Имя нам — легион

Поскольку новичком, не нюхавшим пороха, на сей раз был Долото, Генрик пошел с ним. Филиппу в напарники достался Бородач. Сан и Дан составили третью пару, а Мелкий с Березовским — четвертую.

— Первый час в авангарде я, — сказал Бородач. — Второй ты. Вопросы?

Вопросов у Филиппа не было.

— Тогда — в преисподнюю!

Нора полого уходила вниз. Стены ее, пол и потолок были обмазаны шелушащейся зеленой коркой, похожей на высохшую речную тину. Впрочем, шелушился только самый верхний слой засохшего кала, а под ним начинался твердый, как дерево, и удивительно прочный волокнистый пласт необыкновенной “штукатурки”. Филиппу лишь с большим трудом удалось проковырять совсем крошечное отверстие в полу, хоть он и орудовал тесаком со всем старанием. Бородач терпеливо ждал окончания неравной борьбы — ему тоже было небезынтересно, можно ли в дальнейшем надеяться на безопасность шахты.

Вполне удовлетворенные прочностью облицовки, напарники поползли дальше. Именно поползли — на четвереньках. В позе, называемой некоторыми специфическими печатными изданиями коленно-локтевою. Выпрямиться в полный рост размеры шахты не позволяли.

Скоро им открылось первое помещение, где можно было встать.

Помещение формой походило на неровный эллипсоид, сравнительно низкий — не более метра девяноста. (Филипп почти упирался макушкой шлема в потолок.) Одна горизонтальная ось эллипсоида совпадала с направлением тоннеля и имела длину семь метров, а другая, перпендикулярная — четыре метра двадцать сантиметров (по сообщению системы лазерного прицеливания).

У хонсаков располагался здесь, по-видимому, склад продуктов. Или отхожее место. Вдоль стен громоздились неровные штабеля “коровьих лепешек”, которые могли быть как прессованной, измельченной растительностью пополам с сушеными фруктами (консервы на зиму), так и обезвоженным дерьмом.

По запаху назначение продукта определить было невозможно. И не только из-за присутствия боевых отравляющих веществ. Например, запах силоса — любимого российскими коровами высококачественного травяного корма, может показаться неподготовленному человеку намного более шокирующим, чем запах собственно коровьего навоза. Вид, кстати, тоже.

Так вот, на вид припасы хонсаков выглядели абсолютно неаппетитно.

— Захватим по сувениру? — предложил Филипп.

— На обратном пути, если не возражаешь, — согласился Бородач и пинком отшвырнул с дороги бугристую пластину величиной с хорошую сковороду. Пластина врезалась в ближайший штабель, вызвав небольшой оползень.

— Ну, это я не подумав еде… — начал добродушно журить себя Бородач, но на полуслове прервался. Развалившаяся груда обнажила глянцевый бок розоватого панциря.

Легионеры разом вскинули “Фениксы”, непроизвольно отступив назад. Хонсак не подавал признаков жизни.

— Спишь на посту, салага? — Бородач тронул его легонько стволом. — Или помер?

Не дождавшись ответа, он сильно наподдал ногой по панцирю и отпрыгнул. Хонсак медленно вывалился в неширокий проход, где его почти погребли под собой новые нагромождения лепешек, обвалившихся следом.

— Дохлый, — разочарованно сказал Филипп. — Надо бы контрольный выстрел… Нет?.. Я тоже не хочу, видно же, что дохлый.

— Этот — пожалуй. А вдруг тут еще есть? Живые?

— Предлагаешь устроить раскопки?

— А куда деваться, — вздохнул Бородач. — Работа наша такая — разгребать, что другие навалили.

Минут пять они, сопя, барахтались в завалах разнокалиберной буроватой “стряпни”, более всего напоминая себе саперов, прокладывающих тропу по минному полю. Ночью. Саперов, не имеющих не только миноискателей, но даже и простеньких щупов.

К счастью, на волчьи капканы клешней не наткнулся ни один. Но нервы они поистрепали себе изрядно. После такой “археологии” тесный лаз тоннеля, куда они с трудом сумели протиснуться (лепешки в результате поисков равномерно распределились по всей камере, и, разумеется, часть их попала в коридоры), показался им уютным и почти родным. Они поползли дальше. И доползли до развилки. Два рукава тоннеля уходили вправо и вперед, а третий, едва ли не вертикальный, — влево-вниз.

— Если где и сохранились живые существа, то внизу, — сказал Бородач. — Согласен?

— Это смотря насколько братский дезодорант тяжелее воздуха, — задумался Филипп.

— Был бы тяжелее намного, компрессоры бы не понадобились, — резонно заметил Бородач. — Поэтому: в недра! — и нырнул безрассудно головою вниз.

Филипп лег на живот и не спеша пополз следом.

Наклонная часть коридора завершилась еще одним, на сей раз двурогим, разветвлением. Продолжая двигаться, придерживаясь правила “левой стены”, они попали в тупичок, даже не укрепленный замазкой. Видимо, был это недостроенный ход. Они вернулись к развилке и заглянули во второй лаз. Ничего в нем сперва не разглядели: лаз круто изгибался в паре метров от входа. Это их насторожило: все прежние тоннели были более или менее прямолинейные. Бородач спросил:

— Твое мнение?

— Там что-то есть. А возможно, и кто-нибудь. Или что-то было. Надо лезть.

— Надо, — нехотя согласился Бородач. — Держим дистанцию, — и змеей скользнул за поворот.

Филипп сосчитал до пяти, напружинился и прыгнул в кривую кишку лаза. Он успел заметить, как Бородач еще раз повернул, и почти сразу захлопали выстрелы “Феникса”. До второго изгиба Филипп добрался за считанные секунды, однако врагов в живых уже не застал.

И слава Богу.

Потому что врагами, окопавшимися в объемистой полости, открывшейся перед ним, были не грозные солдаты, взращенные для схваток и смерти, а хонсаки-подростки. Или самки. Размером почти вдвое меньшие, чем взрослые самцы, они вповалку лежали среди удлиненных, высоких корзин, заполненных вертикально стоящими, гладкими бело-розовыми предметами. Предметы являлись, вне всякого сомнения, хонсачьими яйцами. Подстреленные наседки (кажется, четверо) еще бились, опрокидывая корзины и давя драгоценное их содержимое.

Бородач стоял, сгорбившись, над делом рук своих и сухо покашливал. Никогда раньше за ним такого кашля Филипп не замечал. Он подошел, встал рядом и похлопал Бородача по плечу.

— Баба била-била — не разбила, и дед не разбил, а вот мышка — хоть бы хрен, — сообщил Бородач. — Надо бы тут прибрать, что ли?

— Я все сделаю, — сказал Филипп.

— Ага, давай, — сказал Бородач и удалился.

Филипп достал из набедренного кармана пиропатрон — сплюснутый цилиндр размером с огурец, поворотом колесика на его торце поставил таймер на три секунды и нажал кнопку. Бросил пиропатрон в центр инкубатора и поспешил удрать.

Ровно через три секунды пиропатрон лопнул, разбрасывая вокруг огненный дождь, в потоках которого с успехом плавятся металлы, камни и бесследно сгорает любая органика.

Выждав несколько минут, Филипп вернулся, двигаясь в густом дыму по большей части на ощупь (“ночное” зрение шлема пришлось отключить — слишком ярок свет горящего напалма), и бросил в клокочущий расплав следующий, чем-то похожий на пиропатрон предмет — огнетушитель взрывного действия. Применять его в ограниченном пространстве норы было довольно рискованно, но необходимо — пожар мог распространиться непредвиденно широко.

Хонсаков пожар этот, пожалуй, выкурил бы на поверхность много эффективнее, чем даже кубические километры ОВ Больших Братьев. Не сразу, конечно, но наверняка. Только вот… Что ждет при таком раскладе оставшийся после подобного выяснения отношений между царями природы мир кривых деревьев и жирных плодожорок? Да, голуби мои, мир этот еще долго содрогался бы, болезненно корчась от ожогов, рожденных негасимым подземным огнем. Так горят на Земле торфяники — иногда годами: то, кажется, затухая, то злобно разгораясь вновь.

Огнетушитель взорвался облаком инертных газов и струями антиоксидантов. В грудь Филиппу ударил тугой поток ледяного ветра. Филипп удовлетворенно кивнул, стряхнул с плеч хлопья пепла, кусочки отвалившейся при взрыве “штукатурки” и убрался от спаленного инкубатора.

— Пропусти-ка, — сказал Филипп Бородачу, сидящему, вытянув ноги, поперек развилки. — Будем считать, что час прошел.