Сон войны (сборник)

Беседовать мне стало не о чем и не с кем. Я сунул руку в тумбочку и остановил запись. «Информация». Даже на компромат не тянет… Стереть? Завтра… Неужели все-таки переборщил, допоил человека до розовых чертиков? Я произвел в уме перерасчет двух с половиной кило «марсиановки» на земную сорокаградусную и разделил на два. Слаб, слаб оказался Николай Иванович Стахов! Но кто же мог знать?

Контузия пошла ему на пользу: она вышибла из него всех розовых чертиков заодно с червями, и теперь он мирно сопел, разметав на поверженном кресле моднючие силикопластовые лапти и пуская пузыри в ковер. Частью в ковер, а частью на рукав своей малиновой косоворотки с набивной вышивкой. На затылке под светленькими кудряшками лиловела солидная гуля.

Вдвоем с коридорным, явившимся на мой звонок, мы уложили гостя на диван. Сочинять ничего не пришлось — коридорный удовлетворился одной из фляжек. Ему, надо полагать, не впервой…

Когда я проснулся, младшего исправника Стахова не было в моем номере, а на тумбочке лежали мятая двадцатка, серебряный трояк и горка никеля целковых на два. Выгреб все, что было, демонстрируя неподкупность. «Честь продается, коли ее нет».

Я хлопнул себя по лбу и сунулся в тумбочку.

Нет, дискета была на месте, и запись он тоже не стер.

Трезвое восприятие пьяного бреда нисколько не прояснило моей ситуации. Тем не менее, вечером, после обычного турне по собраниям, приказам и присутствиям Дальней Руси, я не поленился расшифровать запись и прочел глазами.

Бред остался бредом и на бумаге. Либо Николай свет-Иванович его заранее сочинил и в продолжение всей пьянки затверживал, либо… Подумав, я решил взять на заметку латиноамериканского сочинителя

Хотя, на кой мне черт их имена, если оба они мертвы?

3

Николай Иванович смотрел на меня из-под козырька по-молодому честными глазами, и в глазах его были тоска, и страх, и неистребимое чувство долга.

— Здравствуй, Андрей, — ответил он. — Может быть, не надо?

— Я принес тебе запись, — сказал я. И положил на барьер черную пуговичку дискеты. — Я записывал нашу беседу. Помнишь?

Он помнил.

— Это… копия? — спросил он.

— Зачем? — удивился я.

— Ну как зачем… Чтобы… ну…

— Чтобы тебя шантажировать? — догадался я.

Он не то кивнул, не то просто опустил голову (козырек фуражки упал ему на глаза), осторожно, как ядовитого карбидного клопа, взял дискету и повертел ее в пальцах.

— Тебя же бесполезно шантажировать, Колюнчик, — сказал я. — Поэтому я просто расшифровал запись.

— То есть, ты во всем разобрался? — он задрал голову и вопросительно посмотрел на меня из-под козырька. — И решил остаться? Сам?

— Ни в чем я не разобрался и оставаться я здесь не намерен. Я расшифровал запись. Ну, записал, понимаешь? Буковками. На бумаге. — Он наконец-то понял и сник. — Мне не нужен твой голос, — добавил я.

— Спасибо, — выдавил из себя Колюнчик, засовывая пуговичку-дискету в карман.

— А теперь, Николай Иванович, — сказал я официальным голосом, перейдем к делу… Мой паспорт у вас в левой руке, а вот мой билет бессрочный, гарантирующий мне место на любом из рейсовых и нерейсовых кораблей, вылетающих из космопорта Анисово. Я намерен вылететь ближайшим рейсом.

— Ваш пункт назначения? — спросил Николай Иванович официальным голосом.

— Купол Тихо Браге, Луна.

— Боюсь, вы не успеете на этот рейс, Андрей Павлович.

— Неважно. Меня устроит любое другое направление. Любой населенный пункт в любом из миров Диаспоры, кроме Дальнего Новгорода. Лишь бы поскорее и навсегда.

— Какова же цель вашего столь поспешного отлета из СМГ?

— Туризм. Эта цель отмечена в моей декларации, вот она. А вот моя туристическая путевка, согласно которой недельный срок моего пребывания в Дальнем Новгороде истек два с половиной месяца тому назад. Но путевка подтверждает, что я действительно турист.

Николай Иванович тщательно и уже не впервые изучил предъявленные бумаги.

— Располагаете ли вы, сударь, достаточными средствами для космического вояжа? — наконец задал он следующий вопрос (и опять-таки не впервые).

— Располагаю, хотя вас это и не касается, сударь.

— Касается, сударь, — возразил Николай Иванович. — Мы не можем позволить человеку — пусть даже иноземцу — умереть от голода лишь потому, что ему вздумалось лететь неизвестно куда… Какими средствами вы располагаете?

— Вот справка о моей доле в Казне Дальнего Новгорода, — вздохнул я. Заверена сегодняшним числом. Вот наличные: сто сорок восемь целковых. А вот моя кредитная карточка — в ней зашифрованы сведения о моем финансовом положении на Земле… Положение, смею вас заверить, прочное.

— Извините, сударь. — Николай Иванович ногтем отодвинул от себя карточку. — Эти штуки на территории Суверенной Марсовой Губернии недействительны.

— Они действительны на Земле. И почти во всех мирах Диаспоры.

— Может быть, не знаю. Я знаю, что у нас это не деньги.

Я покорно забрал карточку.

— Итак, сударь, ваше состояние исчисляется тысячею целковых?

— Тысяча сто сорок восемь, — поправил я.

— Все равно. Этого, может быть, и хватит, чтобы долететь до Тихо Браге, но в Тихо Браге у вас не останется ни гроша.

— У меня оплаченный билет. Без срока и без направления. В любой пункт Солнечной Системы.

— И без пересадки… В пассажирском лайнере класса» А», на место в котором вы претендуете, неизбежны дополнительные и очень крупные траты. В Тихо Браге вы окажетесь уже без билета и нищим.

— В Тихо Браге, да и на корабле, я по моей кредитной…

— Не знаю, не знаю.

— Я врач — нетрадиционный стоматолог. Я всегда могу заработать себе на хлеб, — терпеливо сказал я. — С маслом. С натуральным и даже земным сливочным маслом. Датским.

— Сначала заработайте, а потом отправляйтесь в вояж.

— Н-ну хорошо. До какого пункта назначения — за пределами СМГ, разумеется — достаточно этой суммы?

— Тысячи целковых?

— Тысячи ста сорока восьми.

— Обратитесь в справочное бюро, там вам подскажут. Следующий.

— Минутку! — я положил руку на барьер и на всякий случай ухватился за него. — Я уже обращался в справочную службу. Мне сказали, что этой суммы более чем достаточно для путешествия в Марсо-Фриско. Я намерен вылететь туда ближайшим рейсом. Он отправляется через три с половиной часа.

— Цель поездки? — осведомился Николай Иванович.

— Туризм. Отмечена в декларации. Кстати, и моя кредитная карточка в Марсо-Фриско будет действительна.

— Этого я не могу знать. Вашу визу, пожалуйста.

— Какую визу? Я предъявил вам туристическую путевку с Земли на Марс. Марсо-Фриско на Марсе, в сотне миль отсюда. Всего-то и нужно перепрыгнуть через Колдун-гору, даже не поднимаясь над краем Марьина Оврага! Который, кстати, никакой не Марьин Овраг, а долина Маринер!

— «На Русский Марс», сударь. В путевке написано дословно так… Значит, выездной визы у вас нет?

— Мне не дают визу, потому что я не гражданин СМГ. Меня не выпускают из СМГ, потому то у меня нет визы. Не кажется ли вам, сударь, что это какой-то порочный круг?

— Один из многих, Андрюша, — тихо сказал он и посмотрел на меня с тоской и страхом. И с чувством долга. — Тебе никогда не выбраться из Дальнего Новгорода. Так надо.

— Кому надо, Колюнчик?

— Всем. Мне. Ему… — он ткнул большим пальцем назад, на опричника Петина, замершего в напряженно-свободной позе. — Им… — он кивнул на очередь за моей спиной, уже начинавшую роптать, а может быть, и на весь зал ожидания. — Всем людям. Понимаешь Андрей?

— Чушь собачья. Всем людям нужно держать одного меня в вашей марсианской канаве?

— Ты скоро поймешь, — пообещал Колюнчик. — Наверное, ты уже понял, просто боишься признаться в этом самому себе. Но ты скоро перестанешь бояться, и…

— И перегрызу кому-нибудь из вас глотку! — продолжил я. — Быть может, тебе!

Я непроизвольно возвысил голос, и расслабившийся было Харитон опять возложил руку на кобуру.