ввязаться в какое-нибудь лихое приключение. Но на этот раз меня вдруг охватила какая-то непривычная робость. Старейшины поселка столпились вокруг мертвеца, а я все не решалась подойти к ним вплотную.
А потом со стороны скотьего выгона примчался Зейт. Да, тот самый Зейт — герой Пустошей, кумир всех нынешних мальчишек. Зейт, чье имя первым вырезано на Скрижали Почести. Конечно, теперь для мужчины право быть вписанным в Скрижаль есть нечто куда большее, чем цена его собственной жизни. Но Скрижаль Почести еще не существовала тогда, и Зейта знали, по правде-то говоря, как самого обычного парня, пастуха и объездчика. А Ламот — это его брат.
В нос мне шибанул запах конского пота. На мне тогда был свитер затейливой вязки, и Зейт прошел совсем рядом, вплотную, так что пряжка его рукава запуталась в моих кружевах, надорвала их и оторвалась сама, а он этого даже не заметил. Молча уставился на покойника и долго, очень долго не сводил с него глаз.
— Лазер… Кто-то сжег его лазеромУ меня кровь застыла в жилах. Лазер — так называлось оружие для охоты и обороны. Применяли его нечасто, и только против хищных птиц или одичавших зверей; один хранился у Герента, причем тот всегда следил, чтобы лазер был под замком.
Наконец я отважилась пробиться вперед. И увидела: волосы Ламота спеклись в черную массу, кожа на лбу отслоилась от костей и повисла бурыми лохмотьями, щеки полопались, а глаза сварились вкрутую — прямо в глазницах, словно яичный желток. Тошнотворно смердела разъеденная плоть. Даже плащ Ламота был покрыт какими-то пятнами — мерзкими, склизкими, каждое размером с ладонь.