Бич небесный

– Я выросла на ранчо, когда здесь не все еще высохло… В этой части Техаса никогда не жило много людей, а после того, как водоносные пласты пересохли, большинство из них тут же собрали вещички и уехали. Ну а потом, во время чрезвычайного положения, когда ударила настоящая засуха – я скажу тебе, всех и вся просто сдуло отсюда, словно горстку пыли!

Алекс кивнул, подтверждая, что слушает, и принялся скрести керамической овощечисткой следующий корень.

– Те, кто все же остался здесь, – они, конечно, бросили фермерствовать и разводить скот, а занялись собирательством. Ломали здания в опустевших городах. – Она пожала плечами. – Тогда это еще не называли взломами, потому что мы не взрывали ничего, что не было уже к этому времени покинуто. Я хочу сказать – у нас были причины взрывать все это. Мы просто хотели добыть немного денег. Мы не взрывали все подряд, только чтобы смотреть, как оно рушится и падает на землю, – вся эта мура пришла позже.

– Понятно, – сказал Алекс, прихлебывая свое варево.

– Я уже тогда начала серьезно задумываться над этим… Понимаешь, Алекс, на самом деле здесь вообще никто никогда не должен был заниматься сельским хозяйством. Вообще! Эта земля не создана для сельского хозяйства. И для скотоводства тоже – выпас скота здесь чересчур истощал почву. Это не было случайностью – то, что все это произошло. Мы устроили себе это сами.

Алекс кивнул.

– С незапамятных времен это была кочевая земля. Высокие равнины – они же когда-то были черны от бизонов, отсюда до самой Канады! Это были самые большие стада мигрирующих животных за всю историю! И их всех перебили из магазинных винтовок за какие-то двадцать лет. Потребовалось еще сто пятьдесят лет, чтобы выкачать из-под земли всю воду, ну и, конечно, атмосферу к тому времени тоже основательно раскурочили… Ты видишь, какая это была ошибка? Мы, те люди, которые здесь поселились, – это мы разорили эту землю! И за это сами были разорены.

Алекс промолчал.

– Понимаешь, в то время люди просто не могли поверить. Они не могли поверить, что такой огромный кусок старых добрых Соединенных Штатов может в конце концов оказаться попросту заброшенным. Что люди, которые когда-то поселились на этой земле и укротили ее – они любили повторять это, что они «укротили эту землю», – что эти люди просто больше не смогут здесь жить. Я хочу сказать – в то время это было беспрецедентным! Такая мысль казалась тогда совершенно невероятной и безумной. Сейчас-то, конечно, это самое обычное дело… Но в те времена правительство только и болтало насчет того, что все это временное явление, что они обязательно вскоре вновь заселят Западный Техас – сразу же, как только сообразят, как провести туда воду из Миннесоты, или растопить айсберги, или еще какую-нибудь идиотскую чепуху в том же роде… Черт побери, Алекс, да разве же можно переместить куда-либо воду! В сотни раз дешевле просто переместить людей. Они все жили в стране грез!

– Да, страна грез… – проговорил Алекс. – Я тоже в ней живал.

– И самое странное здесь то, что все это уже случалось прежде, но никто тогда не усвоил урока, потому что это произошло с команчами. Команчи жили здесь две сотни лет – кормились от земли, от бизонов. Но когда этих бизонов не стало… что ж, они были просто стерты с лица земли. Голод вычеркнул их из здешней жизни. Им пришлось перебираться в Оклахому и жить в резервациях, питаясь тем, что давало правительство, совсем как мы в наши дни, жалкие бродяги плохой погоды. В них заржавела пружина сопротивления…

Она вздохнула.

– Видишь ли, Алекс, если у тебя есть основное, что нужно для жизни, ты еще можешь бороться за свое место в мире. Но если у тебя нет ни пищи, ни воды, для тебя вообще нет места. Ты просто должен уйти. Ты уходишь прочь или умираешь.

– Да, – сказал Алекс. – Это я понимаю.

Было ясно, что Эллен Мэй зачем-то было необходимо высказать ему все это. Она, похоже, уже не раз говорила об этом прежде. Возможно, это была стандартная лекция, которую она читала всем приходящим в бригаду новичкам.

В обычном случае при подобной дискуссии Алекс не преминул бы встрять с парочкой возражений, просто ради того, чтобы замутить разговор покруче и посмотреть, не выйдет ли чего интересного. Однако в имеющихся обстоятельствах он решил, что будет мудрее позволить Эллен Мэй выговориться. Так, например, лучше было не упоминать о том, что в мире есть множество других мест, где переселения проходили в сотни раз тяжелее, чем в Западном Техасе. В конце концов, здесь люди имели за плечами поддержку гигантских, высокоразвитых Соединенных Штатов. Они не умирали на месте от голода. У них не разражались мелкие, грязные, слезоточивые, со взрывами зданий и боями за каждую улицу этнические войны. Они не были стерты с лица земли массовыми эпидемиями, всеми этими хищными микробами и вирусами, которые норовят выпрыгнуть изо всех щелей всякий раз, как у людей случаются серьезные беспорядки: дизентерией, холерой, тифом, малярией, хантавирусами… Конечно, было черт знает какой глупостью истощать водоносные пласты в Западном Техасе, но это вряд ли можно было сравнивать с действительно монументальными экологическими просчетами, допущенными на этой планете. С медленным засолением при ирригации лучших пахотных земель Китая, Египта и Индии, например. С вырубкой под корень джунглей Индонезии и Бразилии. С увеличением площади Сахары.

Но стоило ли сейчас вспоминать обо всем этом? Это не принесло бы Эллен Мэй ровным счетом никакого облегчения. Когда ты потерял все, что имел, твоя боль вряд ли намного уменьшится, если ты будешь знать, что другие люди где-то в другом месте страдали еще сильнее, чем ты. Люди, судящие о твоей боли по твоим привилегиям, – низкие люди; они считают, что быть инвалидом может быть очень даже неплохо, если у тебя куча денег. Алекс знал, что это не так. Конечно, он понимал: не будь у него столько денег, он уже давным-давно был бы мертв. Да, он был не бедным парнем. И собирался и дальше оставаться богатым; но это отнюдь не делало его жизнь пикником… Пускай она говорит что хочет.

– Когда я поняла все это, – продолжала Эллен Мэй, – я решила, что мне надо узнать о команчах как можно больше.

– Зачем? Она помолчала.

– Видишь ли, Алекс, в этом мире есть два типа людей. Люди, которые не хотят знать, даже если им надо знать. И люди, которые просто должны знать, даже если это им ничем не поможет. – Она улыбнулась ему. – Здесь, у нас в бригаде, все вот этого второго сорта. Мы просто должны знать, даже если мы ни черта не можем изменить!

Алекс хмыкнул. Лично он принадлежал к третьему типу: к тому, который был бы не прочь узнать, но не чувствовал себя готовым вкладывать в этот процесс слишком много энергии.

– Так что я прочла кучу всего о команчах. Надо сказать, что среди опустевших городов и пастбищ мне было гораздо проще понять их кочевую жизнь… Вот один плюс к тому, чтобы жить в наше время, – можно читать о чем угодно совершенно бесплатно в любом месте, где только найдется экран ноутбука. Я прочла все онлайновые книги о команчах и о том, как они жили, сама живя в фургонах, охотясь и собирая металлолом. И вот тогда я начала по-настоящему понимать эту землю. Например, почему мы, мародеры, вызывали такой гнев у техасских рейнджеров. Почему рейнджеры использовали такие методы – они ведь просто наезжали сюда, отслеживали наши колонны и расстреливали их! У них, конечно, были базы данных, сотовые телефоны и все такое, но в целом в этих подонках не было абсолютно ничего такого уж суперсовременного – в две тысячи двадцатых это были в точности те же самые проклятые богом техасские рейнджеры, что и в тысяча восемьсот восьмидесятых! И если ты хоть чем-то был похож на кочевника и жил в Западном Техасе в палатке, то рейнджеры просто не могли смириться с твоим присутствием! Не могли, и все тут! – Она взмахнула черпаком.

– Они были не в состоянии смириться с тем, что мы продолжали оставаться здесь и взрывать всякую всячину, что мы не стали уносить ноги, как все остальные, и не направились в точности туда, куда указало нам правительство. Что мы не платили налогов, не проходили вакцинации, что у нас не было законов…