Дворец любви. Умы Земли. Большая планета

— А где она сейчас? Я не видел ее по прибытии во Дворец.

— Она наслаждается путешествием, — отрезал Виоль Фалюш. — Но откуда такой интерес? Она для вас ничто.

— Я был дружен с ней и пытался выяснить некоторые вещи, которые она находила непонятными.

— Какие именно?

— Вы позволите мне быть откровенным?

— Почему нет? Вы вряд ли можете взбесить меня еще сильнее…

— Девушка боялась будущего. Она хотела жить нормальной жизнью, но предпочитала покориться неизбежному.

Голос Виоля Фалюша дрогнул:

— Вот так она и говорила обо мне? Только страх и долг?

— У нее не было причин говорить иначе.

— Вы храбрый человек, мистер Лукас. Конечно, вам известна моя репутация. Я разработал закон общего равенства действия и противодействия: каждый, кто оскорбляет меня, несет наказание.

— А как насчет Игрель Тинси? — поинтересовался Джерсен, надеясь отвлечь собеседника.

— Игрель Тинси, — выдохнул Виоль Фалюш, — милая Игрель, такая же упрямая и легкомысленная, как и та девица, с которой вы подружились. Игрель так и не смогла отплатить за обиду, которую нанесла мне. О, эти утерянные годы! — Голос Виоля Фалюша дрожал от подступившей обиды. — Никогда не смогла она восполнить мои потери, хоть и сделала все, что могла.

— Она жива?

— Нет — Настроение Виоля Фалюша снова сменилось, — А почему вы спрашиваете?

— Я журналист. Вы знаете, почему я здесь. Мне нужна фотография Игрель Тинси для статьи.

— В этом отношении мне не нужна гласность.

— Я поражен сходством между Игрель Тинси и Друзиллой. Вы можете объяснить его?

— Мог бы, — сказал Виоль Фалюш, — но предпочитаю не делать этого. Мы отклонились от темы: вы совершили проступок, и я требую возмещения. — И Виоль Фалюш небрежно облокотился на какой-то столик.

Джерсен с минуту поразмыслил. Ускользнуть не удастся. Нападение невозможно. Может быть, овладев ситуацией, заставить Виоля Фалюша изменить намерения?

— Возможно, я и нарушил букву ваших правил, но чего будет стоить статья о Дворце Любви без комментариев его создателя? Иначе связаться с вами я не мог: вы чураетесь гостей.

Виоль Фалюш прикинулся удивленным:

— Наварх знает код вызова. Слуги могли бы провести вас к телефону.

— Это не пришло мне в голову, — протянул Джерсен задумчиво, — Нет, о телефоне я не подумал. Говорите, Наварх знает код?

— Конечно. Он тот же, что и на Земле.

— Факт остается фактом, — не сдавался Джерсен. — Я здесь. Вы видели первую часть статьи, вторая и третья могут выйти еще более своеобразными. Чтобы представить вашу точку зрения, нужно обсудить ее. Итак, откройте дверь и давайте поговорим.

— Нет, — усмехнулся Виоль Фалюш, — Я не откажусь от своего каприза. Оставаясь анонимным, я могу забавляться, смешиваться с гостями… Ну ладно, — проворчал он. — Я проглочу обиду. Хотя вы мой должник. Возможно, я еще востребую долг. Пока можете считать себя свободным. — Он что-то тихо сказал — Джерсен не расслышал что — и дверь в фойе отворилась. — Входите, это моя библиотека. Я поговорю с вами здесь.

Джерсен вступил в длинную комнату, устланную темно-зеленым ковром. Тяжелый стол в центре украшала пара антикварных светильников, рядом лежала подборка текущей периодики. Одну стену полностью скрывали полки с древними книгами. Здесь также был стандартный электронный секретарь и несколько мягких кресел.

Джерсен окинул комнату взглядом, в котором сквозила зависть: здесь царил разум, а не наслаждение — как во Дворце. Позади кресла, в котором сидел хозяин, засветился экран, его мерцание превратило Виоля Фалюша в темный силуэт, безликий, как и раньше.

— Ну хорошо, — произнес низкий голос, — на чем мы остановились? Полагаю, вы фотографировали здесь?

— У меня есть несколько сот фотографий. Более, чем необходимо, чтобы отразить все великолепие Дворца — той его части, что вы предоставили гостям.

Виоль Фалюш, казалось, удивился:

— А вам интересно, что здесь еще происходит?

— Только как журналисту.

— Гм. А что вы, как человек, думаете о Дворце?

— Он очень приятен.

— И только-то?

— Чего-то не хватает. Возможно, дело в слугах. Им недостает глубины — бедняги кажутся нереальными.

— Понимаю, — кивнул Виоль Фалюш, — им не хватает традиций. Единственное лекарство — время.

— Они также лишены чувства ответственности. В конце концов, они всего лишь рабы.

— Не совсем, поскольку не осознают этого. Они полагают себя Счастливым Народом. Так оно и есть. Именно ощущение нереальности, колдовства я и пытался создать здесь.

— А когда истекает их срок… Что тогда? Что происходит со Счастливым Народом?

— Некоторые работают на фермах, в садах. Других отсылают еще куда-нибудь.

— В большой мир? Их продают как рабов?

— Все мы рабы в том или ином смысле.

— И вы тоже?

— Я жертва чудовищного наваждения. Я был чувствительным мальчиком, которого жестоко травили. Полагаю, Наварх изложил вам детали. Вместо того чтобы сломаться, я обрел силу, начал искать возмещения — ищу до сих пор. Я — одержимый. Общество считает меня своевольным сибаритом, эротоманом. Оно ошибается. Я — что скрывать — убежденный аскет. И останусь им, пока не избавлюсь от наваждения. Я — упорный человек. Однако вам не интересны мои личные проблемы, поскольку, естественно, это не тема для печати.

— И тем не менее, мне интересно. Игрель Тинси — источник вашего наваждения?

— Именно, — произнес Виоль Фалюш невыразительным голосом. — Она разбила мою жизнь. И должна возместить ущерб. Разве это не справедливо? Она проявила себя непонятливой, жестокой.

— И как она может излечить ваше наваждение?

Виоль Фалюш выпрямился в кресле.

— У вас что, нет воображения? Мы уже достаточно много друг другу сказали.

— Так Игрель Тинси жива?

— Да, конечно.

— Но из ваших слов я сделал вывод, что она мертва.

— Жизнь и смерть — все это неточные термины.

— Кто тогда Друзилла, девушка, которую вы оставили Наварху? Она — Игрель Тинси?

— Она то, что она есть. И допустила ужасную ошибку. Не оправдала моих надежд, и Наварх тоже, раз уж взялся воспитывать ее. Она легкомысленна и упряма, заигрывала с другими мужчинами и должна служить мне, как служила Игрель Тинси. Так и будет, во веки веков, пока я не получу желаемого и не успокоюсь. К этому времени ей придется оплатить огромный счет. Тридцать лет! Подумайте об этом! — Голос Виоля Фалюша дрожал и прерывался. — Тридцать лет быть окруженным красотой и не иметь возможности наслаждаться ею. Тридцать долгих лет!

— Я не рассчитываю, что вы послушаете моего совета, — сухо сказал Джерсен.

— Я не нуждаюсь ни в чьих советах, и, естественно, то, что я говорю вам, не может быть опубликовано. Я буду оскорблен и потребую удовлетворения.

— Тогда что можно печатать?

— Все, что хотите, если это не оскорбит меня.

— А что здесь еще делается — по ту сторону зала?

Виоль Фалюш с минуту разглядывал его. Джерсен чувствовал это, но не мог различить выражения глаз. Но голос Фалюша звучал легко:

— Это Дворец Любви. Я увлечен им, даже захвачен, возможно, из-за механизма сублимации. Я разработал программу исследований. Изучаю эмоции в искусственно созданных и достоверных обстоятельствах. Однако сейчас я предпочел бы не обсуждать проблему. Возможно, через пять лет, или десять, я опубликую заключение. Предвижу потрясающие результаты.

— Что касается фотографий в фойе…

Виоль Фалюш вскочил на ноги.

— Хватит! Мы говорили слишком долго, я разволновался, и вы тому причиной, поэтому я доставлю некоторые неудобства и вам, что несколько меня успокоит.

Внимание и осторожность! Скоро настанет час возвращения в Реальность.

— А что будет с вами? Останетесь здесь?

— Нет. Я также покину Дворец. Работа здесь завершена, у меня важная миссия на Альфаноре, которая меня развлечет и, возможно, все изменит… Будьте любезны, выйдите в холл. Мой друг Хеланс ожидает вас.

«Хеланс, — подумал Джерсен, — должно быть, тот белоглазый». Ощущая на себе пристальный взгляд Виоля Фалюша, Джерсен медленно повернулся и пошел к двери. Белоглазый ожидал его в холле. Он держал в руках что-то вроде цепа — стержень, заканчивающийся кусками проволоки. Похоже, другого оружия у него не было.